Сегодня они отправились с матерью посмотреть на зимний сад графини Федозы. Народу там было немного: всего несколько живущих поблизости семей, которых вот уже несколько дней не прекращающийся снегопад лишил возможности выезжать в столицу с ее более изысканными развлечениями. Сейчас все гуляли по расчищенным тропинкам, любуясь покрытыми снегом деревьями.

Пробежав по галерее, Лизетт вошла в спальню Линетт и, схватив муфту сестры, побежала вниз.

Лизетт пробегала мимо комнаты матери, когда вдруг споткнулась, и, быстро взглянув на свои ботинки, увидела, что шнурок на одном из них развязался.

Лизетт присела на ковровой дорожке, чтобы завязать шнурок, а муфту положила рядом на пол. И вдруг она услышала голоса: мужской и женский, доносившиеся из комнаты ее матери. Дверь в комнату матери осталась приоткрытой.

Кто это там разговаривает? И что они делают в спальне виконтессы, когда ее нет дома?

Лизетт взяла муфту, выпрямилась и заглянула в щель. То, что она увидела там, заставило ее остолбенеть от шока.

В комнате были мужчина и женщина. Мужчина держал женщину за горло и что-то хрипло шептал ей в ухо, ягодицы его, обтянутые бриджами, то сжимались, то разжимались, когда он толкал себя в нее, прижав к стене.

Глаза Сели под кружевной оборкой чепца были квадратными от страха, ноздри ее раздувались, вскрикивая, она молила о пощаде.

— Я должен видеть каждое сообщение, что уходит из этого дома, — рычал мужчина. — Ты знаешь об этом.

— Простите, — всхлипывая, говорила служанка, — я ни разу до сих пор вас не подводила.

— Одного раза более чем достаточно.

Хлюпающие шлепки соития мешались с натужными хрипами и всхлипыванием Сели. Эта сцена так напугала Лизетт, что она чуть не упала в обморок. Но она не потеряла сознание, а, зажав рот рукой, принялась медленно пятиться, борясь с острым приступом тошноты.

Спиной она наткнулась на что-то твердое. Она подпрыгнула и закричала, продолжая зажимать рот ладонью.

— Не надо было тебе на это смотреть, — прошептал ей на ухо мужской голос.

И тогда боль — острая и жгучая — пронзила ей голову. Коридор закружился перед глазами, и Лизетт провалилась в темноту.

Лизетт проснулась от собственного крика. Ее трясло от ужаса.

— Лизетт. — Эдвард встал с кресла перед камином. Он был без сюртука, и его покрасневшие глаза говорили о том, что он тоже уснул. — Еще один кошмар?

— Господи, — пробормотала Лизетт и прижала руку к бешено колотящемуся сердцу. Она никогда еще так не радовалась, увидев кого-то, как обрадовалась сейчас, увидев Эдварда. — Слава Богу, что вы рядом.

— Я всегда буду рядом, — сказал он и, присев к ней на кровать, подал стакан воды. — Я остался здесь потому, что предчувствовал, что сон у вас будет беспокойным.

— Кажется, я кое-что вспомнила еще, — прошептала Лизетт, с благодарностью принимая стакан с водой.

Эдвард без улыбки кивнул:

— Я слушаю.

Саймон проснулся еще до рассвета. Несмотря на то, что проспал он всего несколько часов, проснулся он бодрым и с ясной головой. И еще его переполняло желание как можно быстрее приступить к осуществлению своего плана. И для этого ему надо было придумать такую ловушку, в которую зверь, на которого он охотился, попал бы наверняка. Саймон работал увлеченно, не замечая бега времени, и понял, что прошло уже несколько часов с момента его пробуждения лишь тогда, когда дворецкий объявил о том, что к нему пришли с визитом. С поклоном дворецкий протянул Куинну визитную карточку гостя.

Саймон удивленно посмотрел на часы. Они показывали без пяти одиннадцать.

— Пусть заходит.

Саймон отложил в сторону перо. Когда на пороге возник высокий темноволосый мужчина, он встал и протянул ему руку.

— Доброе утро, мистер Джеймс.

— Доброе утро, мистер Куинн. — Рукопожатие Эдварда Джеймса было крепким и решительным. Говорят, рукопожатие отражает характер.

