2

Тело короля спрятали в лесу неподалеку от Саучиберна. Его убийца поскакал дальше, а его сообщники под покровом темноты вернулись в лагерь нового короля — Якова IV. Все трое обязались хранить молчание о преступлении, ибо сын покойного монарха надеялся, что отца вот-вот найдут и доставят к нему; он должен, был, как можно дольше оставаться в неведении.

Смежив веки, Яков лежал в палатке, над которой развевался королевский флаг. Он спал прямо в одежде, изможденный и обессиленный, и сон его был сладок. Рядом, свернувшись калачиком, спал как убитый молоденький паж.

Шевельнувшись, Яков открыл глаза. Он уснул каких-нибудь двадцать минут назад, и когда приподнялся, чтобы сесть, тело и сознание запротестовали против такого насилия над плотью. Новый король был озадачен, не понимая, что могло пробудить его. Оглядевшись, он мельком посмотрел на сладко дремлющего пажа и улыбнулся, пусть поспит еще пару минут. В эти блаженные мгновения он сможет побыть наедине с собой и своими мыслями.

Он встал, и любому непосвященному стало бы сейчас ясно, что перед ним король: он глядел, двигался и вел себя как человек, рожденный царствовать над другими людьми. Теперь, ко всему прочему, ему предоставлялась возможность во всем блеске проявить свою энергию, силу и государственную мудрость. Он обладал бесценным даром завоевывать популярность, а монархия была для него всем — осью, вокруг которой вращается жизнь целого народа.

Яков обладал крепким, сильным телом и живым, пытливым умом, но над всем главенствовала его решимость править и властвовать, добиваться исполнения закона и быть королем не только номинально.

Единственное, что терзало его сознание и мешало уснуть, — мысль о том, где сейчас отец и что с ним. Больше всего на свете его страшила мысль, что отец может погибнуть раньше, чем его отыщут и доставят к нему. Он не хотел брать грех отцеубийства на свою душу, а потому разослал по всем направлениям своих людей с категорическим приказом найти смещенного монарха и доставить его в лагерь целым и невредимым.

И вновь он попытался вспомнить, что разбудило его ото сна. Он заметил, что стопка бумаг на столе разворошена. У кого-то хватило наглости зайти в его шатер, пока он спал. Король невольно ухмыльнулся. Либо это отчаянная храбрость, либо отчаянная глупость; определить, что именно имело место, не представлялось возможным. Странно, ведь в бумагах не содержалось ровным счетом ничего, о чем незваный гость не мог узнать, прямо спросив об этом их хозяина. Яков держал за правило всячески поощрять преданность и верность, и мало кто не был об этом наслышан. Слабейшие хватались за это его качество как за спасательный круг, сильнейшие могли вкушать его благоволение и любовь, немало гордясь этим. Итак, это был кто-то, кому он всецело доверял, — никто другой не осмелился бы войти в королевскую палатку. Придя к такому выводу, Яков вздохнул и расправил плечи. Под его знаменами служили и люди, оказавшиеся изменниками, и при их представлениях о чести они могли предать и его самого, подвернись для этого благоприятный случай.

Он подошел к столу, взял лежавшие на нем бумаги и, вернувшись к кровати, решил заново перечитать их. Подложив под спину несколько подушек, он стал смотреть бумаги в том порядке, как они лежали. Ему доставило глубокое удовлетворение сопоставление того, что он планировал, с тем, чего уже удалось добиться.

Яков вспомнил о самом верном и самом надежнейшем из своих подданных — Доноване Мак-Адаме. Ему он поручил самую важную задачу, питая к нему особое доверие, которое тот не раз оправдал.

Как на ладони он увидел перед собой долины Шотландии и гористый край, за которым лежала Англия. Подумал он о Данбаре и Хейлсе, двух городах, из которых Данбар, укрепленный порт, являлся ключом ко всей Шотландии. Верное чутье подсказывало ему, что Патрик Хепберн уже взял эти города, и ему самое время идти на столицу — Эдинбург. Овладев в кровавой войне этими ключевыми пунктами, далее он сможет распространить свою власть и на Глазго. Не сомневался он и в том, что Донован Мак-Адам сумеет в полной мере оценить ущерб, нанесенный стране мятежом, поможет ему восстановить прежнее благополучие и создаст надежный фундамент для его царствования.

