Внезапно Пескара издал злобный смешок.

— А, так, значит, вас подобрала не та армия! Но вы говорите на кастильском диалекте как уроженец Севильи. — Он бросил короткий взгляд на своего оруженосца-арагонца, и тот вышел из помещения.

Оставшись один на один, Пескара изменил тон и уже мягко продолжал:

— Иудей. Ты ведь иудей, не правда ли?

— Так говорил мой отец. Пескара кивнул.

— Так как я не вижу другого способа спасти его жизнь, я поверю тебе и позволю перевезти Родриго в Марсель. Заботься о нем как следует, лекарь. Как твое имя? На случай, если я заболею, когда снова окажусь в Провансе, — шутя добавил он.

— Торрес. Бенджамин Торрес из Эспаньолы. Генерал резко поклонился.

— Передай Риго, что я желаю ему счастья в новой жизни. Но если она ему надоест, он снова может присоединиться ко мне в борьбе за выдворение французов из Италии. Он приказал подать перо и чернила и выписал пропускную грамоту для Бенджамина и Риго. Затем отдал приказ о выделении охраны для капитана де Лас Касаса и его врача,

Стоя над человеком, лежащим без сознания, и изучая его лицо со смешанным чувством страха и удивления, Исаак Торрес ощущал тяжесть всех своих семидесяти девяти лет.

Почти не оставалось никаких сомнений в том, что это сын Аарона Торреса. Сколько лет прошло…

Кем стал этот, чужой для них человек, выросший среди испанских христиан, в бедной семье — наверное, суеверных неграмотных людей…

Наваро может воспринять в штыки известие о том, что его предки были иудеями. Он ведь был наемным убийцей, одним из этого сброда, несущего разорение Провансу. Как саранча, они снова наводнили Италию.

Как будто читая дядины мысли, Бенджамин попытался рассеять его сомнения.

— Наш отец принимал участие в мавританских войнах. Он тоже сражался на стороне испанской короны.

— И какова же награда? Его родители, брат и сестра погибли на костре инквизиции, остальные члены семьи были вынуждены бежать из Кастилии и нашли ненадежное убежище здесь, в Марселе. Этот человек вырос в атмосфере нетерпимости — нетерпимости христиан к иноверцам. Хорошо, Бенджамин, если он не направит свой христианский меч хотя бы на тебя…

— Я знаю, что он обижен. Он считает, что отец бросил его. Если Наваро умрет, так и не встретясь с отцом, его сердце будет разбито.

Исаак был вынужден признать свое поражение:

— Я лишь предупредил тебя. Мы только будем должны…

Громкий стук в дверь спальни прервал их тяжелый разговор.

— Его честь Иуда Талон и леди Мириам ожидают внизу, — объявил слуга. Бенджамин просиял.

— Мириам! Уже несколько месяцев мы не виделись. Исаак рассмеялся.

— С первым же лучом солнца я послал весточку Талонам о твоем счастливом возвращении. Они очень волновались, узнав о кораблекрушении. Это чудо, что ты не утонул. Иди, пусть твоя нареченная своими глазами убедится, что ты жив.

Выходя из комнаты, Бенджамин еще раз беспокойно обернулся к Наваро:

— Я хочу посоветоваться с ней по поводу брата. Она читала некоторые арабские и древнееврейские рукописи, которые кое в чем противоречат Галену относительно выбора средств лечения в подобных случаях…

Мириам не отрываясь смотрела большими серыми глазами на заросшее щетиной изможденное лицо своего возлюбленного. Ее отец стоял чуть поодаль, глядя мимо молодой пары на Исаака.

— О, Бенджамин, мы так переживали за тебя. Как ты попал сюда, ведь кругом имперские войска? — спрашивала Мириам, поспешно оглядывая его.

— Это длинная история, и притом весьма удивительная, ведь мы прошли сквозь имперские войска с помощью самого генерала Пескары, — сказал Бенджамин. — Армия сейчас на пути назад, в северную Италию. Осада снята.

— Хвала Господу, — произнес нараспев Иуда. Исаак прошел через обширный зал по блестящему полу розового мрамора и церемонно приветствовал Иуду Талона. Давние конкуренты в торговых делах, теперь они предпочитали помогать друг другу ввиду близящегося объединения их семей после брака Бенджамина и Мириам.

