— Значит, вы не знаете, что она отошла в иной мир, — тихо сказала Линетт.

— Куда отошла? — нахмурившись, переспросил Саймон.

— В иной мир. Умерла.

— Черт! Проклятие! — Куинн мерил шагами комнату. Мысли его вернулись к событиям прошлой ночи. Дежардан. Джеймс. Джеймс нес на руках женщину в желтом платье к экипажу виконта. Джеймс в окне, всем своим видом дававший понять, что ему, Куинну, здесь не место. — Когда это случилось? Сегодня днем?

Линетт нахмурилась:

— Простите?

— Когда она умерла? — медленно повторил Куинн.

У него было ощущение, что почва уходит из-под ног.

— Два года назад.

— Это невозможно, Линетт. Я видел ее живой и здоровой не далее чем вчера.

У Линетт свело живот. Она протянула руки к подлокотнику, чтобы опереться, и мистер Куинн, нет, Саймон, присел передней на корточки, озабоченно заглядывая ей в лицо.

— Я думаю, мы с вами многого не понимаем, — сказал он с явственным ирландским акцентом, мягко перекатывая слова во рту. — Пожалуй, вам стоит рассказать мне о вашей Лизетт, а я расскажу о моей.

Линетт, стараясь успокоиться, несколько раз сделала медленный вдох и выдох. За какие-то несколько минут на нее успели накричать, зацеловать до бесчувствия, и теперь сообщили, что ее сестра еще вчера была жива и здорова. Она знала, что этого не может быть, что здесь какая-то прискорбная ошибка, но в глубине души готова была поверить в чудо. Должно быть, всему этому какое-то объяснение, тем более что сердцем она ощущала с Лизетт такую же связь, как и два года назад, когда та была еще жива.

— Два года назад, — прошептала Линетт, — моя сестра погибла, когда карета, в которой она ехала, перевернулась. Там в салоне горела масляная лампа, масло пролилось, пламя попало на масло, и карета сгорела дотла.

Саймон подошел к ней и сел рядом.

— У вас только одна сестра?

— Одна. Больше у меня ни сестер, ни братьев нет.

— Какова вероятность того, что существует женщина с той же внешностью, что и у вас, но с которой вы не связаны кровным родством?

— И чтобы ее звали Лизетт, как мою сестру-двойняшку? Таких совпадений не бывает, вы же сами понимаете. — Линетт обернулась к нему лицом: — Я должна ее увидеть.

— Мне бы хотелось присутствовать при вашей встрече.

Линетт смотрела Саймону в лицо, и одно лишь его присутствие успокаивало ее. Поразительно, но, несмотря на столь непродолжительное знакомство, она чувствовала себя с ним так, словно они знали друг друга многие годы. Она целиком доверяла ему. Она знала, что Саймон не причинит ей вреда, не предаст и не подведет.

— Эта женщина не может быть моей сестрой. — Голос ее сорвался, и она прочистила горло. — Во-первых, я присутствовала на похоронах, но самое главное, мы с ней были очень близки. Не могла она не дать мне знать о себе ни разу за два года.

— Я ничего не понимаю. — Саймон потер шею. — Но я могу сказать вам, что Лизетт, которую я знаю, не…здорова.

— Нездорова?

— Она немного тронутая.

— О! — Линетт закусила губу. — Как вы с ней познакомились?

— Не стоит вам слишком глубоко вникать в мою жизнь, мадемуазель…

— Байо.

Саймон нахмурился.

— Лизетт носит фамилию Руссо. Это имя вам знакомо?

— Руссо? — Линетт нахмурилась, стараясь припомнить кого-нибудь с такой фамилией.

Увы, ей это не удалось.

— Мадемуазель…

— Прошу вас, — перебила она, — зовите меня Линетт. После вчерашней ночи… и того, что было сейчас. У двери… вы почти что… — Она густо покраснела.

Он погладил ее по щеке почти благоговейно:

— Вы ведь даже не можете произнести это вслух, верно?

Она нервно сглотнула. Он бережно поглаживал ее скулу подушечкой большого пальца, и это прикосновение странным образом отзывалось в ее теле вибрациями. Ей хотелось плакать: то ли от нежности, то ли от желания.

Он усмехнулся, и от этой его улыбки сердце Линетт затрепетало.

