Ширли Басби

Возьми мое сердце

Пролог

СПАСЕНИЕ

«Средь мертвой беспредельности ночной»

Уильям Шекспир «Гамлет» [Перевод Б. Пастернака]

Виргинская колония, 9 апреля 1740 года

Гроза бушевала, словно разъяренное сказочное чудовище. Яростный ветер набрасывался на верхушки деревьев, лил дождь. Темное небо то и дело разрывали вспышки молний, а раскаты грома то нещадно сотрясали землю, то зловеще ворчали во мгле.

Если бы Летти Уокер могла выбирать время, когда рожать ребенка, она, без сомнения, не выбрала бы ночь. Но ни гроза, самая неистовая за последнее десятилетие в Виргинской колонии, ни рождение первенца Летти не были в ее власти.

Роды оказались трудными. Впрочем, Летти и не надеялась, что все пройдет легко. Она вышла замуж за человека, которого любила, Сэма Уокера, почти двадцать лет назад, и в январе этого года ей исполнилось тридцать восемь. Не самый подходящий возраст для первых родов, о чем напоминали схватки, болью отдававшиеся во всем теле. Но Господи! Ей и Сэму безумно хотелось иметь ребенка.

Единственные дети своих родителей, Сэм и Летти мечтали о большой и шумной семье. Но проходили годы, а детей, которых они так хотели иметь, все не было. Понимая, что теперь их многолетние надежды должны или сбыться, или пойти прахом, Летти была готова вытерпеть любую боль, лишь бы осуществилась мечта всей ее жизни.

Не все так ждали рождения ребенка, как Летти и Сэм. Совсем по-другому относилась к этому Констанция Уокер. Констанция приходилась Летти свекровью, однако была столь молода, что применительно к ней это слово звучало смешно. Она приехала из Англии два года назад, когда вышла замуж за Джона, свекра Летти, и вскоре родила ему сына. Пока Летти не забеременела, Джонатан — так звали мальчика — считался наследником Уокеров и будущим обладателем их огромного состояния.

Если бы у Летти и Сэма все складывалось нормально, то наследником Уокеров стал бы их ребенок. Увы, детей у них не было, и Джон, твердо решивший передать свое состояние только кровным родственникам, отправился в шестьдесят два года в Англию на поиски жены, которая могла бы подарить ему наследника, а если повезет — даже нескольких. Там он и встретил Констанцию Уилер и был несказанно рад, когда понял, что она — тот самый человек, которого он искал. Они поженились, а через десять месяцев родился маленький Джонатан. Ликованию Джона не было предела. Летти и Сэм были рады за него и очень любили малыша. Но потом произошло непоправимое — через полтора месяца после рождения сына Джон внезапно умер. По его завещанию наследство перешло к Сэму и Джонатану. Джонатан должен был вступить во владение своей долей в тридцать пять лет, а пока всем имуществом распоряжался Сэм. Констанция довольно легко приняла роль молодой и красивой вдовы, не сомневаясь, что, так как у Сэма и Летти нет детей, ее сын рано или поздно унаследует все.

Приехав в Америку, Констанция стала относиться к состоянию Уокеров — к тысячам акров земли, к доходным табачным плантациям, к великолепной усадьбе Уокер-Ридж, к огромному, напоминавшему дворец дому в Уильямсберге, как к своей собственности. Движимая алчностью и холодным расчетом, подсказывавшим, что все это должно в один прекрасный день достаться Джонатану, Констанция была взбешена, узнав, что Летти ждет ребенка.

Уокеры принадлежали к виргинской аристократии. Их предки, обосновавшиеся в Джеймстауне еще в семнадцатом веке, являлись одними из первых жителей городка, а их потомки — в том числе и Джон — неустанно умножали богатство семьи. Сейчас Уокеры обладали огромным состоянием, несколькими кораблями и пользовались большим уважением. Девятнадцатилетняя Констанция недаром вышла за человека на сорок четыре года старше ее.