— Входите, Иуда. Оставим этих молодых людей рассказать друг другу, как они перенесли разлуку. Только вчера я получил известие о том, что один из ваших кораблей, отплывших из Блистательной Порты, благополучно прибыл в гавань.

— Как вам всегда удается так быстро узнавать новости? Да, да, — сказал Иуда, тут же забыв о своем вопросе, когда они вошли в открытую комнату, где слуга ждал их с вином и фруктами. — Я получил тюк самой дорогой одежды из золотой парчи и редкие специи — сладкий шафран и душистый перец…

Когда голоса стариков затихли, Мириам подошла ближе и нежно прикоснулась к лицу Бенджамина длинными тонкими пальцами.

— О, Бенджамин, я так испугалась.

— Ты никогда ничего не боялась, — возразил Бенджамин, притянув ее k себе и прижавшись к ее губам.

— Ты измучен и нуждаешься в отдыхе, — отстранившись, сказала Мириам.

— И это слишком людное место. Идем, — нежно проговорил он, подталкивая ее вперед одной рукой.

Рука об руку они отправились в сторону библиотеки, их любимого места, где можно было уединиться. Войдя, Бенджамин наполнил два кубка вином, разбавленным водой.

— Мне нужно поговорить с тобой об очень важном… Мириам выжидающе смотрела на Бенджамина.

— Я нашел своего брата Наваро в имперской армии.

В ее глазах промелькнуло изумление.

— Тот мальчик… наполовину индеец… который пропал, когда ты еще не родился, здесь?

Бенджамин быстро пересказал все подробности: начиная кораблекрушения и ранения капитана армии Пескары и кончая их прибытием вчера вечером в дом дяди Торреса.

Его рана смертельна, Мириам. Боюсь, что он не выздоровеет, — закончил свой рассказ Бенджамин.

— Как ты можешь быть уверен, что этот Родриго де Лас Касас, испанец, — твой брат? — перебила его Мириам, сомневаясь во всем услышанном.

— Идем, — сказал он, ставя свой кубок и беря ее за руку. — Сейчас ты сама убедишься в моей правоте.

Они направились в комнату больного, которая находилась в конце длинной галереи на втором этаже…

Вздох Мириам раздался в неподвижной холодной тишине, когда Бенджамин отдернул полог кровати. Она перевела взгляд с Риго на Бенджамина.

— Теперь ты понимаешь, почему у меня нет никаких сомнений, — сказал он тихо. — Да еще эти глаза, Мириам, глаза Торресов, такие синие на этом черном лице.

В этот момент тот, кого они так внимательно разглядывали, застонал во сне. Мириам протянула руку и профессиональным движением дотронулась до лба, потом осторожно прижала пальцы к пульсирующей вене на шее, чтобы послушать пульс.

— У него жар. Ты дал ему какое-нибудь успокоительное?

— Настойку макового сока. Но рана не затянулась, и я боюсь, что у него снова откроется кровотечение. Мне нужна твоя помощь, Мириам, — сказал Бенджамин горячо. — Помнишь женщину, которую ранил дикий кабан во время охоты в прошлом году? Ты сшила ей рану…

— Герцогиня де Блуа? Да, но то была моя пациентка, и это был несчастный случай на охоте. Я ведь ничего не знаю о боевых ранениях, кроме того, что читала у Гиппократа и арабов. Обычно глубокие раны лечат прижиганием кипящим маслом.

— Что убивает больше людей, чем спасает, — возразил он решительно.

— Ты так много времени провел в беседах с безумным швейцарцем, Теофрастом фон Гогенгеймом, когда был в Базеле, — напомнила она.

— Он больше любил, когда его называли Парацельсом, — поправил он. — Он часто использовал сырые холодные компрессы, а также советовал дренировать рану, чтобы продезинфицировать и залечить ее. Но это подходит, только если рана начинает заживать. Его же рана так велика…

— В общем, ты хочешь, чтобы я зашила его, как ту герцогиню? Я не очень уверена, Бенджамин…

Ее практика была ограничена лечением исключительно женщин, хотя в Падуе она посещала те же лекции и наблюдала те же анатомические опыты, что и студенты-мужчины.