Нужны были люди вроде Донована, чтобы удержать под властью короля пограничье. Вне всякого сомнения, в Англию уже во весь опор неслись всадники с вестью, что мятежники под предводительством молодого принца одержали сегодня победу, и теперь Англии, хочет она или нет, придется иметь дело с человеком, занявшим трон прочно и надолго. Вместо пугливого и боязливого союзника Генриху Тюдору придется иметь дело с владыкой, которого нельзя ни купить, ни запугать и которому придется отдавать королевские почести.

Яков был отлично сложен и красив: волосы отливали каштановым цветом, в глазах таились сила и уверенность.

Неожиданно в палатку короля вошли двое.

Один был рослым, мускулистым человеком с густой бородой — лорд Дуглас, второй — Джон Флеминг, человек с глазами, шныряющими по всей комнате: по столу, по постели, где Яков оставил бумаги, пока наконец они не остановились на короле.

Молчание пришедших раздражало Якова. Он послал их на поиски отца сразу же после сражения и теперь с нетерпением ждал новостей.

— Ну, господа? — Его голос звучал обманчиво тихо. — Вы отправились несколько часов назад, что же вы имеете мне сообщить?

Лорд Дуглас покачал головой.

— Пока никаких известий, сир.

Флеминг улыбнулся, чтобы привлечь к себе внимание короля, и негромко добавил:

— Ваш отец бежал, ваша милость. Он, сломя голову, помчался в поисках укрытия, вероятнее всего, в направлении границы с Англией, как какой-нибудь трусливый…

Голос его застыл, а улыбка сошла с губ при виде того, как окаменело и наполнилось яростью лицо Якова. Король не мог перенести, чтобы кто-то позволил себе говорить об его отце в таком тоне. Яков-старший от природы отличался милосердием, но его сын вовсе не собирался быть таким же снисходительным.

— Вы дали указание разыскать вашего отца, сир, и мы приложили все усилия. Его обязательно найдут. Вы приказали, чтобы он был доставлен живым и невредимым, и едва ли среди ваших подданных найдется хоть один, который осмелится нарушить вашу волю. Мы его отыщем.

— Так, — тихо сказал Яков. — Вы перекрыли все дороги, по которым можно ускользнуть?

— Да, ваша милость.

Король ничего не ответил: его обуревали самые противоречивые чувства. Он был до предела уязвлен, вскользь высказанным, упреком отцу в трусости и малодушии, но сейчас его пьянило ощущение победы. Действительно, в ожесточенной борьбе он отвоевал у своего отца престол; теперь перед ним стояла задача не в пример более трудная — любой ценой удержать власть. И он понимал, что люди, изменившие отцу, при случае не погнушаются изменить и сыну! Что ж, он заставит их плясать под свою дудку, преподнесет урок суровый и решительный. Он будет королем, знающим, как надо править.

— Патрик и Донован в Эдинбурге, чтобы приготовить мне королевский замок. Пора вступать в права владения, господа.

— Мы отправляемся прямо сейчас, сир?

— Да.

— И даже не станем ждать известий о вашем отце?

— Эти известия в любом случае дойдут до меня. Не вы ли заверяли, что найдете его во что бы то ни стало? Готовьтесь к отъезду, через час мы выступаем.

Это был приказ короля, и присутствующие не осмелились выказать колебание или нерешительность; они лишь обменялись короткими взглядами, поклонились и вышли.

Яков вновь остался один. Он так надеялся получить известия об отце, точнее, одно известие — что тот жив и невредим. Он собирался овладеть троном, но не совершать преступление, которое камнем лежало бы на его душе всю жизнь. Он расправил плечи, шагнул к выходу из шатра и взглянул на лагерь, похожий после команды к сборам на разворошенный муравейник. И вновь он вспомнил о Патрике и Доноване Мак-Адаме, которые должны были захватить Эдинбург и дожидаться там его прибытия. Отчего им овладело внезапное чувство, что, кроме этих двух людей, ему, возможно, не на кого положиться?