— Неожиданный визит, хотя и не сказать, чтобы неприятный. — Саймон жестом пригласил Джеймса присесть. Джеймс придвинул стул к письменному столу Саймона и уселся прямо напротив него. Саймон испытующе смотрел на гостя. — Чему или кому обязан такой честью?

Посетитель был одет в темно-коричневый костюм. Выглядел он опрятно, шейный платок был завязан тщательно, ботинки начищены. Ничем не примечательный мужчина, если не считать бросающейся в глаза скрупулезности во всем.

— Во-первых, — без обиняков заявил Эдвард, — вы должны знать, что не услышите от меня ни слова о делах, касающихся Франклина. Никогда не услышите. И Дежардан тоже ничего от меня не услышит. Так что Лизетт ни вам, ни Дежардану никакой информации о моем боссе представить не сможет, и, если уж вам обязательно надо кого-то запугивать и мучить, советую подыскать ей замену. Чем быстрее, тем лучше.

Саймон откинулся на спинку кресла и, скрестив руки на груди, улыбнулся.

— Понимаю.

— Нет, — сквозь зубы процедил Джеймс, — не понимаете. Но скоро поймете.

— Боже правый! — с усмешкой воскликнул Куинн. — Еще одна угроза. Должно быть, я попал в самое яблочко.

— Вы можете забавляться на сей счет, мистер Куинн, однако…

— Я привык искать во всем забавную сторону, иначе жизнь была бы невыносима, — перебил его Саймон. Улыбка его поблекла. — Мне приходится себя подбадривать, ведь я многим рискую. И в случае проигрыша, не знаю, смогу ли вынести потерю.

Джеймс прищурился, пристально глядя на собеседника.

— Надеюсь, вы достаточно осмотрительны в том, что касается ваших отношений с мадам Маршан, — сказал Саймон.

— Мадемуазель Руссо, — поправил его Джеймс, — или не Руссо — один дьявол знает, какая у нее на самом деле фамилия. И, смею вас заверить, я очень осмотрительный человек. В чем меня точно нельзя упрекнуть, так это в беспечности. Я знаю о ней все — то есть все из того немногого, чем она могла со мной поделиться. Каждую отвратительную, душераздирающую подробность двух последних лет ее жизни. Да, она совершила много зла, и от этого факта не отмахнешься, но я могу понять, что двигало ею. Отчаяние и беспомощность могут толкнуть на преступление. — Джеймс гордо вскинул голову. — Но не следует принимать мою симпатию к мадемуазель Руссо и мое к ней сочувствие за проявление слабости. Я не из тех мужчин, что теряют голову из-за женщин. Какими бы сильными ни были мои чувства к ней, эмоции не лишат меня способности действовать сообразно обстоятельствам и адекватно реагировать на опасность или попытку обмана.

— Ваше самообладание достойно восхищения.

— Она сказала мне, что вы намерены вытащить ее из этой трясины.

Саймон кивнул:

— Да, это так.

— Я здесь, чтобы вам помочь.

В открытую дверь негромко постучали. Саймон поднял глаза и увидел, что на пороге стоит Эддингтон и оценивающе разглядывает Джеймса.

— Доброе утро, господа, — сказал граф, просияв улыбкой.

Джеймс встал, Саймон продолжал сидеть, хотя и представил мужчин друг другу.

— Простите мое вторжение, но я сейчас отправляюсь к портному, — протянул Эддингтон, небрежно взбивая жабо изящной рукой, унизанной перстнями с драгоценными камнями. — Вчера я увидел жилет — чудо, а не вещица, и тут же решил, что не смогу пережить, если у меня не будет точно такого же. Кто-нибудь из вас хочет составить мне компанию?

— Нет, милорд, это не ко мне, — сказал Саймон, с трудом подавив улыбку.

— Благодарю вас милорд, нет, — скривившись, ответил Джеймс.

— Жаль, — сказал Эддингтон и, поднеся к глазу монокль, осмотрел Джеймса с головы до пят. — Ну ладно, хорошего вам дня, господа.

Его сиятельство удалился, и после его ухода воцарилась тишина.

— Я думаю, этот расфуфыренный фанфарон только пытается казаться таковым, — первым нарушил тишину Джеймс.

— Чем вводит большинство людей в заблуждение. Большинство, но не всех. — Саймон уставился в открытую дверь кабинета с отсутствующим видом.

— Почему вы так смотрите? — спросил Джеймс.