— Герцогиня ведь совершенно поправилась. Пожалуйста, Мириам, помоги моему брату. Ты прекрасный врач и лучший хирург, чем я…

— Только потому, что родилась женщиной и с детства была вынуждена иметь дело с иголкой и ниткой, — улыбаясь, ответила она.

— Для начала позволь мне открыть драпировки на окнах — здесь очень темно.

Утренний свет ворвался в комнату. Невольно Мириам опять засмотрелась на незнакомца с лицом Бенджамина. Ее Бенджамин был рыжеволос, с ярким и благородным лицом. А волосы Риго были чернее чернил, и кожа была гораздо темнее, чем у брата. Густые завитки угольно-черных волос покрывали его мускулистую грудь и скрывались под повязкой, которую Бенджамин наложил на его плоский живот. Рана рассекала его тело от солнечного сплетения и шла вбок до ребер. Мириам сосредоточенно задумалась.

— Плохо. Ты извлек много осколков?

— Да. Молю Бога, чтобы я нашел их все. Артиллерия использует любой кусок металла, который попадается под РУКУ.

— Но ведь это испанцы напали на Францию. Мы не осаждаем их города. Я думаю, нашим защитникам пришлось использовать все, что они смогли найти, — ответила она холодно, явно не испытывая желания еще раз прикасаться к лежащему перед ней человеку.

— В этих войнах между Валуа и Габсбургами не может быть правых и виноватых, только борьба династий, в которых гибнут ни в чем неповинные люди, — сказал он тихо, заметив ее странную нервозность.

— Но этот человек вовсе не кажется мне невинной овечкой: судя по количеству шрамов на его теле, он отправил к праотцам много французских солдат, — парировала Мириам. — Нагноения нет, но ты прав. Края необходимо приблизить друг к другу, иначе рана не заживет. Немного помолчав, явно что-то обдумывая, она предложила: — Я могу принести иголки и нитки и объяснить тебе…

Он нетерпеливо покачал головой.

— Я велю принести тебе корзинку для шитья тетушки Руффи. Ты делала это раньше, я — нет. Прошу тебя, сделай все сама.

Она покорно кивнула.

— Если отец когда-нибудь узнает, что я лечила мужчину — тем более зашивала его обнаженное тело… Ты должен пойти и убедиться, что он и твой дядя очень заняты.

— Ты всегда так разумна, — сказал Бенджамин с облегчением. — Я пошлю Паоло сторожить внизу, а потом принесу корзину, пока тетя еще не встала. Мы вернем ее, когда стемнеет, — добавил Бенджамин и, подмигнув, вышел из комнаты.

В этот момент Риго тихо застонал и попытался поднять руку. Мириам освободила ее от повязок и взяла в свою. Ладонь была слегка шершавой, но ногти были тщательно обрезаны, а пальцы — так же изящны и тонки, как у Бенджамина. И вновь она удивилась тому, как похожи братья и телосложением, и чертами лица. Высокие и стройные, они не напоминали жителей Прованса.

Разглядывая его лицо, Мириам думала, как рассердилась бы она на месте Магдалены Торрес, если бы ее муж оплакивал потерю незаконнорожденного сына. Магдалена подарила Аарону пятерых прекрасных детей.

— Почему он хочет вернуть именно тебя? — прошептала она, удивленная тем, какое впечатление произвел он на нее. Ей казалось, что от этого беспомощного израненного человека исходит какая-то угроза.

Войдя в комнату с корзиной, Бенджамин почувствовал какое-то особое отношение Мириам к брату. Мириам же, увидев Бенджамина, быстро начала готовиться к операции. Вымыв руки и осмотрев иглы, она решительно подошла к постели Риго…

Бенджамин с замиранием сердца смотрел, как она тщательно сшивала кожу, словно это и вправду была тонкой работы вышивка. Сам он по мере сил помогал ей.

— Ты не хочешь оставить открытой хотя бы часть раны на случай заражения?

Она на мгновение прервалась и улыбнулась ему.

— Опять теории твоего друга Парацельса? Я думаю, что тело не выделяет яды наружу после осколочного ранения.

— Швейцарец говорил мне, что он использует пустотелый камыш, чтобы извлечь гной из раны. Мириам усмехнулась:

— Тогда я оставлю маленькое отверстие. Посмотрим, как работают теории твоего Парацельса.