— Вы упомянули отца, но не супруга.

— Я не замужем.

— Ну конечно. — Саймон тряхнул головой. — Вы невинны. Вы дочь пэра.

Он произнес эти слова как приговор, приговор окончательный, который обжалованию не подлежит. Линетт почувствовала себя так, словно ей дали пощечину. Она поняла, что он оставил мысли о том, чтобы овладеть ею. Наверное, она должна была испытать облегчение, но вместо облегчения она испытывала разочарование. Сколько она себя помнила, в игре с мужчинами всегда вела она. Она дразнила, флиртовала, направляла разговор с молодыми людьми в нужную ей сторону. Но с Саймоном Куинном вести свою линию у нее не получалось. Он всегда оставался хозяином положения. И, как ни странно, она не испытывала по этому поводу никакой досады, наоборот, наконец-то она почувствовала достойного противника. Или партнера? От предвкушения приключения у нее захватывало дух. Как будто летишь на санках с горы. Словно тебя закружил и несет невесть куда вихрь, имя которому Саймон Куинн.

— Дайте мне немного времени, — сказал он, — чтобы разобраться в этом вопросе. Без меня ничего не предпринимайте. У вас нет причин доверять мне…

— Но я вам доверяю!

— Не стоит. — Опять на губах его появилась невеселая усмешка, и, не в силах преодолеть искушения, она дотронулась до его губ кончиком пальца. На скулах его заходили желваки, и голубые глаза его загорелись так ярко, что ей вдруг стало жарко.

Он поймал ее за руку и поцеловал в ладонь. По коже ее побежали мурашки: вверх по предплечью. Она невольно поежилась.

— Я никогда не имел дела с невинностью, Линетт. Я не знаю, что с ней делать. Разве что погубить ее.

— О чем вы?

— Я хочу сказать, что если вы не отойдете от меня подальше и не будете держаться от меня на почтительном расстоянии, я вас погублю. — Низкие вибрации его голоса добавляли веса его угрозе. — Вы окажитесь в моей постели, и вы обнаружите, что запутались в паутине лжи, обмана и предательства. Насколько безоблачно ваше будущее сейчас, настолько оно станет мрачным, когда уже ничего нельзя будет исправить.

— И, тем не менее, Лизетт Руссо живет в том мире, о котором вы говорите? — спросила Линетт, с вызовом вскинув голову.

— Да, она принадлежит этому миру.

— Вы английский шпион? — Она обвела взглядом комнату, как тогда, когда вошла в нее.

И вновь она не могла не отметить богатства и красоты обстановки. В цветовой гамме доминировал темно-красный цвет в сочетании с мебелью из темного ореха. Декор был выдержан в мужественном энергичном стиле, но находиться здесь было приятно не только мужчине, но и женщине.

— Я был английским шпионом, — спокойно сообщил Куинн, но смотрел он на нее при этом жестко и пристально.

— Вы хотите знать, откуда мне это известно. — Линетт улыбнулась. — Уверяю вас, никаких подковерных интриг. Вы видели со мной вчера двух женщин, так вот: одна из них куртизанка. Один ее любовник со связями сообщил ей об этом.

— Как случилось, что дочка пэра водит знакомство с куртизанкой? — Ладонь Саймона, словно невзначай соскользнула к ее плечу, и он рассеянно поглаживал ей ключицу.

Линетт хотелось одновременно замурлыкать, как кошечке, и прогнуться ему навстречу от чувственного восторга. Нервно сглотнув, она ответила:

— Моя мать познакомилась с ней у модистки, когда мои родители жили во Франции.

— Как могло получиться, что жене пэра и куртизанке модистка назначает одно и то же время для примерки? Обычно такое не допускается.

Линетт сморщила носик. Она размышляла.

И вдруг совершенно неожиданно Саймон накрыл ладонью ее затылок и прижался губами к кончику ее носа. Она вдохнула его аромат: возбуждающую смесь запаха кожи и лошадей, мускуса и табака. Она помнила этот запах: вчера ночью, в библиотеке… в этой гостиной у двери…

Тело отреагировало бурно, и Линетт застонала.

Куинн выругался сквозь зубы и пружинисто поднялся с кушетки.

— Я не могу думать, когда вы рядом, а сейчас мне как никогда необходимо, чтобы мозги работали в полную силу.