Джона Уокера никто не назвал бы выжившим из ума стариком. Высокий, широкоплечий и крепкий, как большинство мужчин Уокеров, отец Сэма и Джонатана к старости не потерял ни одного зуба и не нуждался ни в париках, ни в пудре для волос, чем весьма гордился. Джон, голубоглазый, с четкими, как будто высеченными из камня чертами лица, мог без труда завоевать расположение любой молодой девушки. В Англию он отправился на поиски жены, которая, как он надеялся, родила бы ему сына. Встретив Констанцию, он был очарован ее красивыми зелеными глазами и светлыми волосами и влюбился как юноша.

Констанция происходила из обедневшего дворянского рода. Не имея ни гроша за душой, она недолго размышляла, стоит ли бросать все и, выйдя замуж за человека намного старше, отправиться с ним на край света. Ведь в конце пути ее ждало огромное состояние, и она горела решимостью завладеть им — и для себя, и для своего ребенка.

Стоя рядом с постелью, на которой, корчась от нестерпимой боли, лежала Летти, Констанция неприязненно посмотрела на роженицу и поджала губы. Нельзя сказать, что она ненавидела Летти — более того, она относилась к ней с некоторой симпатией. Летти всегда была добра к свекрови и любила маленького Джонатана. Возмущение у Констанции вызывала скорее не она, а ее ребенок, который со временем, без сомнения, оттеснит Джонатана и унаследует большую часть состояния Уокеров. Это нечестно, с горечью думала Констанция, стоя возле постели Летти. Наследство должно достаться Джонатану целиком!

С тех пор как семь месяцев назад Летти восторженно объявила, что ждет ребенка, Констанция не переставала напряженно размышлять о случившемся. Какая вопиющая несправедливость! Ребенок Летти казался ей преступником, покусившимся на то, что должно принадлежать ее сыну. Констанция не желала признать, что Джонатан, как сын Джона и сводный брат Сэма, будет обеспеченным человеком, имеющим достаточно и земли, и денег. Одна и та же мысль мучила ее: часть наследства Джонатана может достаться другому! Если бы Летти осталась бездетной, всем состоянием рано или поздно завладел бы Джонатан. Только так, думала Констанция, и должно быть.

Раздавшийся совсем недалеко раскат грома вывел Констанцию из задумчивости. Она вновь взглянула на роженицу. Летти рожала слишком рано — ребенок должен был появиться на свет не раньше середины мая, а сейчас только начало апреля. Роды были явно преждевременными и потому длились мучительно долго. Констанция внезапно почувствовала робкую надежду: ребенок Летти может оказаться мертворожденным…

Мысль несколько приободрила Констанцию, и она, наклонившись к Летти, вытерла ей пот со лба.

— Тужься, дорогая, — ласково сказала она. — Потерпи немного — ребенок вот-вот появится на свет.

— Констанция, милая, ты так думаешь? — прошептала Летти. — Насколько я помню, у тебя с Джонатаном получилось куда быстрее. — Она попыталась улыбнуться. — Помню, слуга еще не успел дойти до наших комнат, как прибежал Джон и сказал, что у тебя родился сын.

Изящные губы Констанции растянулись в снисходительной улыбке.

— Да, дорогая, но не забывай, я все-таки намного моложе. Не волнуйся, — поспешно добавила она, заметив тревогу в серо-голубых глазах Летти — Все будет хорошо. Ничего, что у тебя роды длятся чуть дольше. Я уверена, все пройдет нормально.

— Если бы здесь был Сэм… — тихо сказала Летти. — Он никогда не поехал бы в Филадельфию, если бы знал, что ребенок родится раньше срока.

— Хватит об этом. Сэм сделал свое дело, и сейчас он тебе не поможет.

Летти снова пронзила боль, и она вскрикнула. Схватки начались более полутора дней назад и вконец вымотали ее. Волнение за себя и ребенка ни на минуту не оставляло ее, ей казалось, что оба они могут погибнуть. Бедняга Сэм, подумала Летти, он не перенес бы этого.

Подумав о любимом муже, Летти заставила себя отвлечься от тревожных мыслей и сосредоточиться на родах. Ненадолго установилась тишина, нарушаемая лишь грозными раскатами грома и тяжелым, прерывистым дыханием Летти, делавшей все, чтобы помочь ребенку появиться на свет.

