3

— Какой парень! — Мари вошла в комнату и упала на кровать.

Ее вид выражал полный восторг, она устремила томный взгляд к потолку и снова простонала:

— Мишель! Какой парень!

Больше она была не в силах сказать ничего. Слова закончились, остались только эмоции. Мишель уже привыкла к подобным вздохам, все отношения с парнями у Мари начинались именно так и никак иначе. Менялись только субъекты, которым были адресованы эти восторженные вздохи. Мишель сидела за компьютером и печатала очередную работу — перевод справочника бытовой техники на испанский. Она подрабатывала этим, когда было время. Мари возмутило ее невнимание.

— Ты слушаешь меня? — спросила она обиженно и, поднявшись с кровати, подошла к столу. — Я, между прочим, рассказываю тебе о Люке.

— Пока ты сообщила мне о нем только то, что он парень, и, представь себе, не сделала открытия. Я это заметила гораздо раньше.

Мари не обиделась.

— Ты не представляешь! — начала она свою хвалебную речь, убедившись в том, что ее слушают. — Он такой отзывчивый, добрый… Он самый лучший на свете…

Дальше Мишель не слушала. Она почти точно знала, что будет говорить Мари, по крайней мере в течение следующего часа. Ода сильному полу почти всегда звучала одинаково с той лишь разницей, что влюбленная каждый раз делала акцент на каком-то новом качестве. В прошлый раз Мари восхищалась смелостью в каком-то Гансе, которого видела только один-единственный раз, а потом целый месяц страдала по поводу того, что он уехал назад в Германию. Когда и где этот Ганс успел показать себя смельчаком, Мишель так и не выяснила. Однако в порыве чувств Мари даже хотела отправиться к нему, и Мишель стоило многих трудов отговорить ее. Интересно, что Мари откопала в Люке?

— Он такой обходительный. Он три раза за время нашей прогулки подал мне руку на лестнице, три раза!

Мишель усмехнулась про себя — подумаешь, подал руку! Эка невидаль. Вот если бы он спас ее, буквально выхватив из-под колес машины… Интересно, что в этом случае стало бы с Мари, если она от простой вежливости таяла, как кусок сахара в кипятке?

Придя домой после своей весьма неудачной прогулки, Мишель еще с полчаса не могла ни за что взяться. Смутное чувство тревоги, неясной, непонятной, поселилось в ее сердце. Она пыталась отвлечься, хватаясь то за одно, то за другое, но ничто не помогало. Квартира казалась ей пустой, в ней как будто стало чего-то не хватать, хотя мебель, вещи находились на прежних местах. В конце концов Мишель решила, что просто переволновалась. В ее ситуации это неудивительно. Она села за компьютер и занялась работой, чтобы отвлечься, и вроде бы это удалось. С появлением Мари, однако, тревога снова заявила о себе. Мишель почувствовала острую необходимость с кем-то поговорить.

— У тебя что-то случилось? — В голосе Мари слышалось волнение. Она в недоумении посмотрела на подругу — Что-то стряслось? Хочешь, мы могли бы поговорить.

Вот за это Мишель и любила Мари. Чуткая, чувственная, она лучше любого психолога могла по глазам, по какому-то незначительному жесту понять и оценить состояние человека еще до того, как он сам его понял и оценил. Мишель еще не решила, нужен ли ей этот разговор, а Мари уже прочитала тайное желание подруги.

— Да, наверное, — неуверенно прошептала Мишель. Ей вдруг стало как-то совсем не по себе. Тревога, которую она так тщательно пыталась загнать подальше, внезапно высвободилась. Сердце заколотилось, руки похолодели. Мари, видя такое состояние подруги, не на шутку испугалась.

— Тебе плохо? Может, вызвать «скорую»? Ответь, что с тобой?

Мишель сама не знала, что с ней творится. Мари, милая Мари, как быстро, как самоотверженно она в мгновение ока забыла все свои проблемы, все трудности. От нее не ускользнули ни замешательство, ни страх, лишь на секунду показавшиеся в глазах подруги.

— Меня сегодня чуть не сбила машина, — наконец проговорила Мишель.

— Машина? — испугалась Мари. — Тебя сбила машина?

— Нет, не сбила, — покачала головой Мишель. — Он меня спас.

— Кто? — не поняла Мари. — Кто тебя спас?

— Митчелл, мистер Митчелл, — коротко пояснила Мишель.