Яков скакал во главе войска к Эдинбургу, не подозревая о незначительных, казалось бы, происшествиях, случившихся в различных местах королевства, — происшествиях, которым суждено было оказать самое серьезное влияние на весь ход его царствования.

Городской центр Эдинбурга казался обезлюдевшим. Лавки и мастерские закрыты и забаррикадированы, жители, способные носить меч, ушли, чтобы сражаться за своего короля, Якова III. Дома наглухо затворены, и свет не пробивался сквозь закрытые ставни. Зловещая тишина, словно глубокой ночью, нависла над городом. Замок был тоже пуст, воины ушли вслед за королем, и многих из них уже не было в живых. Улицы безлюдны, одни духи и приведения бродят по ним.

Большие, нарядные дома в богатом квартале, где жили аристократы, заперты на засовы. Внутри молчаливые женщины ждали весточки от близких: ведь исход битвы был еще не известен.

В одном из домов, в комнате с обшитыми дубовыми панелями стенами оставались две девушки. Вот уже какое-то время они не проронили ни слова, будучи поглощены мыслями о брате и представляя себе, как он с мечом в руках сражается в водовороте свирепой схватки.

Одна из них напоминала нежный цветок: бледная, с кремовой кожей и вьющимися черными волосами, заплетенными вокруг головы в тяжелую косу. При первом же взгляде на нее возникало ощущение хрупкости. Широко раскрытыми фиалковыми глазами она следила за движениями второй девушки — та, не находя себе места, мерила из угла в угол комнату широкими, нервными шагами.

— Метаться по комнате, как тигрица по клетке — толку мало, — сказала брюнетка. — Новости от этого быстрее не придут.

Кэтрин Мак-Леод резко остановилась и обернулась. Если первая девушка казалась воплощением утонченности и нежности, то Кэтрин была само пламя и порыв. Ее темно-каштановые волосы переливались в отсветах слабо горящего камина, а на решительном, украшенном румянцем лице блестели зеленые глаза.

— Боже, как бы мне хотелось быть мужчиной! Тогда бы я поскакала с ними.

— Но ты же не мужчина.

— Проклятье! Хоть бы кто-нибудь принес одно словечко! Вдруг он сейчас лежит раненый на поле?

— Кэтрин, все, что мы можем сделать, — это ждать.

— Прошло уже столько часов с того момента, когда сообщили, что вот-вот начнется схватка. Наверняка она уже закончилась!

— О Боже, Кэтрин! Я так боюсь!

Кэтрин взглянула на младшую сестру, и лицо ее смягчилось:

— Ты нездорова, Энн: так полностью и не оправилась от лихорадки. Почему бы тебе не спуститься вниз и не лечь в постель?

— Я все не могу поверить, Кэтрин. У нас ведь тоже семья, и мы все любим друг друга. Как это возможно — сыну восстать против отца… против своего короля?!

— Для меня это тоже за гранью понимания. Ему, конечно, отчаянно хочется стать королем, но этому не бывать.

— Кэтрин, ну а если…

— Не надо об этом!

— Но вдруг король и вправду будет разбит? Что… что тогда должно произойти?

— Не тревожься, Энн. От плохих мыслей ты только еще больше расхвораешься. В конце концов вряд ли сын короля будет воевать с женщинами.

— Но он здесь так или иначе объявится!

— Разумеется, если он хочет быть королем. Эдинбург слишком важный город, чтобы не побывать в нем. Но он здесь встретит совсем не тот прием, на который рассчитывает.

— Но если Эрик… Что с нами сделает новый король?

— Энн, успокойся, ляг и отдохни. Эрик страшно расстроится, когда, вернувшись, найдет тебя такой.

— Пожалуй, я и в самом деле прилягу, — сказала Энн и с трудом встала.

Кэтрин хотела было проводить ее, но в голове у нее мелькнула мысль: если новости не приходят, нужно отправиться им навстречу и разузнать, чем кончилось сражение и что с братом.

