— Мадемуазель Байо, добрый день, — сказал он сдавленным голосом. — Вы едва не лишили меня дара речи.

— А ты украл мое сердце, — еле слышно шепнула она.

Он обжег ее таким взглядом, от которого на щеках у нее вспыхнул румянец, а во рту пересохло.

Из кареты вышел де Гренье и подал руку виконтессе.

Саймон отвел взгляд от Линетт. Грудь его вздымалась и опадала. Линетт чувствовала его желание, она ощущала его всеми органами чувств. Линетт зябко повела плечами, ибо желание Куинна воспламеняло и ее страсть. Реакция была инстинктивной, бессознательной. Но движущая сила этих примитивных проявлений была в их сердцах, в том, что они чувствовали по отношению друг к другу, и это все, что было для нее важно.

— Сюда, — сказал Саймон и повел всех троих через кладбище. Линетт догнала его и взяла под руку.

— Линетт, — позвал отец, — ты должна идти с нами. Она посмотрела на Саймона, который, нахмурившись, посмотрел на нее сверху вниз, и подмигнула ему.

— Чертовка, — едва слышно выдохнул он, и озорная улыбка чуть коснулась его губ и глаз, и сердце ее затрепетало от этой улыбки.

— Любимый, — промурлыкала она.

Он издал звук, похожий на стон, и этот звук отчасти успокоил ту часть ее, что все еще пребывала в беспокойстве перед грядущим воссоединением с сестрой. Напряжение, что сводило плечи все утро, стало понемногу спадать. Саймон взял ее за руку и тихонько сжал и взглядом дал понять, что знает о ее тревоге и понимает ее.

Он понимал ее, понимал каждое движение, души и тела, понимал так, как порой не понимают друг друга люди, прожившие бок о бок много лет.

Они приблизились к склепу с открытой дверью и остановились.

— Придется немного пройти под землей, — сказал Саймон.

Линетт кивнула и подобрала подол своего ярко-синего платья.

— Боже мой, — сказала Маргарита. — Это действительно так необходимо?

— За домом Дежардана ведется наблюдение. Если мы хотим совершить обмен, то такой способ самый надежный. Я войду в дом с Линетт, а выйду из него с Лизетт. Тот, кто, возможно, увидит это, не заметит разницы.

Оглянувшись, Линетт встретила хмурый взгляд матери робкой улыбкой.

— Вы останетесь с Лизетт, маман. Вы должны быть счастливы, верно?

— Но я рискую тобой, малышка, — с мрачной серьезностью ответила Маргарита.

Де Гренье поджал губы и крепче сжал руку жены.

Линетт тесно прижималась к Саймону, который вел ее в катакомбы, раскинувшиеся под городом. Они шли по лабиринту каменных переходов, и путь им освещал лишь факел, который нес Саймон. Наконец он свернул с относительно широкого туннеля в узкий боковой проход и вверх по каменным ступеням к деревянной двери.

Сунув факел в железный держатель на стене, Саймон вошел в подвал. Он весь был заставлен стеллажами с вином. Здесь было прохладно и светло — такой контраст после зловещей тьмы подземелья. Но, как ни странно, в этом безобидном винном погребе Линетт стало так страшно, что она невольно съежилась. Саймон молча пожал ей руку, и она расправила плечи и вздохнула полной грудью.

Превозмогая волнение и страх, Линетт шла следом за Саймоном, глядя только прямо перед собой.

И вот перед ней возник щуплый низкорослый мужчина в костюме из золотистого атласа. Сердце Линетт забилось часто-часто, стало трудно дышать. Мужчина окинул ее взглядом с головы до пят.

— Впечатляет, — сказал он, и голос его показался ей очень громким в тишине погреба.

— Линетт, позвольте представить вам…

Но Саймон не успел договорить, как де Гренье бросился на Дежардана и свалил его на пол. Завязалась потасовка, и Саймон, не теряя времени даром, протянул ошарашенной виконтессе руку и потащил ее в кабинет, захлопнув за собой дверь.

Линетт, пораженная внезапным нападением отца на щуплого человечка, не сразу пришла в себя. Но, опомнившись, первое, что она ощутила, была напряженность. Воздух в кабинете был заряжен электричеством, как перед грозой. Она почувствовала, как зашевелились волосы на затылке, как по спине поползли мурашки.