— Саймон…

— Возможно ли, чтобы у вашей матери был ребенок, о котором вы ничего не знаете?

Линетт протянула к нему руку, но, вздохнув, опустила ее.

— Нет. После того как мама родила нас с сестрой, у нее больше не могло быть детей.

— Может, она родила ребенка до вас?

— Нет.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Но я спрошу ее об этом напрямую, если это необходимо.

— А ваш отец?

— Виконт де Гренье? Он темноволос и темноглаз. Мы с сестрой пошли в мать. Нашу мать иногда принимают за нашу сестру.

— Де Гренье? — Саймон подошел к буфету с напитками. Над буфетом висела картина маслом — ручей в лесу. Сине-зеленые тона картины добавляли комнате живости. — Я его не знаю.

— Мои родители уехали из Франции еще до моего рождения. Все эти годы мы жили в Польше.

Саймон стоял, опираясь о стенку буфета бедром, а ладонью — о верхнюю панель. В руке у него был хрустальный бокал с бренди. Их с Линетт разделяли несколько футов, и, странное дело, она ощущала себя покинутой.

— Когда ваша семья вернулась в Париж?

— Мы не возвращались в Париж. — Она нервно теребила юбки. Он смотрел на нее, как ястреб на добычу, зорко и хищно, — Мама предложила поехать в Испанию отдохнуть, отвлечься, на время забыть о постигшем нас горе. Я упросила ее сделать остановку в Париже, чтобы посмотреть город, который называют столицей мира.

— Упросила?

— Мама не любит Париж.

— Почему?

— Я не знаю. — Линетт встала. — Когда мне будет разрешено задать вам вопросы?

— Когда я закончу задавать свои.

Саймон поднес бокал к губам и сделал несколько глотков. При этом кадык его ходил ходуном. Линетт это показалось весьма эротичным, что еще больше усилило ее тревогу. Она была возбуждена, растеряна, и его надменная манера злила ее.

— Та, вторая женщина, что стояла с вами на лужайке, ваша мать? — спросил Куинн чуть хрипловато: бренди обжег ему горло.

— Да.

— Я нахожу чрезвычайно странным тот факт, что виконтесса ведет свою незамужнюю дочь на оргию.

— Это был бал-маскарад, а не оргия.

— Самая настоящая оргия! — воскликнул Куинн, обнаружив гнев, который до этого никак себя не проявлял. — И вы едва не потеряли невинность прямо на том «балу».

Линетт хотела ответить что-то резкое, в том же духе, но прикусила язык.

— Она с большим трудом дала себя уговорить, — покраснев, сказала Линетт.

Тон у нее был запальчивым, в ней говорила оскорбленная гордость.

— И все же она дала себя уговорить.

— Дала. Хотите знать почему? — сердито спросила Линетт. — Или вы предпочтете и дальше меня запугивать?

Ноздри у него широко раздулись.

— Вы совсем не кажетесь мне напуганной.

Саймон поставил бокал на буфет, а сам направился к ней упругой и хищной походкой. У Линетт перехватило дыхание от той чувственности, что он излучал. Ей вдруг показалось, что корсет слишком сильно сжимает грудь. Тело обдало жаром, и голова закружилась.

— Если вы приблизитесь еще на шаг, — растягивая слова, протянула она, — я могу вас соблазнить.

Саймон замер, широко открыв глаза, пораженный ее неслыханной дерзостью, и она улыбнулась.

— Чертовка, — хрипло прошептал он.

— Мой милый, — сказала она, прикоснувшись рукой к груди и надув губки, — вы меня раните.

Он криво усмехнулся:

— Теперь я вижу сходство между вами и Лизетт Руссо.

Улыбка ее померкла.

— Но, видите ли, несмотря на внешнее сходство, дарованное нам от рождения, во всем остальном мы с сестрой очень разные.

— Из вас двоих тихоней были вы, — безапелляционно заявил он.

— Вы ошибаетесь, — сказала Линетт. — Я была проказницей.

Она увидела, как поразил его ее ответ, и эта его реакция заставила Линетт задать встречный вопрос.

— Мадемуазель Руссо не является скромной, тихой и прилежной?

— Скромной и тихой? Нет, нисколько. Хотя она любит читать, особенно историческую литературу.

— Она замужем или вдова?

