— Послушай, Творим, — молвил волхв, поднявшись обратно к оторопевшему тиуну, — что ты скажешь о ключнице вашей? Яра, кажется, зовут.

— Яра, да. Или Ярозима, как нарекли ее в родном селище. Недоброе у нее имя, да и в роду она была нелюбимой. Вот родовичи от нее и избавились, отдав Мирине в услужение. Это мне сам Дольма рассказывал. Я ведь ему помогал с тех самых пор, как он тут хозяйствовать начал, вот он и доверял мне, разговаривали мы с ним порой о всяком за чаркой меда стоялого, а не только о нуждах и делах. Он и сказал, что, какова бы ни была Яра в древлянском селении, потом из нее хорошая помощница его жене вышла. Оно и понятно: Мирина сидит да красу свою лелеет, а Яра весь дом на себя взяла. Но я вот что скажу: Ярозима эта хитрой оказалась, раз сумела всем так угодить, что ее до ключницы возвысили, хотя брали из лесов древлянских едва ли не как рабу-прислужницу. Ныне же погляди только — прямо госпожа достойная с хозяйскими ключами за поясом. Даром что вековуха [Вековуха — старая дева, женщина, не вышедшая замуж до положенного по возрасту для невест срока.], никем не выбранная. Однако и тут мне есть что тебе сказать, ведун.

Творим теперь говорил негромко и почти задушевно, словно хотел расположить к себе Озара.

— Дольма как-то поведал, что Ярозима в древлянских чащах охотницей отменной слыла. Замуж она не спешила, а все больше в лес уходила, причем без добычи никогда не возвращалась. Сильная она девка, и на лося ходила, и на волка. Так что поверь: такая, как она, могла метнуть нож в хозяина.

— А с чего бы это ей Дольму захотелось убить?

Творим втянул голову в плечи, размышлял.

— Вот что, волхв, ходили слухи, будто бы калека Вышебор просил Дольму отдать ему в жены вековуху-ключницу. Все равно она никому не нужна, а ему, убогому, хоть какая-то женка под бок. У него-то страсть Уда [Уд — божество плотских сил. Удова страсть — плотские желания.] порой играет еще как, даром что ноги волочатся. Вот он и хотел себе бабу. А хотела ли того же Яра, сказать не могу. Хотя… какая за такого захочет? А Дольма брату мало в чем отказывал. Мог бы и приневолить Яру. Так почему бы ей от хозяина не избавиться, чтобы он не принуждал ее стать женою увечному Колояровичу?

По сути это было обоснованное предположение. Хотя тогда Яре было бы сподручнее прикончить навязываемого жениха-калеку, а не Дольму. Но как это сделать в доме, где все у всех на виду? Однако даже Озар заметил, что ключница держится неприметно, словно и не правая рука хозяйки. Тут было о чем подумать.

Озар отпустил тиуна, а сам вернулся в сени, лег на лавку, застланную светлой овчиной. В тереме домочадцы уже укладывались на покой. Только одна из дворовых девок еще шастала по двору, кажется, та, что Будькой звалась, крепенькая, как репка, по-своему даже миловидная. Коса у нее, как и положено прислуге, недлинная, едва ли чуть ниже лопаток спускалась, зато густая, толстая. Озар улыбнулся, заметив, как Будька ставит у порога блюдце с молоком — угощение домовому. Молоко-то кошка вылакает, как обычно, но то, что старые обычаи в доме новообращенных христиан так сильны, волхву понравилось.

Еще эта Будька то и дело крутилась у ворот, как будто поджидала кого-то. Никак красавчика Радко надеялась встретить по возвращении — парень до сих пор так и не появился после того, как ушел. Зато когда Лещ спустил на ночь пса, Будька поспешила к главному терему, быстро взбежала на крыльцо, но еще какое-то время стояла на гульбище, что-то напевала негромко — долгое, монотонное. Озар услышал, как этому пению стал вторить негромкий храп Златиги. Тогда он встал и вышел из сеней к девушке.

— Никак ждешь кого или просто не спится?

— Кого это мне ждать? — насупилась Будька.

Озар же заговорил с ней о тиуне, сказал, что тот явно лжив и себе на уме. А еще ведун помнит Творима, когда тот на капище с подношениями ходил, но не шибко жаловал богам, хотя управляющий таким хозяйством мог бы и пощедрее быть. Творим же то зайца тощего принесет на алтарь, то сапоги уже поношенные для служителей выделит.

Будька слушала и хихикала. Согласилась, что Творим скуп, любит в тереме Дольмы столоваться, хотя и сам не беден, но на угощение всегда поспеет. А еще он крестьян в селищах Дольмы донимал, житья им не давал, недоимки не прощал даже в голодные годы. О, Будька это знает, ее саму из такого селища в дом взяли. И то не тиун ее привел, а сам Дольма взял в услужение, когда родители девушки умерли, а старший брат жену завел. Будьку невестка обижала. А тут и жить спокойно, и кормят сытно, пусть и работать заставляют от зари до зари.

— Хороший хозяин был Дольма? — спросил Озар.