Сделав глубокий вдох, Линетт медленно повернулась, Воздух жег легкие, сердце грозило выскочить из груди.

Лизетт сидела у камина — бледная и несказанно прелестная в своем белом платье, расшитом разноцветными цветами, рядом с ней находился сурового вида мужчина в темно-сером наряде.

Линетт во все глаза смотрела на свою обожаемую сестру, которая выглядела так, какой она помнила ее два года назад, но только глаза у нее были другими — глаза совершенно чужой женщины: холодные и настороженные. Если бы не мужчина рядом с ней — мистер Эдвард Джеймс, как сообщил отец, — она бы даже не решилась подойти к этой новой и чужой Лизетт. Однако Джеймс был именно таким кавалером, которого бы выбрала для себя сестра, какой она ее знала. Таким, какого бы выбрала для нее и сама Линетт.

Ни слова не говоря, Линетт шагнула к сестре, не замечая того, что по щекам ее катятся слезы.

Сестра ее взглянула на мистера Джеймса, и тот обнадежил ее кивком. Он подошел к ней ближе, положил ладонь ей на спину и чуть подтолкнул.

Виконтесса громко всхлипнула и бросилась к дочери, опережая Линетт. Она обняла Лизетт, захлебываясь от слез, в которых радость мешалась с болью. И тогда губы Лизетт дрогнули, маска холодной настороженности, обезличивавшая родные черты, исчезла, и вот перед ней была обычная девушка, хрупкая, ранимая, словно пронизанная болью.

Это превращение было столь интимного свойства, что Линетт стыдливо отвернулась, ища глазами Саймона, который, верно, почувствовал, как он нужен ей в эту минуту. Он привлек Линетт к себе и крепко обнял.

— Тиаска, — прошептал он и подал ей носовой платок. — Даже слезы радости ранят меня, если они текут из твоих глаз.

Он обнял ее за талию и слегка прижал к себе, давая Линетт возможность опереться на него, набраться сил.

Виконтесса отстранилась от Лизетт, прижала дрожащие ладони к ее лицу, заглядывая в глаза. Лизетт беззвучно плакала, плечи ее вздрагивали, и все ее хрупкое тело била дрожь от нахлынувших эмоций.

И вот Лизетт подняла глаза и встретилась взглядом с сестрой.

— Линетт, — пробормотала она и протянула руку сестре.

Маргарита, которой огромных усилий стоило оторваться от дочери, отступила, чуть покачиваясь, обхватив себя руками.

Саймон поцеловал Линетт в лоб.

— Я с тобой, — тихо шепнул он.

Линетт кивнула и сделала шаг навстречу сестре. За ним второй. Она видела, что сестра делает то же самое Лизетт, пристально вглядывалась в лицо сестры, боясь увидеть в нем осуждение или даже гнев. Ведь это она стала причиной ее страданий эти последние два года.

Но в сердце Линетт была лишь надежда и радость столько радости, сколько только могло вместить ее сердце. Как и мать, Линетт пробежала остаток пути, одной рукой подобрав юбки, другую протянув навстречу любимой сестре.

Они столкнулись, и обе почувствовали нечто необъяснимое, словно их одновременно пронзила молния, словно две половинки целого, наконец, соединились в одно.

Смеясь и плача, они обнимались, говорили одновременно, поливали друг друга слезами. Внезапно они почувствовали себя так, словно и не расставались никогда, словно весь этот кошмар, длившийся два года, был всего лишь дурным сном.

Маргарита бросилась к ним, и все трое опустились на пол. Пышные юбки их, как маленькие озера, растеклись на полу, и три головы в золотистых кудрях прижались друг к другу.

Они не слышали, как вышли мужчины и как дверь захлопнулась за ними.

Предусмотрительно закрыв дверь на засов, Саймон оглянулся на Джеймса.

— Лизетт поняла, что от нее требуется?

— Да. Нельзя сказать, чтобы она согласилась с радостью, но все же согласилась.

— Превосходно. Остается молиться, чтобы дальше все пошло так же гладко, как и в начале. — Он кивнул в сторону комнаты, где слышались возмущенные голоса.

