Шерил Уитекер

Хрустальная любовь

Пролог

Шервуды... Удивительная это семейка. Вернее семейство. А еще вернее — целый род, уходящий корнями куда-то в глубокое и порой таинственное британское прошлое.

Друзья этого, увы, уже немногочисленного клана, теряющего, как древний дуб, одну кровную ветвь за другой, но не умирающего, крепко держащегося за корни и дающего новые побеги, шутя поговаривали: уж не от героев ли английских народных баллад о Робин Гуде — обитателе Шервудского леса, бессребренике, борце с нормандскими завоевателями, защитнике обездоленных — несут потомки нынешних Шервудов свое первородство? И хотя это всего лишь легенда, но в ней есть зерно истины, из которого поверье и выросло.

Наверное, в генах членов этого семейства было что-то заложено еще с тех времен, когда не измеряемые никакими материальными ценностями благородство и честь ставились выше десятков фунтов золота и пригоршни алмазов, не менее восхитительных, чем сам «Кохинор».

И самое удивительное в этом шервудском роде было то, что многие из принадлежавших ему предков, достигнув при своей жизни заметных высот в иерархии себе подобных, вдруг шокировали окружающих, а более всего — благородное, аристократическое общество, тем, что бросали привычное занятие, обещающее или уже приносящее славу и материальное благополучие, и, руководствуясь тайными порывами своей души, находили для себя новое поприще — внешне значительно скромнее, чем прежнее, но такое, где каждый шаг продиктовывался не холодным рассудком, а горячим и трепетным сердцем.

В архивах этого старинного семейства сохранилось немало документов, свидетельствующих о неординарности поведения, образа мышления и поступков его членов.

Один из Шервудов, полковник колониальных войск в Индии, намечавшийся самой королевой Елизаветой в вице-губернаторы, вдруг подал в отставку и отправился в Британию, в милое уэльсское захолустье. Тридцатипятилетний служака не оставил без опеки свою четырнадцатилетнюю служанку, индианку-сироту, взял ее с собой и, когда та достигла совершеннолетия, обвенчался с ней под неодобрительный ропот церковных прихожан: ну как же так — мезальянс, тебе что, своих достойных невест было мало?! Ну и черт с ними, с этими злословящими пуританами и фарисеями! Зато они с индианкой народили аж полудюжину наследников, а уж сколько овец навыращивали в своем небольшом поместье! И себе и другим хватало... А главное, обрели душевное и семейное счастье. И нет ничего выше его. Не в индийских же бриллиантах и золоте купаться...

А другой из предков, член парламента, уже прошедший баллотировку в спикеры, — воистину неисповедимы пути Господни! — вдруг подался в лоно церкви и стал проповедником. Но понять его можно: кто не согласится с тем, что побуждение окружающих к благочестию гораздо ближе церкви, чем парламенту?..

А одна из бабушек нынешнего поколения Шервудов, так та вообще, по мнению многих, совсем свихнулась. Став наследницей большого и богатого поместья, она, вместо того чтобы наслаждаться жизнью и воспитывать уже подрастающих детей, в сорокалетнем возрасте окончила медицинские курсы и отправилась санитаркой в Африку, на Англо-Бурскую войну. Вернулась оттуда лет через десять не одряхлевшей старухой, а мудрой, доброй и всепонимающей женщиной и посвятила остаток жизни пестованию внуков.

Предок, пиратствовавший в морях и океанах и составивший немалое состояние, вдруг отдал все награбленные богатства на организацию приютов для сирот и бездомных и кончил жизнь в нищете. Еще один представитель рода, изобретатель новых ткацких станков, произведших переворот в ходе британской промышленной революции, сам неожиданно примкнул к движению луддитов, громивших эти станки...

Да, необычное это было семейство. Казалось, над родом навис какой-то рок. Если и не злой, то необъяснимый. Ну для чего им всем, в общем-то удачливым, нужно было переламывать свою жизнь и судьбу на самом взлете?