Как только дверь за сестрой закрылась, девушка подбежала к окну, распахнула ставни и глянула вниз па булыжную мостовую. Пусто. Она вихрем выбежала из комнаты, второпях оставив дверь открытой.

Внизу царила угрюмая тишина. Распахивая настежь все попадающиеся на пути двери, Кэтрин домчалась до кухни, где располагались люди, оставленные для их охраны. Когда она внезапно влетела в помещение, те вопросительно подняли головы.

— Оседлайте для меня лошадь. Если новостей нет, будем охотиться за ними сами.

Странная это была армия защитничков: конюхи, домашние слуги, цирюльник, портной и три воина при оружии.

— Госпожа, сейчас опасно куда-либо выезжать, а женщине тем паче. На дороге ничего не стоит наткнуться на воров и разбойников, поэтому лучше бы подождать…

— Я не спрашивала твоего мнения, Энгус. Седлай мне лошадь! Если ты намерен следовать приказу брата и заботиться о моей безопасности, можешь ехать со мной, — бросила она в лицо вскочившему конюху и, развернувшись, собралась было удалиться.

— Госпожа Кэтрин, госпожа Кэтрин! — бросился ей вслед слуга.

— Мой брат, может быть, ранен, а может быть, мертв! А ты хочешь, чтобы мы сидели тут?

— Да. Именно это и приказывал перед отъездом наш брат. Вы остаетесь в доме, а мы охраняем вас и вашу сестру, — обиженно ответил тот.

— Тогда оставайся и охраняй сестру. Мне хватит одного сопровождающего, остальные вольны оставаться здесь. Ну а если никто не хочет со мной ехать, я поскачу одна.

В глазах ее сверкнула решимость.

Энгус знал, насколько опасна эта затея. Но он знал также, что невозможно переубедить Кэтрин, если та что-нибудь решила. Она одна могла переупрямить дюжину. Он невольно улыбнулся, та тоже улыбнулась в ответ; застегнув перевязь меча, он неохотно отправился за ней.

В конюшне лошади стояли под седлами. Энгус помог Кэтрин сесть верхом, затем сам вскочил на лошадь. Они промчались по городу, и Кэтрин почувствовала, как томление неизвестности отступает. Она скакала, высоко подняв голову, свободно держась в седле; сквозь запертые ставни за ней наблюдали люди. Она им покажет, что такое смелость и достоинство Мак-Леодов! Она докажет, что ничего не боится!

С грохотом всадники проскакали по булыжной мостовой к городским воротам; те были открыты и оставлены без присмотра. Только при виде неохраняемых, распахнутых настежь ворот, Кэтрин осознала, на какой безрассудный поступок она отважилась, но решительно поскакала на юг. Дорога лежала перед ней, прямая, как стрела.

Они отъехали от города на три мили и одолели длинный, крутой подъем, когда зрелище, открывшееся перед ними, заставило их дернуть за поводья так резко, что лошади испуганно захрапели и встали на дыбы: на горизонте показался большой отряд всадников; знамена веяли на ветру, на солнце сверкали начищенные доспехи.

— Тысячи две войска, — угрюмо сказал Энгус. — Даже с учетом того, что нас двое, а вы во главе, соотношение сил не вполне в нашу пользу.

— Тише, Энгус! — огрызнулась Кэтрин. — Чьи это знамена?

— Госпожа, опасное это место для молоденькой девушки. Следовало бы все-таки дождаться сообщений об исходе битвы, прежде чем выезжать в путь, — вместо ответа недовольно пробурчал слуга.

Даже отсюда Кэтрин могла видеть, как быстро и уверенно скачут всадники. Далекий топот, похожий на шум моря, наполнял прозрачный воздух, но, по расчетам Кэтрин, у них была в запасе еще куча времени, так что они сто раз успеют повернуть и укрыться и безопасном месте.

— Это не войска его величества, — заключил в конце концов Энгус.

— Откуда ты знаешь?

— У него не было такого количества кавалерии. Это люди с пограничья. Я слышал о них: не тот это народ, с которым стоит шутки шутить.