Они остановились на пороге. Дежардан сидел перед потухшим камином с разбитой губой и носом, а де Гренье сидел за письменным столом Дежардана, с рассыпанными по нему сообщениями от Эспри.

— Мадемуазель Байо сегодня утром помнит больше, чем вчера, — сказал Джеймс. — Я уверен, что воссоединение с матерью и сестрой будет способствовать полному восстановлению ее памяти в кратчайшие сроки.

Де Гренье поднял глаза от стола.

— Отлично, — ответил Саймон, посмотрев на Дежардана. — Вы договорились с Сен-Мартеном о встрече?

— Он ответил, что в следующий раз мы встретимся в аду, а до той поры он меня видеть не желает, — ответил Дежардан, прижимая к губам окровавленный платок.

— Ну ладно, — пожав плечами, сказал Саймон. — Посмотрим, что мы сможем по этому поводу сделать.

Примерно в два часа дня экипаж Саймона Куинна отъехал от дома Дежардана. Экипаж неспешно двинулся к дому Лизетт. Такая скорость передвижения была выбрана не случайно — пусть каждый, кто желает знать о его передвижениях, получит возможность его увидеть.

Саймон откинулся на спинку сиденья. По выражению его лица невозможно было догадаться, о чем он думает. Шторы на окнах экипажа были отодвинуты так, чтобы тот, кому придет в голову заглянуть внутрь, мог беспрепятственно удовлетворить свое любопытство. Оставалось только ждать, и, если оценка ситуации была, верной, долго ждать не придется.

Время от времени он поглядывал на сиденье напротив, размышляя о том, насколько одежда может изменить внешность того, кто ее носит. Линетт и Лизетт были абсолютно идентичны, и, тем не менее, белое в цветочек платье на одной и синее шелковое на другой превращало их в двух разных женщин. При близком рассмотрении, тяготы жизни или их отсутствие создавали между ними различие, которое трудно было не заметить, но с дальнего расстояния одна вполне могла сойти за другую.

Когда экипаж остановился перед домом Лизетт, Саймон мельком окинул взглядом фасад и заметил, как шелохнулась штора в окне второго этажа. По спине его пробежал холодок. Интуиция подсказывала ему, что опасность притаилась где-то рядом, а он привык доверять своей интуиции.

Итак, пока все шло по заранее намеченному плану. Господин, одетый в костюм цвета корицы, и женщина в платье, расшитом цветами, вышли из экипажа и, расплатившись с возницей, как ни в чем не бывало направились к дому.

В доме было неестественно тихо. Конечно, штат прислуги у Лизетт был невелик, но все же какие-то звуки эти люди должны были производить.

Они вошли в холл. Оба были напряжены до предела. Они шли, затаив дыхание, то и дело осматриваясь. Мужчина пытался спрятать за спиной свою спутницу, но она воспротивилась этому.

Очень медленно и осторожно они стали обходить дом. Комната за комнатой. Работая в тандеме, как будто так было всегда.

Поднявшись по ступеням на второй этаж, мужчина повернул ручку двери, ведущей в гостиную, и толкнул дверь. Дверь распахнулась только до половины — ей мешало что-то тяжелое, лежавшее на полу. Мужчина опустил глаза на пол. Увидел окровавленную руку, кисть которой была в крови. Он отступил, но не успел сделать это вовремя.

Появилось дуло пистолета, а следом за ним и тот, кто держал его.

— Доброе утро, — сказал человек на французском.

— Тьерри, — пробормотала Линетт.

Голос ее был каким-то странным: тусклым, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски.

Тьерри переступил через лежащее на полу тело и вышел в коридор.

— Вы не Куинн, — скривившись, рявкнул он.

Эддингтон провел ладонью по шелковому камзолу цвета корицы и с улыбкой сказал:

— Ты прав, приятель. Я не Куинн.

Маргарита вошла в дом Соланж рука об руку с дочерью. Де Гренье замыкал шествие. Он нес саквояж с письмами, адресованными Дежардану и написанными Эспри. У Маргариты при одной мысли об этом человеке начиналась нервная дрожь. Подумать только, из-за него она лишилась дочери на целых два года. Два года черной тоски, которые она смогла пережить только благодаря любви к Линетт.

— Сюда, малышка, — сказала она Лизетт, направляя ее к винтовой лестнице. — После того как ты устроишься, я хочу, чтобы ты рассказала мне о мистере Джеймсе.