И лишь немногие понимали, что дело тут не в отсутствии честолюбия и не в психических изъянах. Может, даже совсем в обратном. Просто недоумевающим современникам и потомкам тех людей не было дано по-настоящему проникнуть в суть библейского изречения: «Корень всех зол есть сребролюбие». Честолюбие удивительных предков шервудского рода, считали их немногочисленные проницательные почитатели, было более высокого качественного порядка и служило истинным, духовным ценностям, посрамляющим распространенные ложные фетиши бренной жизни...

1

Доктор Стэнли Пиккеринг смотрел сквозь окно иллюминатора, безуспешно пытаясь сквозь разрывы облаков разглядеть что-нибудь там внизу, на земле. Самолет летел еще на слишком большой высоте. До приземления в аэропорту Манчестера оставалось минут тридцать.

К разочарованию Стэнли, он не испытывал никакой ностальгии, не думал о предстоящей встрече с Робертом и Грейс. Его поездка носила чисто деловой характер — ему необходимо было проконсультироваться с одним специалистом.

Роберт Гринуэй, специалист по сердечной хирургии, являлся наставником Стэнли Пиккеринга во времена его обучения в Медицинском университете Манчестера. Стэнли был многим ему обязан. Они быстро подружились, а через какое-то время Роберт захотел, чтобы Стэнли остался в Манчестере и стал его партнером. Он видел в нем очень талантливого ученика. Однако Стэнли предпочел Британии родной Йоханнесбург, где, как он считал, будет больше нужен. Тем более что он был многим обязан своему родному дяде — первому его наставнику в медицине, возлагавшему на племянника большие надежды. В конце концов он возвратился в Южно-Африканскую Республику, что очень расстроило Роберта.

Труднее всего Стэнли было расставаться с Грейс, женой доктора, но все же они остались друзьями и часто перезванивались и писали друг другу письма. После его отъезда они виделись еще несколько раз. Доктор Po6ejrr Гринуэй и Грейс четыре раза прилетали в Йоханнесбург, и они все вместе прекрасно проводили выходные на лоне южно-африканской природы. Теперь наступила очередь Стэнли проведать своих старых друзей.

Стюардесса попросила всех пристегнуть ремни и сообщила, что через десять минут самолет совершит посадку в аэропорту Манчестера. Какое-то время спустя Стэнли почувствовал, как шасси коснулось взлетной полосы и самолет начал торможение.

Сойдя по трапу, он остановился и стал искать в толпе встречающих знакомые лица. Где-то в глубине стоял Роберт, он почти не изменился — такой же собранный, подтянутый, разве что добавилось седины.

— Роберт... — растроганно пробормотал Стэнли, внезапно почувствовав, что воспоминания берут свое и он вот-вот расплачется.

Они пожали друг другу руки, обнялись. Роберт, едва сдерживая эмоции, произнес:

— Ты даже не догадываешься, как я обрадовался, когда узнал, что ты прилетаешь.

— Даже если я приехал, чтобы попросить тебя о чем-то?

— Мне безразлична цель твоего приезда. Ты здесь, и это главное.

— Он прав — это действительно самое главное, — улыбаясь, сказала Грейс, стоявшая возле Роберта.

— Грейс! Ты прекрасна как никогда.

— Да что ты! Я сильно постарела, а вот ты все так же хорош. Не поверю, если скажешь, что еще не женат.

— Не женат. И все потому, что не встретил пока такой женщины, как ты. Ты ведь знаешь, я всегда искал женщину, похожую на тебя.

Стэнли встречался с несколькими женщинами, но ни одна из них не шла в сравнение с Грейс, которая для него была идеалом. Да и карьера мешала ему завести семью.

— Грейс, я уже тысячу раз говорил тебе: для того, чтобы я влюбился, внутри меня должно произойти что-то особенное, но пока такого не было.

— Это все потому, что ты живешь в изоляции, избегаешь людей, — убежденно проговорила Грейс. — Вот если бы ты на пару месяцев задержался в Манч...

— Грейс, — перебил ее муж, — оставь бедного человека в покое, он только что с дороги. Идем, мы отвезем тебя домой. Кстати, ты где планируешь остановиться?

— Да я пока толком не знаю.

