Не сговариваясь, они выбрали две смежные комнаты на этаже слуг. Так, если понадобится, можно переговариваться через тонкую стенку.

— Если что-то случится, буди меня, — велела Этта.

— Обязательно. И ты меня, да?

— Да. Ох, Альманах, надеюсь, мы поступаем правильно.

— Посмотри на себя, ты же с ног валишься. И я тоже. Сейчас мы всё равно уже ничего не можем, только спать.

— Знаю, знаю. Спокойной ночи.

Этта вошла в свою спальню и закрыла дверь. На постели лежала аккуратно сложенная ночная рубашка, между простынками — нагретый кирпич. Словно бы кто-то заранее знал, какую комнату она выберет. Это что, тоже магия?

По правде сказать, Этта смыслила в магии немногим больше Альманаха. Катти (Катастрофа) приоткрыла младшей сестрёнке ровно столько, чтобы она вконец извелась от любопытства, но не более того, поэтому основные познания Этта почерпнула из книг и историй да просачивающихся от взрослых редких случайных обрывков новостей. По-настоящему могущественных волшебников в мире было мало, ценились они и среди знати, и среди голытьбы превыше даже учёных, да и при желании пугали гораздо сильнее. У молодёжи способность к магии (или полное отсутствие таковой, как вот в случае Этты) проявлялась, как только ребёнок осваивал искусство письма, отчего учить азбуке детей начинали как можно раньше. Большинство тех, кто продемонстрировал «способности», как это называла тётушка Од, шли в ученичество к ведуньям вроде неё, чтобы освоить азы. Немногих счастливчиков принимали в Университет Чудес, где обучались величайшие волшебники на земле. Рассказывали, что там они шествуют во всём своём величии, и никто не смеет встать у них на пути. Сотворить простую ночную сорочку для скромной горничной было бы для любого из них плёвым делом.

Скользнув в узкую постель, Этта мгновенно забыла обо всём, что её тревожило, и в два счёта заснула.

А вот Альманаху пришлось сложнее. Он не привык ни к новой пижаме, ни к нагретым простыням, ни к непроглядной тьме, обступившей его, когда задул свечи. Все эти разговоры Этты о заклинаниях и волшебстве выбили его из колеи — уж слишком всё происходящее шло вразрез с упорядоченным миром господ и слуг, который он ожидал застать в «Руине посла Осмей», или как там называлось это поместье. С самого первого момента тут он столкнулся со сплошной неопределённостью.

Удручали и мысли о кухне. Завтра с утра придётся первым делом убирать оставленный там беспорядок. А потом… «Как увидишь подвалы, сам поймёшь, что надо делать», — сказала доктор Митили.

В глубине сердца он и правда понимал. С самого начала. Надо привести подвалы в порядок, так что, если мистер Паркер или кто-нибудь ещё не даст ему иных указаний, именно этим он и займётся. И если в этом есть нечто большее — как сформулировала доктор Митили: своя метода в безумии старого мастера Исаака, — то это большее станет дополнительной наградой.

Самое главное, твёрдо сказал он себе, это иметь работу и перспективы на будущее.

Составив чёткий план, он сразу же почувствовал себя куда лучше и через несколько секунд тоже крепко уснул.

Дом вокруг них тоже успокоился, погрузился в безмолвие. Ни единая сова не ухала снаружи, ни единый сверчок не стрекотал. Не возились мыши в подвале, не квакали лягушки в ручье. Стояла могильная тишина.

— Может, у них получится, — пролепетал дрожащий женский голос из тени.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы, — отозвался Уго, и из камина высыпалась очередная струйка лёгких, как пушинки, хлопьев сажи. — А то я никогда не прощу вас за то, что вы со мной сделали.

Олив стукнула один раз в знак согласия, и снова наступила тишина.

Глава 10

Этта проснулась с готовой разгадкой в голове. Наверное, даже во сне продолжала размышлять. С ней так иногда случалось, например в тот раз, когда она проснулась с твёрдым знанием, что её сестра Мел (Меланхолия) влюблена в лесоруба, — и вызвала семейный скандал, упомянув это за завтраком.

«Поверни направо» могло означать только одно. Какая же она дурочка, что сразу не сообразила. При первой же возможности надо непременно пойти вниз и сделать то, что хотела от неё доктор Митили. Но сперва надо одеться, сходить в туалет и почистить зубы.

По зрелом размышлении, впрочем, она решила, что совершенно необходимо только одно из трёх — и, покончив с этим, забарабанила в дверь Альманаха, чтобы он скорее проснулся и отправился вместе с ней на веранду…

— Что-что? — Выдернутый из сна, в котором он всё пытался написать Джошу письмо, но обнаружил, что напрочь забыл алфавит, мальчик, пошатываясь и протирая заспанные глаза, поплёлся вслед за Эттой по лестнице. — Зачем?