— Кто?! — Глаза у Мари округлились, она так и застыла посреди комнаты с открытым ртом.

— Мистер Митчелл, — повторила Мишель.

Мари ошарашенно охнула и, подойдя к кровати, буквально рухнула на нее. Только спустя минуту она нашла в себе силы продолжить разговор. Хотя дальнейшее общение двух подруг назвать разговором можно было разве что с большой натяжкой. Собственно, Мари произнесла только одно слово:

— Как?

Мишель стала рассказывать. Подробно, со всеми внутренними переживаниями и внешними комментариями. Едва начав свое повествование, она почувствовала, что ей становится легче, и потому дальше уже не жалела слов. Выговориться. Сейчас ей просто необходимо общение с подругой. А лучшей слушательницы, чем Мари, наверное, не найти во всей Швейцарии. Она бледнела, охала, но ни разу не перебила Мишель. К концу рассказ принял необычный характер.

— Я не знаю, как тебе объяснить… — замялась Мишель. — Это как-то необычно. Он ведь преподаватель, а я…

— Он тебе нравится! — Мари пришла в неописуемый восторг. — Он тебе нравится!

Она встала с кровати и принялась кружиться и прыгать, как маленький ребенок, который от избытка чувств не знает, что ему сделать.

— Нет, — замахала руками Мишель. — Ты не так поняла. Я просто ему благодарна. Это простая человеческая благодарность. Меня же не каждый день спасают! А он, не задумываясь, спас меня, хотя рисковал оказаться вместе со мной в лучшем случае в больнице, в худшем — в морге. Он…очень смелый, он…

Мари громко рассмеялась.

— Только послушай себя: «смелый… рискуя жизнью», нет, как ты говоришь! И еще хочешь меня убедить, что он безразличен тебе как мужчина? Мишель, не пытайся меня обмануть?

Мишель была вынуждена признать, что Мари права. Да, не стоит обманывать себя. Этот американец, этот преподаватель университета ей нравился. Целый год она его не замечала, а теперь… И дело даже не в том, что Митчелл ее спас, заплатил деньги полицейским. Сегодня она узнала его как мужчину, как человека. И этот мужчина ей понравился. Очень понравился.

— Вы пригласите меня на свадьбу? — бесцеремонно спросила Мари. — Я с удовольствием помогу вам в ее организации.

— Мари! — возмутилась Мишель. — О чем ты говоришь? Он преподаватель. У него, наверное, семья в Америке. Он… Он старше меня лет на десять.

— Ну, скажем, не на десять, а на пять. — Мари пожала плечами. — И кому какое дело, преподаватель он или нет. Он мужчина. Красивый мужчина. А семья… Про семью еще надо выяснить.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что займешься выяснением этого вопроса? — Мишель строго посмотрела на подругу.

— А что тут такого, если и узнаю кое-что? — Она присела на корточки рядом со стулом, на котором сидела Мишель. — Счастье — оно одно, его упускать нельзя.

Мишель встала.

— Как ты все быстро решила! А я-то и не знала, что выхожу замуж. Прекрати, ты ведь знаешь, что я не планирую замужества до окончания университета. А уж замуж за преподавателя точно не пойду.

— Надо же! — всплеснула руками Мари. — А что же, по-твоему, преподаватель не мужчина? Не планирует она! А кто же это, интересно, планирует любовь? И дался тебе этот университет. Через год ты получишь степень лиценциата и диплом. Один год, Мишель! Я тебя не понимаю.

— Зато я понимаю, — вскипела Мишель. — Я для него даже не женщина, просто студентка. Да влюбись я хоть завтра же, он смотреть в мою сторону не станет. Я для него почти ребенок!

— Ну, знаешь ли, — парировала Мари, — все равно кого из-под машин не вытаскивают.

— Мари, ты не поняла! — Мишель запуталась и уже сама не знала, что думать, но уверенность подруги ее пугала. — Он просто оказался рядом, такое случается. Я думаю, он сам не успел понять, что происходит…

— Когда человек не может понять, что происходит, он стоит и пытается вникнуть в суть дела, — отрезала Мари. — А у него была четкая цель. Может, он так же, как и ты, еще до конца всего не понял, но я могу точно сказать, что вы будете вместе.

Мишель это надоело. Мари рассуждала о совершенно несбыточных вещах так, как будто это давно решенный вопрос.