— Ни то ни другое. — Саймон опять отошел к буфету, но по нему чувствовалось, что ему не хотелось расставаться с Линетт. Или ей просто об этом мечталось? — Она говорила мне, что не любит мужчин.

— В самом деле? Как странно. — Линетт опять сморщила нос, и Саймон едва не зарычал.

— Что случилось? — в недоумении спросила она, не понимая, в чем причина его раздражения.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что может сделать с мужчиной женский сморщенный носик?

Линетт заморгала. Она в жизни слышала немало комплиментов, однако привычку морщить нос она всегда относила к своим минусам, никак не к достоинствам.

То, что его так возбуждал вид ее сморщенного носика и тот факт, что он злился на себя за это, показался ей трогательным. Линетт улыбнулась:

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что делает со мной ваше дурное настроение?

— Вы играете с огнем, — предупредил он.

— Я все время играю. Флирт у меня в крови.

— Теперь нет. — Он отвернулся от нее и налил себе еще бренди.

— Что это, мой милый? Вы заявляете на меня права?

— Вы полагаете, что я имел в виду, что вы вообще больше не будете флиртовать? — Саймон повернулся к ней лицом и скрестил руки на груди. — Возможно, я имел в виду, что вы больше не будете флиртовать со мной.

Она склонила голову набок.

— Но как скучно будет жить без этого, верно?

— Сомневаюсь, что с вами когда-нибудь может стать скучно.

Чем больше она его дразнила, тем более агрессивным он становился. Она чувствовала, что похоть распирает его с каждым произнесенным ею словом, и не ровен час, он набросится на нее. Может, алкоголь и расслабил его немного, но не настолько, чтобы он стал безобидным.

Саймон Куинн не мог быть безобидным. Никогда.

Линетт вернулась к теме загадочной Лизетт.

— Вы говорите, она не любит мужчин.

— Она сама так сказала.

— А вы ей нравились?

— Сомневаюсь.

— Тогда она и вправду не в себе.

— Ну конечно, — с усмешкой сказал Куинн. — Только безумная женщина может остаться ко мне равнодушной.

Линетт рассмеялась, несколько разрядив обстановку. Хотя то напряжение, что существовало между ними до этого, отнюдь не было ей неприятно.

— Вам пора, — сказал он, выпрямляясь. — Пока я еще в силах вас отпустить.

— Так как насчет мадемуазель Руссо? Вы сказали, что отвезете меня к ней.

— Нет, — покачав головой, сказал Саймон. — Я сказал, что хотел бы посмотреть на вас вместе. Но я не сказал, что устрою вам встречу.

Линетт подбоченилась.

— Почему нет?

— Потому что Лизетт опасна и непредсказуема, как и те, на кого она работает. Я не знаю, как она отреагирует, увидев вас. И я не хочу вами рисковать ради вашей прихоти.

— Ради моей прихоти? — с сарказмом переспросила Линетт. — А если бы вы знали, что в мире есть человек, похожий на вас как две капли воды, и этот человек сейчас находится в одном с вами городе? А теперь добавьте к этому тот факт, что человека этого зовут так же, как вашего брата…

— У меня нет ни братьев, ни сестер, — сквозь зубы процедил Саймон. — У меня нет ни семьи, ни титула, ни собственности — ничего.

Линетт уставилась на него. Она понимала, что все, что он сказал, он сказал с умыслом. Существовала всего одна причина, по которой он поставил бы ее в известность о своем статусе.

— Вы наемник, — пробормотала она, повторяя слова Соланж.

— Да. — Он расправил плечи и посмотрел ей прямо в глаза. С вызовом. Словно хотел, чтобы она сама ответила себе на вопрос, хочет ли она продолжать отношения с ним после его признания.

Но, разумеется, она не собиралась от него отказываться.

— Я заплачу вам, — сказала она.

— Еще чего! За что?

— За то, что вы меня к ней отвезете. Я могу спрятаться в карете…

Одним прыжком он оказался рядом с ней, схватил за плечи и встряхнул.

— И как вы намерены мне заплатить? — глумливо протянул он.

Линетт спокойно встретила его гневный взгляд.

— Вы прекрасно знаете, что я могу вам предложить в обмен на услугу.

Он больно сжал ее предплечья и оттолкнул от себя. Она споткнулась и едва не упала.