— Тогда остановишься у нас, — радостно сказал Роберт. — Никакие возражения не принимаются. Все, поехали!

Меньше чем через час они приехали в дом Роберта Гринуэя. Это был маленький, элегантный двухэтажный домик. Грейс и Роберт заранее приготовили для Стэнли комнату — очень компактную, солнечную и уютную.

По приезде Стэнли отнес вещи в свою комнату, а потом умылся с дороги. Когда он спустился вниз, то с удивлением увидел, что Грейс уже успела переодеться в элегантное вишневого цвета вечернее платье.

— Ты выглядишь просто сногсшибательно. Вы куда-то собираетесь вечером? — спросил Стэнли.

— Да, мы идем на концерт. Ты ведь слышал о семье Шервудов...

— Да. Они, кажется, ваши лучшие друзья? Ты писала, что миссис Шервуд умерла от приступа стенокардии пару лет назад. Кажется, их дочь зовут Кэтрин...

— Абсолютно верно, — перебила Грейс. — Так вот, Кэтрин заняла первое место на конкурсе скрипачей, и сегодня вечером она будет исполнять конкурсную программу. Я обещала отвезти ее в концертный зал и побыть с ней до начала выступления. Сделаю это с радостью, тем более что послушать музыку в хорошем исполнении всегда приятно. Ты уж извини нас, что мы бросаем тебя вот так в первый день приезда. Просто для Кэтрин это очень важно, ее нужно поддержать. Но я поеду чуть-чуть попозже, так что у нас будет с тобой часочек поболтать тет-а-тет.

— Никаких проблем. Слушайте, а может, я поеду с вами, если вы, конечно, не против?

— Это замечательная идея! — воскликнул Роберт.

— Да и я наконец-то отдохну, отвлекусь хоть на вечер от этой чертовой работы. Я уже не помню, когда в последний раз ходил на концерт классической музыки.

Стэнли любил музыкальную классику и неплохо в ней разбирался. Еще в детстве дядя развил в нем вкус ко всему прекрасному, и музыка была его любимым видом искусства. Итак, было решено, что они отправятся втроем.

После приготовленного Грейс совместного легкого обеда из холодной курицы и картофельного салата она уехала к Кэтрин, а мужчины остались наедине.

— Так что же тебя привело в наш город? — поинтересовался Роберт.

— У одного семилетнего ребенка очень серьезный порок сердца. Он слишком слаб для поездки, боюсь, сердце не выдержит. Да и семья у него очень бедная. Я привез с собой кое-какие снимки и анализы. В общем, я очень надеюсь на твою помощь.

— Я все понял. Дай мне пару недель раскидать дела, а потом я полностью к твоим услугам.

— Ты не представляешь, как я рад твоему ответу. А за операцию я сам заплачу.

— Ну что за абсурд! — запротестовал Роберт. — Представь, что станет с нашей жизнью, если все будет переводиться в денежный эквивалент. Деньги — это еще не все, главное — оставаться человеком. Так что давай забудем о деньгах. Я хочу помочь этому мальчику и надеюсь, что ты будешь мне ассистировать.

— С удовольствием.

— Я думаю, что Грейс тоже захочет поехать. Ты ведь знаешь, как она любит ваши края.

— У меня как раз для вас приготовлено бунгало.

— Ты знаешь, я часто вспоминаю старые времена, когда мы с тобой вместе оперировали. Я никогда больше в жизни не работал с таким великолепным ассистентом, как ты.

— Мне очень приятно это слышать, — растроганно сказал Стэнли. — А сейчас, раз уж мы идем на концерт, мне нужно принять душ и переодеться.

— Давай, а я пока приберусь здесь. Кстати, возьми с собой снимки: после концерта заедем в клинику, я взгляну на них.

Стэнли слегка обнял его за плечи и произнес:

— Благослови тебя Господь, Роберт. Я не знаю, что бы я без тебя делал.

Спустя полчаса они уже ехали в концертный зал. Оба в строгих черных вечерних костюмах, у Стэнли — галстук, у Роберта — бабочка.