— Мари, перестань, я слышать больше не хочу эту чепуху. У него семья, дети. Он мне не пара. Да как вообще тебе могло прийти такое в голову?

— Не думай ни о чем, это судьба. — Мари таинственно подмигнула подруге. — Если в чем-то сомневаешься — положись на этот способ. Он меня еще ни разу не обманывал.

Мишель нахмурилась:

— Какой еще способ?

— Пусти все на самотек, отдай деньги, сделай вид, что на этом все. Ну, поблагодари. Если ты ему действительно не безразлична, поверь, он найдет способ завладеть тобой. Если он, конечно, настоящий мужчина.

— Так, это уж слишком! Уходи, Мари, я слышать больше не хочу обо всем этом. Завладеть! Ха! Если тебе нравится, чтобы тобой владели, ради Бога, а я привыкла все решать сама.

— Да я же не в этом смысле, — махнула рукой Мари. — Для влюбленных это нормально — владеть друг другом.

Она направилась к двери.

— Захочешь поговорить — всегда к твоим услугам. Я буду дома еще час. Потом пойду на вечеринку к Люку. Не хочешь со мной?

— Нет. — Мишель поморщилась. После сегодняшнего происшествия она потеряла к Люку даже элементарное чувство неприязни. Он стал ей абсолютно безразличен. — Я не хочу никого видеть. Пожалуй, доделаю свою работу и пройдусь по Старому городу.

— Как хочешь.

Мари вышла из комнаты, но через мгновение ее голова снова появилась в дверном проеме.

— Тебе сделать кофе?

— Нет, спасибо. — Мишель вздохнула. Мари ушла в свою комнату. Через минуту на кухне послышался грохот посуды — нормальное явление, если за приготовление чего-либо бралась мадемуазель Райно. Мишель улыбнулась. Как все-таки предсказуем иногда бывает человек. Комната после ухода Мари стала выглядеть спокойнее. Мишель за годы учебы полюбила свое маленькое жилище. Голубые обои с серебристыми цветами, арочное окошко с подобранными голубыми лентами шторами, стол, овальное зеркало в серебристой раме с цветами, мягкий ворсистый коврик, тоже голубой, расшитый серебряной ниткой, шкаф в углу и кровать. Было в этой незамысловатой обстановке что-то таинственное, умиротворяющее. Даже компьютер на столе, и тот Мишель украсила, разрисовав маркерами. И он смотрелся очень мило, не выбиваясь из общего тона помещения.

Мишель оставалось учиться в университете еще год до получения степени лиценциата, а она уже сожалела, что придется вернуться в Цюрих. Хотя, кто знает, может, появится возможность жить здесь. Базель стал ей родным. Создать семью, родить детей и…

Ей попались на глаза ее джинсы и куртка — их после сегодняшнего падения придется выбросить. А жаль. Смутное чувство тревоги не покидало ее. А что, в самом деле, если он в нее влюбится?

Мишель подошла к зеркалу и стала себя рассматривать. Светлые, почти золотистые волосы вьются крупными локонами. Глаза голубые. Прямой, как у гречанки, нос, красиво очерченные губы. Фигура идеальная для роста. Но ведь сейчас, кажется, в моде высокие. Мишель не могла сказать точно, хотя какая здесь может быть мода? Бред. С ростом метр семьдесят один при идеальных для этого роста пропорциях можно выглядеть не хуже любой по-модному высокой и длинноногой. Мишель еще раз окинула себя взглядом: все идеально. Лицо? Тоже под стать фигуре. Мишель улыбнулась: ее внешность полностью соответствовала средневековому канону красоты. Может, она была даже чуть выше. Именно в таких женщин влюблялись рыцари и поэты. К их ногам складывали военные трофеи, им посвящали стихи и песни…

Последовать совету Мари и посмотреть, что будет дальше? Скорее всего, так и следует поступить. Надо только набраться храбрости и отдать деньги. А потом делать вид, что ничего не произошло, изображать полное равнодушие. Эта мысль немного успокоила Мишель. Она села за компьютер и снова взялась за работу. Время от времени мысли о сегодняшнем происшествии отвлекали ее, но она гнала их прочь, словно говоря себе: подожди до вечера. Да, она обдумает все еще раз вечером, когда пойдет гулять.