— Конечно, маман, — пробормотала Лизетт.

Глаза у нее казались огромными на бледном лице. Рука, лежащая в руке Маргариты, мелко дрожала, и эти явные проявления тревоги и страха надрывали Маргарите сердце. Обняв Лизетт за плечи, Маргарита поцеловала ее в лоб.

— Вот спальня Линетт, — сказала она, когда они поднялись на второй этаж.

Они вошли и обнаружили комнату в том же чудовищном беспорядке, в котором оставила ее Линетт, которая, как всегда, должна была перемерить все свои наряды, прежде чем выбрать, что надеть.

— Сели? — позвала Маргарита, отпустив Лизетт.

Горничная не откликалась, и Маргарита отправилась на поиски. Ни в будуаре, ни в главной гостиной она ее не нашла.

— Подожди минутку, — сказала она Лизетт, нахмурившись. — Может быть, она у меня в комнате. Должна признаться, я тоже очень нервничала перед встречей с тобой и оставила примерно такой же беспорядок.

Лизетт кивнула и следом за матерью через коридор прошла в ее спальню. Комната матери тоже была в беспорядке: платья и белье валялись на кровати, висели на стульях.

— Сели?

Не в привычках Сели было оставлять такой беспорядок. Маргарита начала волноваться и уже почти бегом бросилась в будуар. Она влетела в открытую дверь и резко остановилась, зажав ладонью рот, чтобы приглушить крик ужаса.

Сели лежала на полу, уставившись мертвыми глазами в потолок. Вокруг посиневших губ ее была пена. В одной руке она сжимала ворох бумаги, в другой — сургучную печать.

— Сели! — Маргарита всхлипывала от ужаса и горя.

Страх ледяными щупальцами опутал ее, обездвижил. Холод проник внутрь, в живот, в сердце… Ее била дрожь.

Очнувшись от ступора, Маргарита выбежала из комнаты и бросилась к Лизетт. Она закрыла за собой дверь и повернула ключ в замке. Она дышала так часто, что едва не теряла сознание.

— Маман! — бросилась к ней дочь. — Что случилось?

— Сели, — жадно глотая воздух, выдавила Маргарита. — Сели мертва.

Много лет назад вот так же в ее доме погибли слуги. Яд. Это ни с чем не спутаешь.

— Нет, — прошептала Лизетт, и глаза ее наполнились слезами.

У Маргариты свело живот. Комната предательски покачнулась.

— Господи, что нам делать?

В замке с другой стороны повернулся ключ. Маргарита стремительно обернулась, закрывая дочь своим телом.

Дверь открылась, и в комнату вошел Сен-Мартен.

Стараясь сохранить равновесие в шаткой карете, Саймон встал, крепко держась за бортик окна. Торопливо переоделся в бриджи Эддингтона. Дорога до дома Соланж Тремблей не заняла много времени, но сейчас каждая минута пути казалась ему вечностью.

С благословения родителей девушки он мог теперь ухаживать за своей драгоценной Линетт. Он мог ее пестовать, он мог делать все, что положено делать жениху; старающемуся завоевать сердце своей избранницы. Теперь, когда он избавил их от врага, так долго отравлявшего им жизнь, они пересмотрят к нему отношение.

— Быстрее! — крикнул он вознице.

Он сел на пол и натянул сапоги. Он тяжело дышал от волнения и тревоги.

«Господи, храни ее».

Исполненный мрачной решимости, он потянулся за кинжалом.

— Это вы, Эспри? — спросил Эддингтон, не отводя взгляда от черного дула, направленного ему в грудь. Мужчина, что держал его на мушке, был высок и широк в плечах, примерно одного с Куинном роста, но только глаза его были холодными и мрачными.

Тьерри едва не рычал от ярости.

— Где, черт возьми, Куинн?

— Явно не здесь.

— Проклятие! — Он злобно уставился на Эддингтона. — Если бы я раньше знал, кто она такая, то давно бы разбогател.

— Сожалею о вашем разочаровании, — растягивая слова, сказал Эддингтон. — Возможно, я могу заменить вам Куинна?

— Мне нужно, чтобы ее убил Куинн! — рявкнул Тьерри, ткнув пистолетом чуть повыше плеча Эддингтона.