Кэтрин ни разу не доводилось видеть Энгуса до такой степени встревоженным; сама она, однако, не испытывала никакого страха. Ее одолевало лишь беспокойство за брата, и, кроме того, она надеялась, что женщина с ее положением и именем будет чувствовать себя в безопасности, даже оказавшись в руках противника.

— Слишком уж густой лес рядом с нами, — нервно продолжил Энгус, не разделявший хладнокровия своей госпожи.

— Лес? — переспросила Кэтрин.

Действительно, но правую руку от них и вдоль дороги разрослась роща молодых, но густых деревьев.

В какой-нибудь миле от них на вершине холма неожиданно показалась группа всадников. Теперь уже не могла не встревожиться и Кэтрин. Она дернула за поводья, развернула лошадь, и тут слева, из рощи, последовало неожиданное нападение, которого и боялся Энгус. То были пехотинцы разгромленного войска, беспорядочно отступающие к городу.

Решив, что перед ней обыкновенные мародеры, нападающие лишь на тех, кто слабее, она попыталась прибегнуть к кнуту, чтобы отбиться, но безуспешно: не прошло и минуты, как она уже стояла на земле. Кэтрин продолжала бы сопротивляться до конца, как вдруг узнала среди «грабителей» нескольких друзей своего брата. Эти люди шли на поле боя, и у Кэтрин сжалось сердце: она поняла, что армия короля разбита. Страх за судьбу брата пронзил ее, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать.

Но тут она увидела, что небольшой отряд, напавший на нее и Энгуса, окружили вооруженные всадники.

— Как вы смели напасть на нас из засады, как разбойники? — спросила она приятеля брата, оказавшегося рядом.

Краска стыда выступила на его лице.

— Мы проиграли, леди Кэтрин, — сказал тот вполголоса. — Нам нужны были лошади, чтобы прорваться!

Взгляды всех устремились в сторону человека, который, несомненно, был предводителем окружившего их отряда. Сосед Кэтрин, поколебавшись, шагнул вперед и объявил:

— Это леди Кэтрин Мак-Леод, а я — сэр Роберт Кемпбелл.

С этими словами он вытащил свой меч и протянул его победителям ручкой вперед. Всадник наклонился, чтобы забрать меч. Затем он какое-то время хранил молчание, рассматривая Кэтрин и Роберта, потом холодно объявил:

— Вы арестованы, сэр, за участие в мятеже против шотландского престола.

— Я сражался за моего короля, как вы за своего. Едва ли это можно назвать мятежом, — парировал Роберт, но без сопротивления позволил двоим воинам увести себя.

Кэтрин проследила за ним, затем перевела глаза на незнакомца. Она не могла рассмотреть его толком — на нем были блестящие стальные доспехи, а через прорези шлема видны были лишь серые глаза и небольшая часть загорелого лица. Никто не называл его по имени, и, хотя Кэтрин не привыкла прибегать к услугам незнакомых людей, сейчас ей пришлось усмирить свою гордыню.

— Мой брат — лорд Эрик Мак-Леод. Не могли бы вы сообщить мне, сэр, жив ли он и что с ним?

Серые глаза остановились на ней, и словно ток пробежал по ее телу, пугая и возбуждая. Это был не страх, а скорее странное и острое волнение.

— Он ускользнул от нас… пока.

Неторопливо спешившись, незнакомец подошел к ней вплотную. Когда рука его потянулась вверх, чтобы стащить с головы шлем, Кэтрин чуть не задохнулась — от него веяло такой силой и мощью, как от костра веет жаром. И вновь серые глаза застыли на девушке.

Он стоял, высокий и стройный, на целый фут выше ее, с рыжевато-золотистыми волосами, в ореоле солнечных лучей, с широко посаженными глазами и тонко очерченным ртом; от ширины его плеч захватывало дух. Кэтрин не могла не заметить, что он красив суровой мужской красотой… и очень, очень устал. Она разглядела густую щетину на его лице и глубокие складки у рта.

— Вы изменник! — сорвалось с губ Кэтрин.