Из дома Этьенов, действительно, доносился тонкий аромат свежей выпечки. А еще музыка. Дэвид прислушался. Да, это была группа «Блэкмор Найт». Кельтские напевы разливались в воздухе задушевными трелями флейты. Удивительно, но он не заметил, как они оказались у знакомой калитки и по дорожке направились к дому…

Жюльен, не спрашивая Дэвида, хочет ли он войти, позвонил в дверь.

— У тебя опять нет ключа! — послышался из-за двери возмущенный голос Катрин. — Извините, сэр, но с меня хватит. Я отказываюсь вас впускать. Оставайтесь на улице и подумайте о своем поведении. Я вынуждена принять эту меру, потому что в противном случае вы когда-нибудь где-нибудь забудете собственную жену.

— Милая леди, — засмеялся Жюльен, — вы вправе отказать своему рассеянному рыцарю, но впустите хотя бы моего оруженосца. Он неповинен в грехах своего наставника. Молю вас предоставить ему кров под сводами вашего замка, ибо лошадь его не видела овса дня три, да и сам он смертельно устал после совершенного подвига.

Катрин открыла дверь и пригласила Дэвида войти:

— Прошу.

Жюльен тоже хотел войти, но Катрин, нахмурившись, остановила его.

— Мне кажется, ты просил кров только для оруженосца.

— Но, моя леди, не оставите же вы…

— Оставлю, — перебила мужа Катрин. — Чтобы духу вашего здесь больше не было.

— Но… — возразил Жюльен. — За что такая немилость?

— За то, что память — одна из важнейших функций мозга. — Катрин рассердилась не на шутку. Ее тонкие брови хмуро сползлись к носу, на лбу показались гневные морщинки. — Отправляйтесь куда хотите! — продолжила она. — Или куда хотите, туда и отправляйтесь! Мне все равно.

Дэвид, наблюдавший за этой воспитательной сценой из-за двери, едва сдерживал смех.

— А могу я заступиться за него? — спросил он. — Мне кажется, вина моего господина…

— Сэр оруженосец, соблаговолите удалиться в покои замка, иначе и вы попадете под гнев леди.

— Но… — Дэвид и Жюльен произнесли это одновременно.

И обоим Катрин не дала договорить.

— Это мое последнее слово. Скатертью дорога, сэр рыцарь.

— Но, леди, — не сдавался Дэвид, — могу ли я узнать причину столь решительного обращения?

— О! Я с радостью сообщу вам причину. Этот рыцарь настолько забывчив, что каждый раз оставляет ключи от замка в этом самом замке. Когда он возвращается, то наша няня еще гуляет с наследниками этой славной земли, а я прихожу и того позже. Сэр рыцарь чуть ли не через день остается под дверью. И, представьте себе, это на него не действует. Из-за собственной рассеянности он несчетное количество раз попадал под ливень, причем в самую неблагоприятную погоду. Промерзал, простуживался и однажды даже схватил воспаление легких. Так что эта мера — для его же пользы.

Жюльен все это время изображал полное смирение и, подобно нашкодившему мальчишке, съежился и уставился в землю. Дэвид посмотрел на него с укором и, скрестив руки на груди, спросил:

— И что же вы скажете в свое оправдание?

Жюльен виновато пожал плечами.

— Молчите, значит? — Дэвид сам не заметил, когда произошла смена ролей, но это почувствовали все. — Вы заслуживаете самого строгого наказания.

Жюльен шмыгнул носом и закивал.

— Я думаю, стоит посадить его на хлеб и воду, — обратился к Катрин Дэвид. — А вы как на это смотрите?

— Полностью с вами согласна, — кивнула та. — И еще бы не плохо принять воспитательные меры. Проходи.

— Я дома! — возопил Жюльен и швырнул папку с бумагами на диван. — Я дома! — Стулья стояли как раз посреди комнаты. Жюльен налетел на один из них и закричал: — Дом, милый дом! Даже стулья — родные! — И, проигнорировав диван, растянулся на «шкуре».

Катрин, уходившая на кухню, вернулась с подносом — чай и булочки, еще теплые.

— Ваши вода и хлеб, — холодно сказала она и, поставив поднос на стол, хотела выйти, но Жюльен с проворностью акробата вскочил на ноги и, обняв ее, прошептал:

— Прости, дорогая, я повешу ключи на шею. Я знаю, что ты волнуешься за меня, прости.

— В следующий раз пойдешь спать в гараж.

— Согласен.

Катрин и Жюльен сели на диван. И тут с улицы донеслись звонкие детские голоса:

— Я тебя первый ранил!