— О чем вы? — Саймон вновь обратил свой взгляд на Джеймса.

— Словно вы увидели там нечто, вас поразившее.

— Я всего лишь подумал о том, что внешность может быть обманчивой. И этот факт мы можем обратить себе на пользу, тем более что в нашем распоряжении две женщины, которые похожи друг на друга как две капли воды.

— Смею напомнить, что мадемуазель Руссо больна.

— Я знаю. — Саймон барабанил пальцами по столу, заваленному исписанными им с утра листами бумаги. — Но об этом знают очень немногие. Вы, я, Дежардан… Вот и все.

— Вы не сообщили ее семье?

— Нет. Кое-кто хочет, чтобы ее считали мертвой. И тому, кто похоронил ее заживо, еще только предстоит узнать о том, что Лизетт жива. Этот некто еще не знает о том, что похороненная им Лизетт осталась жива благодаря вмешательству Дежардана. Возможно, пришло время избавить Эспри от его заблуждения.

— Она видела сон. Прошлой ночью. — Джеймс скрестил руки на груди. — Мы не знаем, что это — причудливая игра ее воображения или реальное воспоминание. Если имеет место последнее, то память к ней пусть пока лишь фрагментами, но возвращается.

— На данном этапе любое воспоминание будет нам в помощь. Увы, мы располагаем немногим.

— Согласен. Так вот, она была свидетельницей того, как некий человек насиловал горничную в качестве наказания за то, что она не перехватывает все письма, что отправляет виконтесса.

— Она его узнала.

— Нет. К сожалению, она видела его лишь со спины. Высокий, темноволосый, широкоплечий. Слишком общее описание.

— Но мы знаем одного человека, который получал удовольствие от насилия над женщиной, — заметил Саймон.

— Депардье. — В голосе Джеймса звучала ненависть.

— Именно. И у меня есть подозрение, что…

Еще один осторожный стук в дверь заставил Саймона замолчать. Он встретился взглядом с дворецким.

— Еще один посетитель, сэр, — сказал слуга.

Саймон взял поднесенную ему на серебряном подносе визитную карточку и прочел имя. Затем посмотрел на Джеймса.

— Мужайтесь, Джеймс, — сказал он.

Джеймс кивнул и весь внутренне подобрался.

— Известите его сиятельство, что у меня посетитель, — сказал Саймон, вставая, — но скажите, что он может к нам присоединиться.

Через пару минут высокий мужчина приятной наружности вошел в кабинет. Скромно, но со вкусом одетый в костюм из темно-зеленого бархата, вошедший в кабинет темноволосый мужчина, сам о том не подозревая, подтвердил кое-какие догадки Саймона. Желая поскорее узнать, подметил ли проницательный Джеймс то, что не укрылось от него, Саймона, Куинн не стал медлить с представлениями.

— Добрый день, милорд, — сказал Куинн.

— Добрый день, мистер Куинн.

— Милорд, могу я представить вам мистера Эдварда Джеймса? Он знаком с вашей дочерью, Лизетт. Мистер Джеймс, это виконт де Гренье.

Саймон бросил быстрый, но внимательный взгляд на Джеймса, гадая, осознает ли Джеймс, какая громадная разница существует в том положении в обществе, что занимает он, Эдвард Джеймс, и Лизетт. К чести Джеймса надо сказать, что если мысль о несоответствии в статусе и пришла ему в, голову, он ее ничем не обнаружил, приветствуя де Гренье.

Оба гостя сели, заняв места напротив хозяина дома, восседавшего в кресле за письменным столом.

— В присутствии Джеймса вы можете говорить совершенно свободно, милорд, — сказал Саймон.

— Как вы можете догадаться, своим вчерашним визитом вы очень расстроили виконтессу, — мрачно заявил виконт. — Я здесь для того, чтобы договориться о встрече с той женщиной, которую вы называете нашей дочерью, и для того, чтобы обсудить с вами ваши соображения по поводу Эспри и того, что с ним связано.

— Может, вы поделитесь с нами тем, что сами о нем знаете, милорд? — попросил Саймон. — Вы находились или находитесь с Эспри в переписке?

— Нет. Однако я был с виконтессой в тот момент, когда она получила сообщение от адресата с таким именем Оно пришло во второй половине того дня, когда на Сен-Мартена было совершено нападение. Сен-Мартен был на пороге смерти, и я осознаю опасность, исходящую от того, кто подписывается этим именем.

— Очевидно, память к Лизетт отчасти возвращается.

— В самом деле? — Виконт, судя по всему, осмысливал эту новость. Но на раздумья у него ушла всего пара секунд. — Рад это слышать, поскольку воспоминания о событиях, известных только Лизетт, сделают вашу позицию более доказательной.

— Вы видели тело, якобы принадлежащее Лизетт? — спросил Саймон.

— Нет. Увы, нет. Я бы с радостью принял этот скорбный труд на себя, но в то время был в Париже, и не мне, а моей жене пришлось принять участие в опознании. Я вернулся домой лишь спустя неделю после того печального события.

— И в то время никто из женщин в округе не пропадал? — спросил Джеймс.

— Я не знаю, мистер Джеймс, — ответил виконт. — Должен признаться, тогда меня мало занимало то, что происходит в округе. Жена моя была раздавлена горем, моя оставшаяся в живых дочь глубоко скорбела о сестре и терзалась от чувства вины. Очевидно, Лизетт выполняла какое-то поручение сестры, когда произошло несчастье.

— Бегала ей за муфтой, возможно? — спросил Джеймс, прищурившись.

— Да. — Де Гренье смотрел на Джеймса округлившимися глазами. Тело его свело от напряжения. Он привстал. — Значит, это все-таки Лизетт? Иначе откуда бы ей об этом знать?

— Да, это она.

Виконт опустился на стул. Вид у него был такой, словно громадный груз только что свалился с его плеч.

— Возвращение Лизетт в лоно семьи снова сделает всех нас счастливыми. По крайней мере, отчасти. Она помнит, что с ней произошло?

— Не полностью. — Джеймс не отводил взгляда от виконта, но Саймон чувствовал, что Эдвард пытается разглядеть в его глазах, позе, неосознанных жестах подсказку, как действовать дальше.

— Она в серьезной опасности, — сказал Саймон, — ибо упомянутый нами Эспри охотится на нее.

— И вы считаете, что Эспри и Сен-Мартен — одно и то же лицо? — Де Гренье переводил прояснившийся взгляд с одного на другого. — Вы полагаете, что Сен-Мартен, таким образом, мстит всем нам за то, что он потерял женщину, которая стала моей женой?

— Такой вывод напрашивается сам собой. Но может, вы знаете кого-нибудь другого, кто мог бы столь же истово желать виконтессе зла?

— Нет. Другого такого нет.

— Итак, как, по вашему мнению, мы можем заставить его себя обнаружить? — спросил Джеймс.

— Я думаю, самый простой подход в этом случае самый эффективный. Мы сорвем с Лизетт маску, — предложил Саймон. — Однако, милорд, Лизетт не вполне здорова.

— Лизетт больна? — Де Гренье наклонился к Саймону. — Что с ней? За ней необходим медицинский уход?

— Ей оказали помощь и продолжают оказывать, милорд, — сказал Джеймс. — И она выздоравливает. Но она недостаточно окрепла для того, чтобы выходить на улицу и тем более рисковать жизнью.

— Так что вы предлагаете? — спросил виконт.

— Если вы не против, милорд, — сказал Саймон, — мы могли бы поменять их местами. Лизетт поселилась бы у Соланж Тремблей, а Линетт переехала бы в дом Лизетт. Там мы и устроим ловушку. За мной ведется слежка, так что стоит мне два-три раза показаться с ней на публике, и заинтересованному лицу непременно станет известно о том, что Лизетт в Париже.

Де Гренье хотел было что-то возразить, но передумал.

— Вы хотите, чтобы я рисковал жизнью одной дочери ради другой? — все же спросил он.

— Не могу придумать иного способа решить вопрос.

— Ну, советую вам подумать еще, — сказал виконт. — По вашим же собственным словам, Лизетт умеет о себе позаботиться. Линетт все еще невинна и наивна, как ребенок. Она будет более легкой мишенью.

— Я открыт любым предложениям, милорд. Вы можете поверить мне, когда я говорю, что для меня безопасность Линетт превыше всего. Я, собственно, и влез в эту трясину ради нее. Возможно, вы могли бы обсудить этот план с вашей женой и дочерью, а затем связаться со мной и сообщить ваши соображения?

