Становление

Все, что мне раньше рассказывали о Москве, оказалось сразу же по приезде или впоследствии, с годами, не так, не совсем так или совсем не так.

Я приехал, остановился у родственников и через две недели, имея диплом, поступил в аспирантуру. Никто не требовал у меня взяток за поступление. Мои учителя вызывали во мне уважение, мои однокурсники — дружбу или влюбленность в зависимости от пола, и я прожил в этом городе шесть лет, которые промелькнули, как один длинный день. Все шло по плану, иначе и быть не могло.

Точно так же, по плану, прошли и последующие пятнадцать лет, в течение которых я перестал быть стажером в коллегии адвокатов и стал адвокатом, перебрался из чужого офиса в собственный, пересел с общественного транспорта на личный, завел секретаря, двух помощников, уборщицу Зульфию, тигрового питона Баффи, привычку курить сигары, выступать на телевидении и радио и никогда не жениться.

Если бы меня спросили о деталях, мне было бы почти нечего сказать. Возможно, потому что все эти пятнадцать лет я был занят.

Помнится, работы было много всегда, с самого первого дня, и со временем становилось все больше. Однако, начиная с момента приезда, я неизменно, несмотря ни на что, раз в год ездил к родителям в Батуми на месяц.

Первую неделю по приезде всегда было трудно: Москва не отпускала. Однако я был настойчив: по одной и той же тропинке я приходил к морю, садился в тени одной и той же скалы и по нескольку часов в день делал одно и то же.

Я делал Ничего.

Это великое искусство сильно недооценено в наши дни. Человеку необходимо назло суетливой ежедневности иногда остановиться, сесть у моря и начать вдумчиво, не спеша, не пропуская ни одного самого маленького мгновения, делать Ничего.

Делание Ничего занимало обычно два-три часа в день, и, когда мне казалось, что я сделал на сегодня уже достаточно, я собирался и уходил.

Тридцать дней в году дома исчезали из моей жизни так же быстро, как исчезают куда-то сквозь пальцы зажатые в кулак песчинки, которых вот только что был полный кулак, а теперь их едва хватает, чтобы пересыпать в другую ладонь, и можно сосчитать по пальцам.

Дома меня ждали покой и неспешное течение счастливо сложившейся жизни, наблюдая за которой, казалось невероятным, что там, в Москве, меня ждет совсем другая жизнь: суета, сутолока, иногда совершенно чудовищная по своим масштабам неразбериха взаимоотношений Человека и Закона. Поначалу я вел несложные гражданские и административные дела, затем начал брать и уголовные. Вначале я работал на имя, потом имя начало работать на меня.

Работы всегда хватало и становилось больше и больше. Я зарабатывал все больше. Я знал все больше. Я становился увереннее в себе. В моих клиентах значились известные и состоятельные люди Москвы, и здесь, как и везде, все тоже шло по плану. Я работал днями и ночами все эти пятнадцать лет, чтобы Москва приняла меня, и это в конце концов произошло. Меня все чаще приглашали на телевидение, я мог позволить себе вести несколько дел безо всякой платы, из чистого альтруизма, просто потому, что мне так хотелось.

При этом я чувствовал, что увяз.

Нет, дела о разделе «звездного» имущества, нелегальном строительстве, иск брата на брата своего — это хорошо. Заработок. Работа. Я по-прежнему делал Свое Дело.

Но…

Пожалуй, последний миф среднего возраста — миф о том, что твое дело, которым ты занят, дает тебе свободу. Если однажды ты сделал правильный выбор и это — действительно твое, а не чье-либо чужое дело, то забудь о свободе: ты будешь работать всю свою жизнь, ежедневно, без выходных, отпусков и увольнительных. Твое Дело отнимет у тебя то, что в телевизорах и кухнях принято звать свободой — право на некомпетентность, поверхностность суждений, запланированный отпуск. Взамен ты получишь лишь одно — репутацию. А это — еще больше работы.

Я зарабатывал внушительные деньги и не намеревался останавливаться. Я практически перестал общаться со многими из друзей прошлого. Не потому, что стал снобом и не желал тратить на них время, а потому, что они один за другим исчезали из моей жизни за символическую плату. Мне порой кажется, что они даже не догадывались, что продешевили, и просто продолжать дружить со мной могло быть для них более выгодным вложением, чем разовый «заработок». К слову сказать, выглядело это слишком банально, чтобы уделять описанию этой процедуры пару страниц. Если коротко: «друг детства» звонил спустя 20–30 лет тишины с фразой: «Шота, привет! Помнишь меня? Я — Георгий! Ты куда пропал, сто лет не виделись! Надо встретиться!» Ну а на встрече (иногда на первой, иногда на второй, если «друг детства» любил «многоходовки») звучало: «Слушай, очень нужны деньги! Одолжи на месяц пару тысяч евро, до конца марта верну!» Отдавал, глядя с грустью в глаза друга, потому что знал: вижу его в последний раз в жизни. Иногда хотелось сказать: «Возьми не в долг, а просто так. Только не пропадай».