По мере того как они работали, Риго начал подавать признаки жизни, хотя под воздействием опиума он так и не пришел в сознание.

— Будет любопытно взглянуть на него, когда он проснется, — сказала она с улыбкой, от которой ее серые глаза блеснули серебром.

— Ты так уверена, что он останется жив, — с надеждой в голосе проговорил Бенджамин. — Господи, сделай так, чтобы эта женщина оказалась права!

— Сейчас ты поможешь ему гораздо больше, если позаботишься о себе. Иди выспись, а я побуду с ним, — решительно потребовала Мириам.

Глава 2

Риго медленно приходил в себя, подобно человеку, погруженному в воду и изо всех сил стремящемуся на поверхность. Постепенно воспоминания стали всплывать в его памяти какими-то отдельными эпизодами: вспомнил, как взорвался снаряд, как Пескара вытащил его, как позвали хирурга… его брата! Риго стиснул зубы от боли и огляделся. Он находился в просторной спальне, на его взгляд, гораздо большей, чем в провинциальном имении Луизы. Тяжелые бархатные занавеси на окнах. Полог кровати из чудесной парчи, сама постель была самой мягкой из всех, на каких ему когда-либо приходилось спать. Белоснежные льняные простыни были гладкими как шелк. Мебель в комнате была покрыта лаком и искусной резьбой в стиле, который предпочитали богатые жители Прованса. «Я мог бы кормить всех моих людей в течение месяца на те деньги, которые можно выручить только за один из тех серебряных подсвечников», — изумленно думал Риго.

Семья его отца была очень богата, если, конечно, это был их дом. Но тут он вспомнил слова Бенджамина о том, что они живут в Эспаньоле. Тогда где же он находится? Ведь не мог же он быть без сознания так долго. Вдруг он увидел молодую женщину, внимательно следящую за ним. Это, несомненно, была знатная леди, несмотря на простое коричневое платье. У нее было аристократическое волевое лицо, при этом, правда, не отличающееся ни утонченностью, ни красотой в привычном смысле слова. Высокие скулы и изогнутые брови подчеркивали привлекательность широко расставленных глаз. Ее темно-русые волосы, в лучах солнца отливающие бронзой, были небрежно рассыпаны по плечам, что подчеркивало их шелковистую прелесть.

В ней чувствовалась какая-то незащищенность, хоть она и старалась выглядеть уверенной и спокойной. «Почему мне так явственно это видно?» — спрашивал он себя, пока она медленно и тихо подходила к постели. Незнакомка была худа и достаточно высока для женщины.

— Кто вы? — его голос прозвучал резко и сухо. Словно и не собираясь отвечать, она повернулась к столику, стоящему у кровати, и налила в серебряный кубок немного вина с водой.

«Боже, как эти люди богаты. В этом доме, кажется, все из серебра…»

— Выпейте, — сказала она, поднеся кубок к его губам, — Другой рукой приподнимая с подушек его голову. Она говорила на наречии Прованса, но с кастильским акцентом.

— Я еще во Франции? Где я нахожусь, миледи? — спросил Риго на ее языке.

— Вы говорите по провансальски? Это замечательно, на кастильском я не очень хорошо разговариваю. А что касается того, где вы — то мы в Марселе. — Она улыбнулась про себя, увидев, какой ужас промелькнул у него на лице. — Да, испанец, — беспечно сказала она, — ты в лагере врага.

— Но это очень недурная тюрьма. Гораздо лучше, чем я когда-либо видел, а вы — самый милый тюремщик из всех каких я когда-либо встречал. Как вас зовут?

Мириам не понравилась начало разговора. Этот бродяга быстро перехватил у нее инициативу! Как можно хладнокровнее она ответила:

— Слишком много вопросов. Что касается меня, то я — Мириам Талон, невеста вашего брата Бенджамина. Это он спас вам жизнь и доставил сюда.

Риго несколько мгновений обдумывал услышанное, задержавшись взглядом на лице этой беспокойной молодой женщины. «Интересно, сколько ей лет? Наверняка больше двадцати…»

Вслух же он произнес:

— Мой брат — испанец, родившийся в Новом Свете. Как он мог найти убежище в городе, осажденном имперской армией?