Виконт взглянул на Джеймса. Тот лишь пожал плечами:

— Я в растерянности, милорд.

Де Гренье встал и покачал головой.

— Я поговорю с виконтессой и пошлю за вами, когда мы придем к решению. А между тем продумайте, пожалуйста, альтернативные решения, которые не предусматривали бы участия Линетт.

— Я постараюсь свести ее участие к минимуму, — сказал Саймон.

Виконт пристально посмотрел на него и кивнул.

— Думаю, что в этом смысле вы достойны доверия, мистер Куинн.

Они пожали друг другу руки, и де Гренье ушел, оставив Джеймса наедине с Саймоном.

— Относительно вашего предложения о помощи, — начал было Саймон.

Джеймс мрачно усмехнулся:

— Говорите, что вам нужно.

Глава 17

Линетт не могла усидеть на месте. Сердце ее отчаянно колотилось, а ладони вспотели так, что даже перчатки стали влажными. Линетт беспокойно ерзала на сиденье экипажа, который вез ее туда, где ей предстояло встретиться с Лизетт. Сестра ее была жива и находилась совсем рядом — в нескольких минутах пути. Чудо, в которое почти невозможно поверить!

— Линетт, — строго предупредил ее де Гренье, — нельзя так нервничать. Это вредно для здоровья.

— Милорд, я ничего не могу с собой сделать.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — тихо сказала ей мать и улыбнулась дрожащими губами.

— Мне все это совсем не нравится, — пробормотал де Гренье. — Если мы оказались жертвами какого-то мошенничества, мне будет трудно защитить вас обеих.

— Я доверяю ему, — мотнув головой, заявила Линетт. — Я ему полностью доверяю.

Отец говорит, что готов ее защитить? Линетт прикусила губу, чтобы не сказать ему какую-нибудь грубость. Если сложить вместе все дни, что они провели под одной крышей, едва ли наберется месяц. Отец всегда был в отъезде. Годами она ждала от него хоть какого-то знака любви или хотя бы привязанности. Но потом поняла, что ждать нечего: он никогда не простит ее за то, что она дочь, а не сын.

— Ты, видно, влюбилась в него по уши, — сказал он, скривив губы.

— Да, — ответила Линетт, гордо вскинув голову. — Влюбилась. И что с того?

Маргарита наклонилась и накрыла ладонью руку мужа. Он смолчал, и Линетт благодарно улыбнулась матери.

Карета остановилась. Линетт выглянула из окна и нахмурилась. Они были на кладбище.

— Где мы? — спросила она.

— Сюда мне велел приехать Куинн, — ответил де Гренье.

Линетт пребывала в растерянности лишь до того момента, пока не увидела Саймона. Он был таким высоким и сильным, и этот шелковый костюм цвета корицы так здорово сидел на нем, и походка у него была такой упругой и чувственной. Они встретились взглядами, и глаза его вспыхнули. В них горела страсть. У Линетт перехватило дыхание. Ее словно обдало жаром.

«Мой возлюбленный».

Пальцы ее сжимали бортик окна кареты так сильно, что побелели костяшки пальцев. Ее переполняли чувства самой разной природы. Радость встречи, вожделение, томление, тревога. Но даже этот стремительный и мощный водоворот чувств не в силах был унести ее невесть куда, сердце ее прочно стояло на якоре, сердце ее прикипело к тому, кого полюбило.

«Я благодарна тебе».

Невысказанные слова жгли горло, а слезы — глаза. Он рисковал ради нее. И она не могла позволить ему рисковать в одиночку Она полагалась на его силу, и ответная любовь его внушала Линетт уверенность в своих силах. А силы ей сейчас понадобятся: ей предстояла встреча с сестрой, которая вот уже два года считалась погибшей. Но сестра изменилась. Сейчас ей предстоит увидеться с Лизетт, которая, возможно, даже не узнает ее.

Сердце рвалось из груди. Сердце, переполненное благодарностью Куинну. Благодарностью за его бесценный дар.

«Я скучаю по тебе».

Она произнесла эти слова одними губами, и он сжал зубы, и желваки заходили у него на скулах. Махнув кучеру рукой, он велел ему съехать с дороги и подошел, чтобы открыть дверь. Он поймал ее в объятия, когда она спрыгнула с подножки и, до того, как поставить на землю, успел прикоснуться губами к ее щеке.