— Увидишь! — Она весело скакала перед ним в ночной рубашке, слишком гордая своей сообразительностью, чтобы снизойти до объяснений.

— Уф! — Босые ноги Альманаха приплясывали на холодном полу, что имело нежеланный, зато необходимый эффект: он наконец проснулся. — Лучше бы оно того стоило.

— Ах, какой ты очаровашка по утрам.

Веранда выглядела ровно так же, как накануне вечером, только теперь сияла солнечным светом. Случайные облачка украшали небо загадочными узорами, и солнце струилось через них волнами. Сады за окном казались роскошными и ухоженными, хотя и немножечко слишком осенними для этого времени года. Под ближайшим деревом Альманах разглядел прячущееся в тени пятно ночного инея.

— И что ты хотела мне показать-то? — спросил он Этту, которая поджидала его у граммофона, приплясывая от нетерпения.

— «Поверни направо» — помнишь?

— Ну конечно, помню. — Он показал на обшитую панелями стену. — Но там библиотека просто не поместится…

— Смотри. — Этта потянулась к граммофону и повернула фетровый поворотный диск направо.

В стене рядом с камином щёлкнул потайной механизм. Целая панель отъехала в сторону, демонстрируя глубокий альков.

Этта захлопала в ладоши:

— Я так и знала!

Альманах потрясённо уставился на альков, окончательно проснувшись и напрочь позабыв о холоде.

— И правда! Здорово сообразила! Нет, давай ты вперёд.

Улыбаясь во весь рот, Этта первой вошла в библиотеку — комнату примерно того же размера, что и её спальня наверху. Только тут все стены, с пола до потолка, выкрашенного синим и белым в подражание облачному небу, были заняты полками, а каждая полка — до отказа набита книжками всевозможных цветов, размеров и форм. Приятно пахло бумагой.

Этта зажала нос, чтобы не чихнуть, и повернулась вокруг, осматриваясь.

— Великолепно!

— Это всё книги по магии? — заворожённо спросил Альманах. — А на вид от обычных не отличишь.

— С какой бы стати им отличаться? Буквы — это буквы, книги — это книги. Волшебники пользуются всякими диковинными языками только потому, что большинство людей эти языки не понимают, а значит, легче уберечь чары от того, чтобы их прочли вслух и тем самым, гм, расколдовали.

Альманах легко проглотил такое объяснение и, на счастье, больше ничего не спрашивал. Эттина сестра Катти, связанная клятвой не выдавать профессиональных тайн, ничего не рассказывала об уроках. Да и тётушка Од была отнюдь не Софией Фронезис. Её таланты лежали в области скрепления сделок и контроля за выполнением указов, а не сотворения армий или восстановления разрушенных городов.

Приглядевшись, Этта обнаружила несколько знакомых названий: «Безумная корона», «Месмеральда». Полное собрание сочинений Эвин Хиллер. Два экземпляра «Брака равных». Приключения, любовные романы, комедии, детские сказки — иные в богатых тиснёных переплётах. Но ничего откровенно зловещего или таинственного.

Скользя взглядом по полкам, но везде обнаруживая одно и то же, девочка начала гадать, то ли она нашла, что искала. Да, в библиотеке пахло бумагой, но не характерным запахом чернил работающей магии.

— Да это же всё просто обычные книги! — воскликнула она.

— Но должно же в них быть что-то важное, иначе зачем бы их прятали.

— Хммм. Может, чары сейчас спят или спрятаны лучше, чем я думала? Полагаю, это значит, что нам придётся всё тут обыскать, чтобы найти.

— Тебе, — поправил он. — Тебе придётся искать. А у меня есть дела поважнее.

— Какие, например?

— Приготовить завтрак.

И он заспешил прочь, пока она не втянула его в свои планы. По его прикидкам, на то, чтобы прочесать всю библиотеку, уйдёт много дней — не меньше, чем на уборку в подвалах, задачу, порученную ему доктором Митили. И они с Эттой отлично могут заниматься каждый своим делом, но только если не голодать и не мёрзнуть. И уж конечно, не в пижамах.

Надевая форму, он услышал, как Этта поднимается по лестнице, чтобы тоже одеться.

— Готовить буду я, — сказала она. — А ты убираешься, помнишь?

— Отлично. Потому что я только и умею готовить, что тосты.

— Как ты насчёт блинчиков?

— Божественно!

Чувствуя себя куда свежее после умывания — наверху нашлись для них зубные щётки и зубной порошок, — Альманах взялся за мытьё оставшейся после ужина посуды, а Этта за готовку.

А говоря точнее, ему только и пришлось, что убрать на место чистую посуду — посуду, оставленную с вечера грязной, но теперь блиставшую чистотой. Точно так же, как грязные углы в кухне, откуда он с вечера не вычистил обрушенную Уго сажу. Неужели кто-то убрался, пока они с Эттой спали? А если да, то почему не показывается на глаза?