...Доктор Эрвин Шервуд слыл одним из лучших педиатров города. Он был мастером своего дела и настоящим трудоголиком: целыми днями просиживал на работе, подменял коллег, когда его просили. И это продолжалось до тех пор, пока не умерла его жена. Потеря оказалась столь тяжелой для него, что он частично забросил практику и стал больше времени проводить с дочерью.

Кэтрин Шервуд с самого детства мечтала о карьере скрипачки и никогда даже не задумывалась о том, чтобы продолжить семейную традицию, став врачом. Музыка была сутью ее жизни. Кэтрин еще в детстве представляла, как выступает перед тысячной аудиторией, как по окончании выступления зал рукоплещет ей. И вот мечта ее осуществилась — она стала скрипачкой.

— Дорогая, ты даже не представляешь, как я горжусь тобой! — сказал Эрвин Шервуд. — Моя дочь известная скрипачка! Мама всегда мечтала об этом, да что там говорить — она жила только ради этого.

Воспоминания о матери очень растрогали Кэтрин. Опустив голову, она спросила:

— Может быть, хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо. Я и так отнял у тебя слишком много времени. Но мне так хотелось повидать тебя, ты же сама никогда не зашла бы ко мне.

— Ну что ты, папа?! Это ведь мой родной дом, и мне всегда хорошо в нем с тобой.

— Ты так говоришь только потому, что я старый больной человек, а ты как примерная дочь не хочешь меня расстраивать.

— Нет, папа, это правда. И, пожалуйста, не спорь со мной. Мне всегда с тобой интересно поболтать, ты же знаешь.

— Прости, детка, я, наверное, кажусь тебе ужасно занудным, как все старики.

— Папа, мне пора.

— Да, конечно. Я надеюсь, что мама с неба увидит и услышит тебя во время сегодняшнего концерта.

— Я тоже верю и постараюсь сыграть так, чтобы она гордилась мной.

Эрвин нежно прижал ее руку к своей груди и произнес:

— Не волнуйся. У тебя все получится, ты будешь как всегда неподражаема.

— Спасибо, отец, — сказала Кэтрин, допивая остатки апельсинового сока.

— Ты знаешь, а я, кстати, заказал несколько туров в агентстве, так что смогу сопровождать тебя в твоих творческих поездках. Конечно, я не всегда буду с тобой рядом, но это, наверное, и лучше. Ты не успеешь от меня устать.

— Я так рада! — произнесла Кэтрин, обняв отца. — Я очень люблю тебя!

— Что ты намерена делать сегодня кроме репетиций? — спросил отец, крепко обняв Кэтрин.

— О, мне надо переделать целую кучу дел до моего отъезда в Лондон. Грейс предложила подвезти меня на концерт, так что я по дороге смогу настроиться на Паганини и Изаи.

— Ну это же замечательно! Я сейчас займусь своими делами, а вечером приеду на концерт и постараюсь обязательно перед выступлением заглянуть за кулисы, чтобы поддержать тебя.

— Я бы очень этого хотела, но, наверное, вся буду дрожать от страха. Ведь я выступаю во втором отделении, во время первого я просто с ума сойду. Главное не перегореть.

Отец обнял ее за плечи и ласковым голосом произнес:

— Не волнуйся, все будет хорошо. У тебя все получился, да и разве ты можешь провалиться?

— Папа, на свете очень мало хороших скрипачей, а чтобы быть в их числе, нужно не просто много работать, а еще и иметь талант.

— У тебя есть все шансы, родная. Это то, о чем мы с мамой всегда мечтали. Главное — не бойся, забудь о страхе, погрузись всей душой в музыку и у тебя все получится.

Он поцеловал дочь в лоб и ушел. Она еще какое-то время сидела неподвижно. Мысли о предстоящем выступлении тревожили ее. Кэтрин находилась в прострации до тех пор, пока не услышала шаги отца, который спустился вниз, крикнул ей: «Успеха!» — а затем удалился. Она встала, накрасила губы и ресницы, после чего налила себе еще кофе и стала ожидать Грейс.

...В забитом почти до отказа зале Роберт и Стэнли заняли свои места, предварительно купив по программке.

— А где Грейс? — спросил Стэнли.