Комната, в которой находилась Летти, была просторной и прекрасно обставленной. Летти лежала на широкой кровати под светло-зеленым шелковым пологом. Пол покрывал розово-кремовый толстый ковер, в мраморном сером камине полыхал огонь. Комнату мягко освещали лампы, в которых горел превосходный китовый жир. У противоположной стены стояли шкаф из красного дерева, изящный туалетный столик и обтянутый бархатом пуф. Рядом с кроватью — стул, на котором лежало несколько чистых полотенец и небольшое бело-голубое одеяло. Летти сама связала его для младенца. На столике из орехового дерева помещались большой фарфоровый таз и кувшин, наполненный теплой водой.

Летти и Констанция были в комнате не одни. Энн Клеммонс, служанка Констанции, приехавшая с ней из Англии, осторожно приподняв одеяло, следила за Летти. Ее приставили к Констанции, когда ей было двенадцать лет, а ее госпоже — всего шесть. Все пятнадцать лет, прошедшие с того времени, Энн верно служила ей и убедилась, что ее судьба тесно связана с судьбой Констанции и что все, что хорошо для ее госпожи, хорошо и для нее. Рождение ребенка Летти радовало Энн так же мало, как и Констанцию.

Обернувшись, Энн взглянула на свою госпожу.

— Головка уже появилась, — спокойно сказала она. — Госпоже нужно еще несколько раз потужиться, и ребенок появится на свет.

Слова служанки вызвали у Летти неописуемый восторг. Ребенок! Через несколько мгновений она станет матерью! Пожалуйста, Господи, мысленно взмолилась она, сделай так, чтобы все прошло удачно!

Страдая от боли, Летти не замечала, как на лице Констанции появилось неприязненное выражение, а ее руки сами собой сжались в кулаки. Констанцию душила ярость, однако сделать она ничего не могла и потому беспомощно наблюдала за тем, как ее планы на будущее неумолимо рушатся.

Энн вновь повернулась к Летти и стала помогать ей. Через несколько мгновений спазмы закончились, и обессилевшая Летти упала на подушки.

— Мальчик, — сказала Энн, поднимая ребенка. — Мертвый.

Душераздирающий крик вырвался из груди Летти.

— Дай мне его! — Она захлебывалась от слез. — Я не верю! Он не может быть мертвым!

Но Энн оказалась права. Лицо мальчика посинело, а вокруг шеи намоталась пуповина. По-видимому, он не перенес долгих родов. Беззвучно рыдая, Летти прижала маленькое мертвое тельце к груди.

Констанция, которая следила за происходившим затаив дыхание, впервые за все время вздохнула полной грудью и бросила на Энн ликующий взгляд. Ее волнения оказались напрасными. Летти уже не в том возрасте, чтобы у нее мог родиться живой ребенок.

Убедившись, что ее счастью больше ничего не угрожает, Констанция начала утешать убитую горем Летти.

— Ах, дорогая! — вскричала она почти искренне. — Какое несчастье! Я знаю, как вы с Сэмом хотели иметь ребенка.

Но Летти не слышала ее. С материнской нежностью она дотронулась до малыша и внезапно подумала, что он прекрасен.

— Какой красавец, — тихо сказала она, непроизвольно переводя взгляд на ноги мальчика. — Смотрите, у него шесть пальцев на ножке. В роду Уокеров все, начиная с деда Сэма, были такими. — Летти нежно погладила ножку ребенка, печально осматривая маленькое неподвижное тельце. — Какой он красивый! — На ее глаза навернулись слезы. — Только неживой…

Энн и Констанция бросились успокаивать Летти. Энн осторожно взяла ребенка из ее рук, а Констанция поднесла ей ко рту стакан со смесью бренди и настойки опия.

— Сейчас тебе надо поспать, — тихо сказала она, помогая Летти приподняться и отпить снотворного.

На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь раздававшимися снаружи звуками грозы. Энн и Констанция быстро завернули ребенка в полотенце и стали убирать запачканные кровью простыни. Летти, убитая горем и истощенная родовыми муками, без сил лежала на подушке, чувствуя, что опий начинает действовать.