Но рано или поздно мы взрослеем, оставляя в прошлом воспоминания, понимая, что реальность изменила тот вчерашний день, когда ты носил розовые очки и все вокруг казалось неизменным и постоянным. Такой день наступил для меня во время очередной встречи одноклассников (которая происходила стабильно раз в десять лет). На этой злосчастной встрече мне пришла в голову мысль оплатить полностью все расходы по встрече друзей, хотя среди моих одноклассников было принято организовывать это мероприятие вскладчину. Поступил так не потому, что был богаче всех, а просто потому, что накануне выиграл процесс и получил хороший гонорар. Как говорится, на радостях. На следующий день большая часть одноклассников говорила: «Шота стал мажором, понтуется перед нами». Вот тогда-то и наступило время повзрослеть и четко очертить круг общения, исключив из него всех посторонних (хоть когда-то и бывших близкими) людей.

И тогда, и сейчас мне глубоко безразлично чье бы то ни было мнение относительно того, как я живу.

Вероятно, это — что-то врожденное, и я родился с этой чудесной мутацией психики, позволяющей мне избегать душных романтических рефлексий: если человек переставал быть мне интересен, я переставал с ним общаться. Жизнь искалечила многих, и у меня нет времени на сожаления по отношению даже к самому себе. Зовите меня высокомерным, жестоким, зовите меня, как вам угодно, судите меня, если считаете вправе, но я теперь как минимум не корчусь от неловкости при встрече с однокашниками раз в десять лет, мучительно выбирая слова и мечтая только об одном — как бы поскорее расстаться еще на десять. Некоторые из моих однокашников стали куда богаче меня. Они трижды женаты, имеют сеть магазинов и любовниц, не платят налоги и, подмигивая, приглашают меня через Facebook в баню с проститутками. И раньше, не имея денег, они не были особенно умны, теперь же, добравшись до, как им кажется, больших Денег и убедившись, что Деньги решают все, что способна измыслить их мещанская фантазия, их самомнение распухло до поистине невиданных размеров, не позволяя им видеть ничего дальше собственных животов и телевизора.

И увидев там меня, они стали звонить мне, фамильярно хохотать в трубку, при встрече непременно похлопывать по плечу и просить взять их дело.

Иногда я соглашался и тогда назначал огромные, немыслимые, баснословные, ничем не оправданные гонорары, чем вызывал… уважение. Вначале я не мог взять в толк, в чем здесь секрет, потом вдруг понял, что сама возможность заплатить кругленькую сумму легко, не задумываясь, за пустяковое, в общем-то, дело, почти исключительно из желания рассказать всем-всем-всем, что «Горгадзе — мой адвокат», может доставлять некоторым людям удовольствие, за которое они будут готовы заплатить.

Иметь все! Вот девиз этого типа людей. Девиз этот, это тайное слово — главное слово в их лексиконе. Они не глупы — о, отнюдь! — они проявляют поистине демоническое хитроумие, продавая и покупая все, что ни встретится на их пути. Как саранча, они имеют все и всех, все больше и больше убеждаясь во всемогуществе Денег, пока, наконец, окончательно не перестают видеть разницу между собой и Деньгами.

Так в мире родится опаснейшее существо, наделенное всеми атрибутами человеческой власти и напрочь лишенное всяческой за нее ответственности, существо, не видящее разницы между возможностью и правом — Homo Consumus!

Homo Consumus имеет Мир при любом удобном случае, порождая вокруг себя коррупцию и цинизм, восстанавливая церкви побольше и коллекционируя картины подороже.

Все это не значит, что так поступают все, у кого есть деньги. Встречаются и другие. Эти ведут себя странно. Неестественно. Неестественно для тех, кто привык считать наплевательское отношение ко всему, что лежит вне поля собственных интересов, естественным. Они владеют огромными состояниями, управляют гигантскими трастами, распоряжаются средствами, сравнимыми с бюджетом небольшой европейской страны, и при этом они ездят на экономичных автомобилях за рулем, говорят на семи языках и тратятся на благотворительность анонимно. Их мало, но они есть.

Странно, но факт: среди богатых не больше и не меньше хороших людей, чем среди нищих. Пропорция сохраняется, и деньги сами по себе здесь не решают ничего.