— Скорее всего, за кулисами с Кэтрин.

Оба погрузились в изучение программы. Из нее они узнали, что в первом отделении будут выступать участники, занявшие в конкурсе второе и третье место, а Кэтрин — сразу же после антракта. Вскоре огни погасли и на сцене появился смугловатый молодой человек. Он начал с сонаты Грига для скрипки с фортепиано, а закончил свое выступление любимым широкой публикой произведением Сарасате. После него на сцену вышел еще один конкурсант, исполнивший одно из сочинений Корелли. Зал рукоплескал обоим.

— Когда ты услышишь, как играет Кэтрин, ты будешь сражен, — прошептал Роберт.

Стэнли снова открыл программу, на последней странице помещались фотографии. Так Стэнли Пиккеринг впервые увидел Кэтрин.

Свет снова погас, и на сцене появилась она — Кэтрин. Все внимание публики было целиком приковано к победительнице конкурса, молодой девушке в строгом черном концертном платье.

Она прошла вдоль сцены, учтиво поклонилась и, наконец, села за инструмент. Стэнли вновь посмотрел в программку, он был поражен тем, насколько фотография не была похожа на оригинал.

Кэтрин начала свое выступление с одного из скрипичных произведений Эжена Изаи. Стэнли поразился высокому качеству исполнения выбранного Кэтрин сочинения. Отточенная техника не делала ее интерпретацию механистичной, но служила выражению чувств и музыкальных образов. Роберт протянул Стэнли театральный бинокль. Тот посмотрел на скрипачку через окуляры и не смог отвести глаз — прекрасная исполнительница была столь же безупречна, как и сама музыка. Стэнли восхищенно изучал Кэтрин с головы до ног. Черное платье монументальными драпировками обвивало ее тело. Во время игры волосы Кэтрин скользили по ее плечам, резко и коротко взлетали вверх и падали на грудь. Стэнли перевел взгляд на руки, державшие скрипку и смычок. Нежная тонкость длинных и красивых пальцев сочеталась с почти мужской уверенностью и силой. Когда Грейс попросила бинокль, Стэнли никак не хотел отдавать его. Он не мог оторвать глаз.

Кэтрин продолжила выступление двумя из двадцати четырех «каприсов» Паганини. Это было блестяще! Когда музыка утихла, наступила секундная пауза, взорвавшаяся затем аплодисментами. Овация продолжалась пять минут. Роберт, Грейс и Стэнли хлопали стоя. Многие зрители кричали «браво». Зал рукоплескал.

— Дай мне ключи от машины, — сказал Стэнли, выходя из зала. — Я подгоню машину к выходу, пока вы будете поздравлять Кэтрин.

— Пойдем с нами, — предложил Роберт.

— Как-нибудь в другой раз.

Роберт отдал ключи, и они с Грейс пошли за кулисы.

Стэнли действительно не хотел знакомиться с Кэтрин. Он боялся влюбиться и привязаться к ней, что, как ему казалось, было бы совершенно лишним. Ни привязанность, ни тем более любовь не входили в планы Стэнли. Его приезд был вынужденной необходимостью, и в понедельник он должен был вернуться в ЮАР. Но все же что-то с ним произошло во время представления, что-то очень важное, и глупо было бы это отрицать.

Кэтрин ужасно устала, выступления всегда сильно выматывали ее. В то же время она ощущала какую-то тревогу. Ей нужно было срочно поговорить с отцом, который по окончании концерта не смог ее поздравить с успехом, так как его срочно вызвали в больницу. Кэтрин еще с детства привыкла, что вечерами отец пропадает на работе, но сейчас он был ей нужен как никогда. Она чувствовала себя опустошенной, хотя прекрасно понимала, что сегодняшнее ее выступление прошло особенно хорошо. Сейчас ее поглощали мысли о жизни, о будущем. Собственно об этом она и предполагала поговорить с отцом. Кэтрин позвонила ему.

— Родная, это ты?

— Да, папа. Я знаю, что ты очень занят и что тебя ждут пациенты. Но мне нужно с тобой поговорить. Это очень важно.