— Хм… — Эддингтон понимающе кивнул. — Ясно. Английский шпион убивает французскую шпионку. В этом ведь нет ничего странного, верно?

— Может, не стоит его злить? — сказала мадемуазель Байо. — У него оружие.

— Я вижу. И что нам остается делать? Если он не Эспри, какая нам от него польза?

— Кто вы? — рявкнул Тьерри.

— Друг Куинна.

Тьерри был в ярости.

— Идите в спальню.

Эддингтон последовал за мадемуазель Байо — она показывала ему дорогу. Он раздумывал над тем, что, возможно, и не стоит дальше привлекать Куинна к работе. За последние несколько месяцев Саймон успел впутаться в целый ряд пренеприятнейших историй, что значительно снижало его ценность как шпиона. В конце концов, что это за шпион, о котором все знают, что он шпион? И что это за солдат, который втягивает своего командира в такую вот опасную заваруху?

Они едва успели зайти в спальню, как за спиной у Эддингтона раздался грохот, после которого последовал звук, напоминающий рев подбитого зверя. Эддингтон стремительно обернулся, готовый защитить себя и мадемуазель Байо. Но, обернувшись, нос к носу столкнулся с мистером Джеймсом, — в руках его был тяжелый серебряный канделябр.

Тьерри сполз на пол. Рука его разжалась, пистолет выпал и оглушительно выстрелил.

— Эдвард! — Мадемуазель Байо бросилась к нему, и он прижал ее к себе.

— Простите меня, — хрипло сказал он. — Я спешил, но все равно не успел.

Эддингтон нахмурился.

— Вы не мадемуазель Байо? — спросил он.

Она улыбнулась:

— Я — мадемуазель Байо. Но только я не Линетт.

Маргарита вскрикнула, увидев Сен-Мартена и того, кто вошел следом за ним, вернее, того, кто втолкнул Сен-Мартена в комнату. Этим вторым был де Гренье. В руке у виконта был пистолет, дуло которого упиралось маркизу в спину.

У Маргариты от ужаса перехватило дыхание.

— Филипп, — прошептала она, встретившись взглядом с бывшим любовником.

Сердце ее разрывалось от боли. За спиной у Маргариты вскрикнула Лизетт и, схватив мать за руку, оттащила от Сен-Мартена. Она защищала мать, хотя все должно было быть наоборот.

Все эти годы… Она допустила, чтобы дети ее росли под одной крышей с чудовищем.

— Только посмотри, кого я обнаружил возле дома, — злорадно растягивая слова, сообщил де Гренье. — Должен сказать, что на такую удачу я даже не рассчитывал. Я думал, что пройдет еще по меньшей мере два часа, прежде чем я смогу его сюда заманить.

— Зачем? — дрожащим голосом спросила Лизетт.

— Чтобы убить тебя, моя деточка, — раздельно, с нажимом, словно втыкая каждое слово ножом в сердце, ответил де Гренье.

— Нет! — Маргарита раскинула руки, защищая свое дитя. — Как ты можешь? Она твоя дочь!

От улыбки де Гренье мороз пробежал по коже.

— Нет, она не моя дочь. Ты, верно, считаешь меня дураком. Даже если бы она того захотела, и то не смогла бы больше походить на Сен-Мартена.

Маргарита вскинула голову и встретилась глазами с Филиппом. Он во все глаза смотрел на Лизетт и выражение удивления и радости разгладило скорбные складки, что оставили годы на его лице. Глаза его наполнились слезами. Вот он, настал долгожданный момент, увы, омраченный трагедией.

Маргарита с мольбой во взгляде посмотрела на мужа.

— Ты растил ее, — сказала она. — Ты видел, как она из ребенка превратилась в женщину. Ты всегда был для нее отцом, другого отца она не знала.

— Ты даже не представляешь, какое я получал от этого удовольствие. — Глаза его блеснули злобой. — Знать, что я имею все, чего лишен Сен-Мартен, чем он дорожит в жизни: женщину, которую он любит, и дочерей, которых он зачал. Пользовать его жену, а потом убить ее — это тоже было приятно, но удовольствие оказалось преходящим. А вот держать тебя при себе постоянно — вот оно, истинное наслаждение.