— Будьте вы неладны. Я пытаюсь вести себя как человек чести.

— Честь — холодная партнерша в постели.

— Ваша невинность так мало стоит, что вы готовы уступить ее такому, как я?

— Может, моя сестра так дорого стоит, что я готова отдать за нее любую цену.

— Так она умерла или нет? Она не может одновременно существовать в двух мирах. — Саймон подбоченился, и рубашка распахнулась у него на груди. Линетт любовалась его загорелой кожей.

— Я видела, как ее хоронили.

— Вы видели тело?

Линетт покачала головой.

— Я хотела. Я умоляла мне ее показать. Но мне сказали, что она слишком сильно обгорела. — В глазах у нее защипало, и она быстро заморгала, чтобы прогнать набежавшие слезы. — Мама ее видела.

— Вы доверяете матери? — Тон его был нежным, и таким же нежным было выражение его красивого лица.

— В определенной степени. — Как Линетт не старалась, слезы все же полились из глаз. Она смахнула их тыльной стороной ладони. — Но я многого не знаю. И она мне многое не говорит. Не говорит, например, почему она боится Парижа.

— Боится? — Теперь Куинн был весь собран и насторожен.

— Мы остановились у Соланж. Никто не знает, где мы. Мне никому не велено открывать свое имя…

— Линетт, — пробормотал он, заключая ее в теплые объятия, — вы знали, что я был английским шпионом, и тем не менее открылись мне. Я не знаю, что мне делать поцеловать вас за это или трясти до тех пор, пока к вам не вернется рассудок.

Линетт шмыгнула носом.

— Я предпочла бы первое.

Саймон рассмеялся и прижался щекой к ее виску. Она прижалась к нему, находя успокоение в его участии.

— Вчера ночью, — прошептала Линетт, беря его за талию, — Соланж заметила наш взаимный интерес и упомянула об этом матери. Мать возмутилась.

— Мудрая женщина.

— И на это Соланж сказала: «Сдается, у дочери такой же вкус в отношении мужчин, как и у матери».

Линетт не видела его лица, но она знала, что он хмурится.

— Вы знаете, что это означает? — спросил он.

— Нет. И многое из того, что при мне говорится, я тоже не понимаю. — Она отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Что, если эта женщина моя сестра? Или, хуже того, что, если она повстречалась с моей сестрой, заметила сходство и присвоила себе ее личность?

— Линетт…

— Я не могу этого объяснить, — выпалила она скороговоркой, пока у нее не иссякло мужество, — но я все еще чувствую с ней связь вот здесь. — Она приложила руку к сердцу. — Эта связь все такая же крепкая и сильная. Отчего она все еще там, если Лизетт умерла?

Саймон устало вздохнул и провел по ее лицу кончиками пальцев. Затем прикоснулся губами к ее разгоряченному лбу.

— Боюсь, что в своей скорби вы придумали надежду, когда таковой уже нет.

— Тогда упокойте мою надежду с миром, — взмолилась она.

Саймон запрокинул голову и смотрел в потолок, словно просил помощи свыше. Сердце его билось под ее ладонью ровно и сильно. Впервые со дня смерти Лизетт Линетт чувствовала, что у нее появилась цель в жизни, и Саймон давал ей поддержку для того, чтобы этой цели достичь.

— Как вы меня нашли? — спросил он, опустив голову и взглянув ей в глаза.

— Подслушала. — Линетт улыбнулась. — Я думаю, вы нравитесь Соланж. Она в подробностях описала ваш дом моей матери. Она очень лестно отзывалась о вашем вкусе и состоянии.

Внезапно в нем произошла перемена, которую она ощутила физически. Он принял решение.

— Отныне и впредь, — сказал он, — я требую, чтобы вы следовали наставлением вашей матери и держались подальше от шумных сборищ. Никаких больше балов. Никаких выходов в свет. — Он взял ее лицо в ладони и нежным прикосновением смягчил суровость приговора. — Каковы бы ни были причины, заставляющие вашу семью сохранять осторожность, вы можете еще больше усугубить ситуацию, если вас увидит Лизетт Руссо или кто-то, на кого она работает. Этого нельзя допустить, Линетт Вы доверяли мне, когда пришли в мой дом. И я хочу, чтобы вы продолжали мне доверять и после того, как вы покинете мой дом.