Прошло еще несколько мгновений. Летти начала погружаться в тяжелый сон. Констанция следила за тем, как Энн убирает комнату, и мысленно составляла полное соболезнований письмо Сэму. Она была довольна тем, как все закончилось, и ее настроение передавалось и Энн, которая едва не напевала, выполняя приказания госпожи.

Внезапно Летти вновь почувствовала резкую боль.

— О Господи, — простонала она. — Что это?

— Послеродовые боли, — спокойно ответила Энн. — Ничего страшного, госпожа.

Однако Энн ошибалась. Истощение и опий подействовали на Летти, и ее неудержимо клонило в сон, несмотря на мучительную боль. Но это были не послеродовые боли. Уже задремав, Летти, сама того не зная, родила еще одного ребенка! Мальчик, который появился на свет, был столь же сильным и крепким, сколь слабым и хилым оказался его брат.

Перерезав пуповину, Энн осторожно взяла второго новорожденного на руки и завернула его в бело-голубое одеяло, которое с такой любовью вязала Летти. Младенец громко кричал, и Энн накрыла ему голову одеялом, чтобы заглушить его голос.

Констанция и Энн переглянулись.

— Что же делать? — шепотом спросила Энн, прижимая младенца к груди. — Этот жив.

Констанция в бессильной ярости закусила губу, а ее красивое лицо исказилось отвратительной гримасой. Как жестоко, едва не воскликнула она. Ребенок Летти родился мертвым — кто же мог подумать, что у него будет брат-близнец? Все ждали, что Летти родит только одного малыша.

Внезапно прищурившись, Констанция пристально посмотрела на заснувшую Летти. Она думает, что родила только одного ребенка, пронеслось у нее в голове. Мертвого.

Несколько мгновений Констанция лихорадочно размышляла. Мальчик, который только что появился на свет, преграждал ей дорогу к обладанию огромным состоянием. Но — и это было важнее всего — Летти ничего не знала о нем, думая, что ее сын оказался мертворожденным. Почему бы не оставить ее в неведении, решила Констанция.

Стремясь избавиться от охватившего ее волнения, Констанция глубоко вздохнула.

— Его нельзя оставлять здесь, — отрывисто сказала она. — Сейчас все спят. Незаметно выйди из дома и брось его в реку. Не бойся, никто ничего не узнает. Ребенок, которого видела Летти, мертв. А об этом, — она показала на второго младенца, — никто даже не спросит.

Энн не ответила. Она начала служить Констанции, когда та еще была ребенком, и с тех пор очень привязалась к своей госпоже. Более того, жизнь в доме хозяйки стала для нее настоящим подарком судьбы — неизвестно, чем бы она сейчас занималась, не приставь ее родители Констанции к своей дочери. Энн все время думала, что ради своей госпожи готова на все. Но убить ребенка? Новорожденный заворочался у Энн на руках, и она почувствовала, что не сможет выполнить приказание. Ведь речь шла о младенце, только что появившемся на свет.

— Ну так чего же ты ждешь? — резко сказала Констанция. — Ступай.

— Госпожа, я…

Глаза Констанции блеснули яростью, и она, сделав шаг вперед, дала служанке пощечину.

— Ты не слышала? — спросила она. — Я же сказала: ему здесь не место.

— Что он вам сделал? — пролепетала Энн. — Ведь кем бы он ни стал, мистер Джонатан все равно будет обеспеченным человеком. А вы — богатая молодая вдова, и у вас такая жизнь, о которой мы в Суррее и мечтать не смели. Сейчас у вас есть все, что только можно пожелать. Может быть, вы…

Констанция бросила на нее гневный взгляд.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — возмутилась она. — По-моему, ты забываешься! Я — твоя госпожа, и ты должна делать то, что я скажу, иначе для тебя это плохо кончится. — Она на шаг приблизилась к Энн. — Или ты хочешь, чтобы я отправила тебя обратно в Англию без рекомендательных писем? Я это сделаю, поверь. Кроме того, напишу отцу, что ты лживая, вороватая и испорченная девка. Тогда он не только не возьмет тебя к себе, но и расскажет всем своим друзьям, какая ты мерзкая тварь. Что ты будешь делать — без денег и рекомендаций?