— А я тебя до этого убил!

Голоса проникли в прихожую, и тут же раздались радостные крики:

— Папа, папа пришел!

В комнату буквально влетели два совершенно одинаковых мальчика. Курносые, со светлыми прямыми волосами, стриженными кружком, живыми черными глазками и беззубыми улыбками. Кто из них Мартен, а кто Антуан? Дэвид различал только по количеству передних зубов. У одного мальчика их не хватало снизу, а у другого сверху.

Следом за мальчиками вошла няня — женщина лет сорока, еще красивая, но, вероятно, давно не заботившаяся о своей внешности. Дэвид знал о ней только то, что она немка, прекрасная няня и зовут ее фрау Рейнштальт. Сегодня он увидел ее в первый раз. Катрин поднялась ей навстречу.

— Мы с мужем уже дома, — сказала она, улыбнувшись, — так что вы можете идти. Завтра в то же время.

— У Мартена утром болела голова. — Фрау Рейнштальт кивнула. — Но днем и пока мы гуляли, он не жаловался.

— Хорошо, спасибо!

Катрин проводила няню и вернулась в комнату. Мартена и Антуана там уже не было, как, впрочем, и Жюльена. Зато сверху, из детской, доносились смех и крики.

— Мужчина — еще один ребенок в доме, — вздохнула Катрин. — Жюльен, а ты не хочешь спуститься к гостю?

— Он же с детьми, — улыбнулся Дэвид, — ты слишком строга.

— Господин психолог, смею вас заверить, что, если бы я не была строга, наш дом давно бы уже развалился, — съехидничала Катрин.

— Я уже иду, — раздался голос свыше, и через минуту Жюльен уже сидел в своем любимом кресле. — Я купил детям новую видеоигру, так что на час мы можем о них не беспокоиться.

Он помолчал, словно собираясь с силами, а потом, торжественно выпрямившись и сделав широкий жест рукой, наподобие тех, что делали когда-то знаменитые римские ораторы начиная речь, сказал, обращаясь к Катрин:

— Дорогая, я стал сегодня свидетелем подвига.

— Жюльен. — Дэвид посмотрел на него укоризненно, но француза это не остановило.

Следующие полчаса Дэвид слушал о собственной храбрости, самоотверженности и т. д., и т. п. Эта история вызвала у Катрин неподдельный интерес, а когда муж закончил свое возвышенное повествование в духе средневековых романов, спросила:

— А ты-то где был в это время, если все видел?

Жюльен только развел руками.

— Увы! Злая судьба лишила меня возможности принять участие в этом захватывающем приключении. Я наблюдал за происходящим, стоя у окна на пятом этаже супермаркета. Увидев, что все благополучно завершилось, я намеревался спуститься как можно быстрее, но… Народу была тьма, на лестницах столпотворение, эскалаторы еле тащатся. Короче, поспел как раз к началу конца.

Дэвид провел у Этьенов еще часа два. Только и было разговоров, что о дневном происшествии. Спасли Дэвида дети: они недолго сидели за компьютером и очень скоро спустились к взрослым. Не воспользоваться этим было грех, потому что и Антуан и Мартен надели свои любимые костюмы Робин Гуда и Ланселота. Дети пришли с четким намерением поиграть в рыцарей. Они оседлали своих коней — стулья — и ринулись в бой. Дядя Дэвид и Жюльен вынуждены были изображать драконов, великанов, злобных троллей и жестоких рыцарей, а Катрин — несчастную принцессу в башне. Игра удалась на славу, но за какой-нибудь час Антуан и Мартен довели всех «чудовищ» до состояния сильной усталости, а принцессу — до головной боли. Эти дети росли на легендах о короле Артуре, Робин Гуде, знали многое об Айвенго и все наперечет правила рыцарского этикета. Учительница в школе жаловалась, что они встают из-за парт всякий раз, когда встает любая девочка в классе, и не садятся, пока не сядет она. Мартен и Антуан играли исключительно в рыцарей, у них имелись доспехи, мечи, шпаги, луки, плащи и самые возвышенные представления о рыцарской чести, какие только могут существовать в голове шестилетнего ребенка. Катрин часто говорила мужу, что пора бы уже переключить их интересы на более полезные вещи, но Жюльен только отмахивался. Мальчики, развитые не по годам, учились весьма успешно. Пусть играют во что хотят, если это не мешает никаким серьезным занятиям.