И снова чуть заметная, почти горькая улыбка тронула ее губы.

— Торресы древний испанский род. Они жили на этой земле задолго до того, как возникло государство вашего короля Карла — до 1492 года, а потом оставшиеся в живых были вынуждены отправиться в изгнание. Дядя Исаак нашел пристанище для себя и своей семьи здесь, в Марселе. Твой дед с семьей пострадали за веру. Пока твой отец путешествовал по Новому Свету с экспедицией Колона, все они погибли на костре инквизиции. — Ее взгляд стал холодным, будто скованным льдом.

— Иудеи, — эхом повторил он, когда до его еще затуманенного опиумом сознания дошло то, что было вполне ясно. Исаак, Бенджамин, Мириам… — Иудеи… Родственники моего отца — иудеи? — прошептал он. Ужасная ирония происходящего поразила его, и он, забыв на миг о боли, рассмеялся.

— Из-за моей индейской крови я едва не был продан в рабство. Теперь я рискую вдвойне: меня всего лишь могут сжечь на костре! Как мне повезло с родителями!

— Как у вас поворачивается язык сетовать на судьбу! Любой человек был бы горд называться Торресом, — сказала дна, задыхаясь, от гнева на этого грубого невоспитанного варвара.

Жгучая боль в боку заставила его замереть. На лбу Риго выступила испарина. Мириам поспешно склонилась к нему и приподняла повязку, чтобы осмотреть шов.

Несмотря на слабость, Риго сопротивлялся осмотру. Святой Виргинии, эта энергичная молодая женщина совершенно не видит его смятения. Он лежит перед ней раздетый, а она как будто этого и не замечает!

— Я смертельно ранен. Позови Бенджамина, он поможет мне. Он ведь лекарь, — прохрипел он.

— И я тоже. Бенджамин не спал трое суток, сначала он пережил кораблекрушение, а потом заботился о тебе. Так что молчи и лежи спокойно, чтобы я могла посмотреть, не испортил ли ты мою работу. — Ее демонстративная отстраненность быстро охладила его чувства.

Пока ее пальцы искусно исследовали красный рубец на боку, он смотрел на нее в немом изумлении.

— Ваша работа? Вы лечили меня? Похоже, я уже на небесах и не удивлюсь, если сейчас увижу воочию святого Петра и самих архангелов!

— Человеку, который прожил жизнь, подобную вашей, вряд ли стоит рассчитывать на приглашение в рай, — сказала она резко.

— Что вы добавили в воду? — проигнорировал он последнее ее замечание. Он с любопытством разглядывал небольшую бутылочку с жидкостью, которой она смочила ткань.

— Алоэ, камфара, а еще настой диких трав, которые я сама собираю и сушу летом, — объяснила она. — Лежите спокойно. Вы порвали один из швов.

— Швов? Вы штопали меня как рваную одежду? — недоверчиво спросил он, пытаясь поднять голову, чтобы рассмотреть рану. За этим последовало несколько диковинных ругательств, отчего у Мириам зашлось сердце.

— Позови Бенджамина! Я человек, а не кусок тряпки Ему необходимо снова вскрыть рану и прижечь ее.

— Это Бенджамин убедил зашить тебя, — ответила она резко, прижимая к ране компресс, — и он помогал мне во время операции.

— Иудеи! Все вы сумасшедшие! Должно быть, святая инквизиция была права, изгоняя вас из Испании!

Мириам боролась с искушением распороть все швы, но его попытка приподняться привела к потере сознания, и воспользовавшись этим, Мириам снова приложила к ране влажный компресс. Из небольшого отверстия, через которое Бенджамин собирался вставлять камыш, кровотечение прекратилось. Это вселяло надежду. Хотя, учитывая темперамент подопечного, трудно было прогнозировать исход лечения. Он был абсолютно неуправляем.

Мириам разглядывала испанца, взглядом обводя грудь, мускулистые руки, лицо. Она была рада, что его беспокойные глаза больше не дразнили и не обвиняли ее. Если Бенджамин был образцом добра и света, то его темный двойник был, несомненно, порождением ада! Вдруг ее осенила мысль связать его?

Мириам кратко отдала приказание Паоло. Вскоре тот вернулся с мягкими, но прочными бинтами.