Энн неподвижно уставилась на свою госпожу.. Констанция всегда поступала именно так — сначала угрозами добивалась исполнения своих желаний, а затем, едва достигнув цели, тут же вновь превращалась в улыбчивую и любезную молодую даму, какой ее все считали. Только Энн знала, сколько жестокости и алчности скрывается за милой улыбкой Констанции и как далеко она готова пойти, чтобы достигнуть своего.

— Хорошо, госпожа. — Энн покорно опустила голову.

— Энн, дорогая, я всегда знала, что на тебя можно положиться, — ласково произнесла Констанция, и на ее лице появилась улыбка. — Конечно же, я никогда не отправлю тебя в Англию — я не могу без тебя. Ты очень дорога мне, и я уверена: ты мне никогда не изменишь.

Энн выслушала слова своей хозяйки, не двигаясь с места.

— Я все устрою, — поспешила добавить Констанция. — Положись на меня.

Пораженная тем, что сейчас ей, по сути, предстоит совершить преступление, Энн не слушала Констанцию. Прижимая к груди младенца, она тихо выскользнула из комнаты и быстро пошла по коридору. Дойдя до портрета бабушки Летти Чарити и ее сестры-близнеца Фейт, она внезапно почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. С трудом овладев собой, Энн проникла в темноте в свою комнату, надела плащ и тихо, больше всего боясь случайно наткнуться на какого-нибудь разбуженного громом слугу, вышла из дома.

Гроза продолжала бушевать. Ветер и дождь безжалостно били в лицо Энн, но она упрямо шла вперед, сознательно отбрасывая все мысли, кроме одной — как можно скорее добраться до берега.

Река, к которой шла Энн, один из притоков Джеймса, протекала в трех четвертях мили от усадьбы. К речной пристани вели несколько обсаженных деревьями аллей. Обычно гулять по ним было приятно, но сейчас путь по грязной дорожке, освещаемой жуткими вспышками молнии, показался Энн мучительным. Мысль о том, что ей предстоит сделать, когда она дойдет до реки, причиняла служанке неимоверные страдания.

Ребенок начал успокаиваться: крики, доносившиеся из-под одеяла, становились все тише. Энн старалась не думать о теплом комочке, который держала в руках, однако, несмотря на все усилия, она еще плотнее прижимала малыша к себе.

Наконец послышался шум реки. Энн замедлила шаг. Как можно решиться на такое даже ради Констанции, которую она едва не боготворит? Но что же ей делать? Энн ни минуты не сомневалась, что, принеси она малыша обратно, Констанция приведет свои угрозы в исполнение. Хорошо изучив характер своей госпожи, она знала, что произойдет, если она откажется выполнить ее приказание. Энн печально вздохнула, обреченно качая головой.

Дойдя до берега, Энн поднялась на небольшой утес. Молния вновь осветила небо, и служанка, взглянув вниз, увидела темную бурную воду реки. Распахнув плащ, она достала ребенка и, сделав над собой усилие, подняла его, чтобы бросить в реку, но внезапно застыла на месте, не в силах сделать последнего, решающего движения. Взглянув на малыша еще раз, Энн почувствовала комок в горле. Как поступить? Конечно, она не может убить невинного младенца, но и не может вернуться к Констанции, не выполнив приказания…

Внезапно Энн заметила среди деревьев неяркий огонек, медленно приближавшийся к ней. Очевидно, это какой-то человек, освещающий себе путь лампой. Но кто вышел из дома в такую непогоду? От волнения у Энн перехватило дух, и она еще крепче прижала к себе ребенка. Ей непременно нужно остаться незамеченной!

Энн в отчаянии всматривалась в темноту: человек с лампой подходил все ближе. Охватившее Энн волнение было настолько сильным, что ей уже казалось, будто буря утихает, ветер успокаивается, дождь ослабевает, а гром и молния не такие страшные, как всего несколько минут назад.

Еще не видя незнакомца, Энн услышала его голос. Прохожий тихо пел какую-то песню, и это поразило Энн. Выходить из дома в такую грозу, да притом еще и петь? Очень странно!