— Эй, — окликнул он, стараясь, чтобы голос, учитывая ее горечь и раздражение, звучал помягче.

Но она подскочила как ошпаренная и схватилась за грудь.

— Совсем трахнутый, что ли?! — воскликнула Стейси, повернувшись к нему со слезами на густых черных ресницах и бледных щеках. — Ты меня до смерти напугал!

— Прошу прощения.

Но тут взгляд ее упал на его бедра, и, увидев, что вставший член задрал полотенце к самой талии, она ошарашенно выдохнула:

— Боже мой!

С учетом его вожделения, ее боли да еще и недавних Кошмаров, всякого рода ухаживания казались неуместными.

— У тебя самая прекрасная задница, какую я только видел, — пояснил он.

— У меня самая что?.. — Стейси заморгала. — Нет, это ж надо, он разгуливает по дому полуголый, с торчащим членом, и все, что может сказать, это «у тебя прекрасная задница»!

— Если ты предпочитаешь, чтобы я был совсем голый, так это запросто.

— Черт побери, нет! — Она возмущенно скрестила руки, отчего отсутствие бюстгальтера сделалось еще заметнее.

Жаркая волна копившегося неделями вожделения прокатилась по его коже, и Коннора бросило в пот.

— Для этого дома такие фокусы не годятся.

— Меня мало заботит, что годится, а что не годится для этого дома, — честно ответил он. Она явно была такой, какая ему и требовалась: мягкой, теплой, эмоциональной женщиной. — Куда интереснее, что больше подходит для тебя. Ты как предпочитаешь, начать с мягких прикосновений? Или любишь напор? Как лучше тебя иметь, быстро и яростно или медленно и долго? Что приводит тебя в экстаз, милая?

— Господи! Ты, я гляжу, не из тех, кто бродит вокруг да около!

Увидев, как расширились ее зрачки, что представляло собой несомненное приглашение, Коннор подошел ближе. Осторожно. Стараясь не делать резких движений, потому как понимал, что она в растерянности, и вовсе не хотел ее спугнуть, чтобы она попыталась убежать. Да он бы и не дал ей убежать.

— У меня просто терпения не хватает на болтовню, — вкрадчивым тоном пояснил он. — Я хочу тебя. Ночь с тобой была бы райским блаженством после того, сквозь что мне недавно пришлось пройти. Мне вообще здесь не по себе. Я тоскую по дому, да и просто тоскую.

— П-п-р-р-ости. — Стейси тяжело сглотнула, глаза на ее пикантном личике казались огромными, язык просунулся между вишнево-красными губами. — Прости, что вынуждена тебя огорчить. Но я сегодня не могу. У меня голова болит.

Он подошел еще ближе.

Попятившись, она налетела на барный стул. Грудь ее вздымалась и опадала так же учащенно, как и его. Ноздри раздувались, чуя опасность. А в нем вызревала и усиливалась потребность схватить ее, привлечь к себе, убедить остаться и сказать «да». Не допустить, чтобы она отказалась принадлежать ему, в то время как некий первозданный внутренний голос нашептывал ему, что это именно так.

«Она моя, — настаивал этот голос. — Моя».

И что-то в ней смогло это воспринять.

— У нас обоих выдался паршивый денек, — произнес он куда более хрипло, чем ему хотелось. — Стоит ли добавлять к этому еще и паршивую ночь?

— Секс не разрешит мою проблему.

Обхватив руками деревянное сиденье, Стейси вскинула подбородок, и ее груди округлились так вызывающе, что его желание возросло до уровня мучительной жажды. У него вырвался звериный рык, и она тихо охнула. Тонкий хлопок майки обрисовывал ее набухшие, затвердевшие соски.

В ответ на это член Коннора напрягся еще больше, чего он, учитывая специфику своего наряда, не мог бы скрыть, даже если бы хотел. Но хотел он ее. Немедленно! Хотел забыть о том, что он вдали от дома и, возможно, никогда туда не вернется. Хотел забыть о том, как ему морочили голову бесстыдной ложью. Хотел заключить в объятия эту теплую, нуждавшуюся в близости женщину и помочь ей забыть о ее собственной боли. Он знал в этом толк, проделывал это великолепно, был подлинным умельцем по этой части. И на этот раз ему предстояло доказать это не во сне, не в грезах. В реальности.

Коннор ощущал, как растет в ней желание, мешаясь с растерянностью и отчаянием, как она дрожит от возбуждения, как ее смятение, раздражение, гнев подавляются настоятельной потребностью. Потребностью в ни к чему не обязывающей близости, в единении, не отягощенном грузом обязательств и ожиданий. В чистом, откровенном наслаждении. Ее только нужно было чуть-чуть подтолкнуть.

Коннор потянул за полотенце — и оно упало на пол.

— Умереть не встать! — вырвалось у нее. — Ты бесподобен!

Мягко улыбнувшись, он намеренно придал ее высказыванию не совсем тот смысл, который она вкладывала.

— О чем ты говоришь? Я ведь еще даже не начал.

* * *

Его низкий глубокий акцент буквально обволакивал Стейси, заключая в жаркий кокон вожделения. Осознавая, что возбуждается, и злясь на себя за это, она все равно не могла оторвать взгляд от стоявшего перед нею прекрасного — действительно прекрасного! — нагого мужчины. От его загорелого тела с рельефной мускулатурой. От медовых волос над крепким лбом. От голубых, как Карибское море, глаз, осматривавших ее с головы до ног, жадно, похотливо, но при этом с нежностью.

Складки вокруг его грешного чувственного рта указывали на напряжение и стресс, и ей отчаянно хотелось разгладить их поцелуями, чтобы разогнать все его тревоги. Каковы бы они ни были.

Если бы только это было возможно. Ей казалось, что Коннор Брюс похож на своего рода остров, окруженный пугающей, опасной аурой неукротимого своеволия. И в то же время он выглядел… мрачным, пребывающим в мучительном напряжении. Это она улавливала четко и с пониманием, поскольку и сама испытывала подобные чувства. Напряжение. Желание сорваться с короткого поводка, рвануть в Биг-Беар и выложить Томми с Джастином, им обоим, всю правду о том, что одна долбаная лыжная прогулка еще не делает Томми Отцом Столетия.

Но вместо этого, злясь на себя из-за осознания неспособности на подобный поступок, Стейси неосмотрительно разглядывала торчащий, что греха таить, немыслимо соблазнительный член Коннора.

— Это все твое, — проурчал он, приближаясь к ней. От его движений, сочетавших в себе решимость и бесподобную грацию, рот наполнился слюной, а подняв взгляд, она увидела в его голубых глазах вызов. Он прекрасно знал, что она не может не смотреть и не жаждать того, что ей так вот, без обиняков, предлагалось. — А ты моя.

Господи, если бы она только могла урезонить его смехом, ведь, принимая во внимание продолжительность их знакомства, подобное заявление могло показаться смехотворным. Но Коннор был слишком примитивным самцом, для того чтобы его, в возбужденном состоянии, можно было отшить таким способом. Да и сама она явно была достаточно примитивна, чтобы получить удовольствие от того, что дикарь затащит ее за волосы в свою пещеру.

В потрясающем великолепии этого мужчины было нечто чертовски неправильное. Шесть с лишним футов чистейшего, откровеннейшего самца. Он был высоченным, широкоплечим, порочным. Неотразимо порочным, осознающим это и ничуть об этом не сожалеющим. Но если бы этим все и исчерпывалось, ей, возможно, и удалось бы воспротивиться его воле. Однако в каком-то неуловимом, не поддающемся определению смысле Коннор казался еще и уязвимым. И это ощущение находило в ней отклик. Она вдруг осознала, что ей до боли хочется утешить его, обнять, вызвать у него улыбку.

Ее взгляд вновь беспомощно обратился к огромному члену. Тоже великолепному, как и все его тело. Она вообще не могла найти в нем ни одного физического недостатка, а ведь пыталась. Еще как пыталась. Он был совершенен в своей дикой красе и просто ужасающе сексуален, но она не сдавалась. Восхищалась, да, пускала слюни, но изо всех сил противилась искушению, потому что не собиралась повторять прежние ошибки. Да черт же возьми, она ведь его совсем не знает.

— Ты что, под Конана-Варвара косишь? — спросила она, подняв бровь и изо всех сил стараясь изобразить язвительную иронию. — Имей в виду, на меня это ни хрена не действует.

Его губы изогнулись в мальчишеской улыбке, и она сама поразилась своей реакции. Ей просто нестерпимо захотелось улыбнуться в ответ.

— Докажи.

Он уверенно шагнул вперед, и ее пробрала дрожь. С перепугу она схватилась за стул позади себя с такой силой, что сломала ноготь, и с губ ее сорвалось восклицание, которое выдало слишком многое, поскольку оказалось хриплым и чувственным. Стейси поняла это не по самому звуку, а по тому, что взгляд его потемнел и воспламенился, а член затвердел еще больше, хотя казалось, что это уж невозможно. У нее даже пересохло во рту.

Боже всемилостивый, на этом длинном, толстом жезле еще и пульсировали вздувшиеся вены, при виде которых ей едва удалось подавить стон вожделения. Порнозвезды отвалили бы кучу денег за такой член. Дерьмо, женщины покупали члены вроде этого, только из пластика, с переключателем скоростей, а тут все настоящее!

— Норовишь меня раззадорить? — пробормотала она, восхищаясь хищной грацией его движений.

Не думать о том, как же он движется во время секса, просто не было сил, а стоило об этом подумать, и промежность ее тут же увлажнилась.

Она была одинокой, усталой, обиженной, раздосадованной тем, как по-дурацки складывалось все в ее жизни. И, черт побери, почему бы ей на часок-другой не позабыть о роли недооцененной мамочки? Не переступить через это? А если так, то не лучше ли всего сделать это, отдавшись такому мужчине, как Коннор Брюс.