— Хороший… — подтвердила девчонка, но так тихо, что Озар посмотрел на нее внимательнее.

А потом подступил с вопросом: отчего это всему Киеву известный христианин Дольма не окрестил свою семью и челядь ранее? Кажется, мог бы. Будька лишь пожала плечиками. Дескать, сам купец не предлагал, а они не просились. Но как он повелел, все и пошли.

И тогда Озар поинтересовался, заметила ли сама Будька что-нибудь, когда убили Дольму в Почайне.

Несмотря на то что ему полагалось всех расспросить, он думал, что чернавка хотя бы из-за своего положения в доме засмущается вопроса. Ничуть не бывало. Ответила спокойно, обстоятельно. Говорила, мол, все стояли близко к хозяину, весело им было, они улыбались, смеялись. Ведь такого ранее не бывало, чтобы толпой-то в воду идти, вот и разобрало всех. Даже не больно улыбчивый Дольма просто сиял тогда. Но когда он упал, Будька не заметила. Помнит лишь, что все кинулись к нему — и Мирина, и Радко, и тот же тиун Творим, старый Лещ тоже поспешил. Однако Моисей всех растолкал, схватил хозяина, потащил к берегу, голосил страшно, рыдал. Брат Дольмы Вышебор хоть и в кресле сидел, но успел хазарина схватить и так дернул, что тот упал вместе с телом купца. Да, Вышебор калека, но очень сильный, плечищи у него и поныне саженные. Воином он был когда-то не последним, вечно в походах участвовал, службу в степном порубежье нес.

Озар слушал внимательно, порой поддакивал, ахал. Он знал, как заставить собеседника разговориться, ему и на капищах много чего приходилось от людей выведывать. Вот и эта чернавка стала рассказывать. Дескать, из-за того, что старший из братьев дружинник Вышебор часто бывал в отлучке, на Дольму все хозяйство и легло. И старая купчиха Добута, родительница Вышебора, но мачеха Дольмы, пасынку во всем помогала и обучала. Она была из старого купеческого рода, да только родной ее сыночек Вышебор в дела торговые вникать не желал. А Дольма — тот сразу. Да и сама Добута была привязана к Дольме. Может, даже больше, чем к родному сыну. Тот пошел в отца Колояра, такой же лихой воитель, но с домашними резкий, грубый, непримиримый и властный. А Дольма, рожденный от меншицы-полонянки Колояра и рано осиротевший, был сызмальства на заботах Добуты. Она его растила, воспитывала, вот и привязалась. На ее попечении позже оказался и Радомил, но тот рос в основном как трава, сам по себе. Потому и стал таким неугомонным и своевольным.

Но сейчас младший Радко не очень интересовал Озара. Еще успеется, хотя Будька с охотой выкладывала все про красивого младшего Колояровича. А Вышебор? Она лишь насупилась.

— Что Вышебор? Говорила же, что ранее, до того как покалечили его, он считался тут главным, но в дела хозяйства не вникал, его даже устраивало, что Дольма всем так заботливо распоряжается. Для Вышебора же главным было, чтобы его как хозяина по приезде принимали, чтобы тот же Дольма выходил ему навстречу и в пояс кланялся, чтобы место во главе стола уступал ему покорно.

Но потом, когда Вышебора покалечило, Дольма его уже иначе принимал. Конечно, посокрушался, что старшой ногами ходить не сможет, потом выделил ему удобную горницу наверху, слуг приставил, велел мастеровому Стояну соорудить для брата кресло на колесиках, ну вроде сиденья на возке… Да ведь мудрый волхв уже сам видел то кресло! Дольма даже позаботился о наклонном спуске в тереме, чтобы старшего Колояровича было удобнее спускать-поднимать, когда тот пожелает. Да и в Почайну в тот день Вышебора в нем катили. Должен был Бивой ему прислуживать во время обряда, ну да Бивой отказался, вот Жуягу к калеке и приставили. Ведь Жуяга тоже за ним ухаживал, когда приказывали, а он, хотя и тщедушный, на деле сильный.

— Это плешивый Жуяга-то сильный? — переспросил Озар. — Что-то я не приметил в этом тщедушном силы. Наверно, ему нелегко пришлось, когда полгорода катил увечного, а потом еще в воде. Вышебор муж крепкий, могучий, а Жуяга вон какой невзрачный.

— Что с того, что он невзрачный? — поправив височные кольца на тесьме, возразила чернавка. — А на деле Жуяга сильный. Жилистый он, крепкий, руки все в узлах мускулов. Он же по молодости у ваших волхвов подвизался, охранником на капище служил. Ну а каковы ваши… Да что я рассказываю!

— Так он служителем богов был? — задумчиво переспросил Озар. — Откуда знаешь? Я вот ничего про вашего Жуягу не слышал. А ведь должен был бы…

Говоря это, Озар хотел по привычке запустить руку в бороду, как с ним обычно случалось, когда размышлял. Но рука поймала пустоту. Эх, надо от этой привычки избавляться.

Будька зевнула и хотела было идти, но Озар еще спросил: