Эврар уже примечал пни, мимо которых проходил ночью. Пожалуй, и здесь он уже не заблудится. Воин ускорил шаги, неторопливо доставая секиру и устремив взгляд на темный затылок Ги. Взявшись за руки, молодые со смехом перепрыгнули через толстый поваленный ствол. Эврар снова приотстал и услышал, как Эмма вдруг сказала:

– Странно, мы уже совсем рядом, а что-то не слышно колокола.

Эврар замер. Остановился и глубоко втянул воздух.

– Стойте – во имя всех богов земных и подземных!

Юноша и девушка немедленно оглянулись, замедляя шаг.

Эврар стоял, сжимая топорище. Все в нем было напряжено, как взведенная пружина. Всем своим естеством, каждой клеточкой его он ощущал только одно.

Впереди была опасность, больше того – там была смерть.

Глава 5

Ни Ги, ни Эмма не поняли, что волновало мелита. Однако смутное беспокойство передалось и им. Эврар пребывал в страшном напряжении, он замер, словно гончая в стойке, и все его существо обратилось в слух. Ноздри воина трепетали. Нет, он не ошибся. Тонкое чутье не подвело его. Он обонял запах опасности.

Ги и Эмма недоуменно глядели друг на друга. Первые косые лучи утреннего солнца уже золотили верхушки деревьев. Без умолку щебетала какая-то утренняя пташка. Пахло лесным разнотравьем, и ничто не предвещало угрозы. И тем не менее Эврар знал, что она существует. Он слышал гомон вспугнутых птиц впереди, еще какие-то смутные звуки. Воздух вместе с благоуханием леса нес в себе сладковато-тошнотворный запах крови. И еще гари, гари пожарища.

Он коротко взглянул через плечо на своих юных спутников. Мысль о необходимости убить Ги теперь отступила на задний план. Что-то подсказывало ему, что сейчас не время, предстоит нечто совсем иное, куда более серьезное.

– Что случилось, Меченый? – вполголоса спросил Ги.

Он сделал им жест приблизиться. Глаза его возбужденно блестели.

– Там что-то происходит! Ни звука!

Они вмиг стали покорны. Его состояние подчинило юношу и девушку. За ним был опыт бойца, а значит, сейчас он стал главным.

Крадучись, Эврар бесшумно двинулся вперед, сделав спутникам знак оставаться на месте. Какое-то время они стояли в неподвижности, но потом Эмма, а за ней следом и Ги двинулись вперед.

Под обросшим большими бородами лишайника старым дубом лицом вниз лежал человек. На нем была темная сутана монаха-бенедиктинца. Шишковатая голова с неровно выбритой тонзурой была обнажена.

– Да это же блаженный Ремигий, – ахнула Эмма.

Эврар шикнул на нее, но девушка уже ринулась вперед и замерла над поверженным телом. Из спины слабоумного торчала тридцатидюймовая оперенная стрела.

– Боже всеблагой и правый!..

Эврар, оглядевшись, приблизился, присел у тела монаха и перевернул его. Тот глухо застонал. Алая пенистая кровь струилась у него из ноздрей, скапливаясь в морщинистых углах рта.

– Отец Ремигий, это я, Птичка! – ласково позвала девушка, погладив юродивого по щеке.

Лишенные ресниц веки медленно поднялись. Взгляд монаха был бессмыслен, потом в нем что-то мелькнуло, на щеке дрогнул мускул, искривив рот в подобии улыбки.

– …Птичка… Э… ма… ма…

– Кто же это тебя, бедняга?

По-детски обиженное выражение мелькнуло на лице брата Ремигия. Он попытался заговорить, но издал лишь слабый задыхающийся звук. Кровь вдруг потоком хлынула из ноздрей и рта, бледность залила лицо, и все с тем же обиженным выражением он испустил дух.

Эмма ощутила тошноту от запаха крови и, судорожно зажав рот, кинулась к кустам. Ги опустился на колени, медленно прочел заупокойную молитву и закрыл глаза покойного. Эврар пребывал в задумчивости, потом резким движением вырвал из обмякшего тела отца Ремигия стрелу. Взглянул на наконечник и нахмурился.

– Мы должны похоронить его по христианскому обряду, – проговорил, поднимаясь с колен, Ги.

Все еще тяжело дыша, к ним приблизилась девушка.

– Аминь, – сказала она тихо. Потом решительно сжала кулачки: – Кто мог это сделать? Кому помешал бродяга-блаженный?

Эврар, покусывая ус, смотрел на кровавый след, виляющий в траве.

– Видимо, его подстрелили в долине. Но он прошел или прополз довольно далеко. Ад и демоны! До чего же выносливы эти полоумные!

Эмма, прищурившись, взглянула на Ги.

– Если это сделали люди твоего отца…

– Нет! – прервал ее Эврар, трогая наконечник стрелы – плоский, с ложбинкой посередине. – Это норманнская стрела.

Он хищно усмехнулся.

– В Гиларии-в-лесу – норманны!

Девушка судорожно вздохнула, глаза ее расширились. Ги потемнел, лицо его мгновенно осунулось.

– Тогда… – сказал он, – тогда нам нельзя туда возвращаться… Видно, само провидение хранило нас, уводя прочь от Гилария, и мы не должны злоупотреблять милостью небес.

Эврар кивнул.

– На этот раз ты прав, мальчик. Нам следует уйти как можно дальше и схорониться в лесу.

Лицо Эммы залила восковая бледность.

– Матушка! – вдруг воскликнула она. – Там осталась матушка!

И прежде чем они успели опомниться, она стремглав бросилась сквозь кусты в сторону аббатства.

Эврар метнулся за ней, ломая сучья и круша подлесок. Девушка неслась, как лань, светлым пятном мелькая среди деревьев. Мелиту приходилось напрягать все силы, чтобы догнать ее. Деревья расступились, явственно донеслись какие-то крики, шум. Эврар на ходу подхватил сухую корявую ветвь и метнул ее в ноги Эммы, а когда она, споткнувшись, стала падать, с глухим рычанием прыгнул и навалился на нее всем телом, вдавливая лицом в мох и жухлую прошлогоднюю листву.

– Тихо, девочка, тихо, – все еще задыхаясь, бормотал он. – В одиночку на норманнов не ходят…

Он едва удерживал ее судорожно рвущееся тело, стараясь заглушить стоны ее протестов. Их догнал Ги и залег рядом в чаще, понимая, что мелит безусловно прав и вмешиваться нельзя. Наконец Эмма утихла. Лишь плечи ее вздрагивали.

– Ты не будешь больше шуметь, рыженькая?

Девушка замотала головой. Тогда он медленно разжал руки, и Эмма подняла мокрое от слез, перепачканное лицо.

Они лежали на самой кромке леса, в кустах колючего терновника. Два шага вперед – и они оказались бы на открытом пространстве. Сквозь прозрачную молодую листву они видели, как едкий черный дым пожарища плыл над долиной. Горели почти все постройки в селении. Огромным костром полыхала церковь. В дыму и копоти шевелились силуэты людей. Норманны! Эврар и Ги тотчас узнали их – рослые, в рогатых или совершенно гладких шлемах, облаченные в кольчуги или буйволовые куртки с нашитыми бляхами, ноги охватывают лохматые обмотки из овчины до колен. Некоторые из воинов обнажены до пояса и расхаживают с окровавленными секирами в руках. Все кончено, это ясно. Сопротивление аббатства сломлено, и норманны хозяйничают в Гиларии как у себя дома. Нападение произошло в предрассветный час, когда бдительность стражи ослабевает, а сон особенно крепок. Эврар опытным глазом определил это, оценив количество жертв и то, как много успели разрушить и сжечь викинги. Селение уничтожено, ворота аббатства выбиты, занялся местами частокол из бревен, и сами норманны тушат его. Разумеется, пожар в монастыре им ни к чему, они пришли грабить.

По склонам, в траве, в русле ручья валялись тела убитых. Трупов было много, перебита была почти половина мужского населения лесной долины – монахи, сервы, литы. Видимо, обитатели Гилария хоть и запоздало, но все же пытались организовать сопротивление, и в отместку норманны устроили бойню, а теперь расхаживали, поминутно оскальзываясь на мокрой от крови траве и переступая через павших. Иные из защитников лежали, раскинув руки, с оперенными черными стрелами в груди, иные, искромсанные страшными ударами секир, плавали в лужах собственной крови, но были и такие, кто еще слабо стонал, выказывая признаки жизни. Норманны хладнокровно добивали раненых, а метавшихся в панике среди пепелищ сервов, перепуганных женщин, плачущих детей и уцелевших монахов сгоняли ударами кнутов и древками копий в небольшую толпу на лугу за горящей церковью. Туда же гнали и скот. Огромный бык оглушительно ревел, пугаясь огня, блеяли мечущиеся овцы. Обезумевшая в суматохе здоровенная свинья с пронзительным визгом пыталась укрыться среди трещавших и дымивших плетней, и несколько норманнов с хохотом и гиканьем гонялись за ней, наступая на трупы павших. Молодая монахиня отчаянно кричала, вырываясь из лап огромного варвара, который, оттащив ее в сторону, к светлому стволу все еще сохранившего гирлянды цветов майского шеста, швырнул ее на землю и торопливо навалился сверху. С воплями к нему поспешили еще трое и столпились, отталкивая друг друга, пока их приятель не насытился. Кто-то из монахов, отсюда нельзя было разглядеть, подняв вверх крест, пытался усовестить норманнов, но его оттолкнули, и монах кубарем покатился обратно в сгрудившуюся в страхе толпу.

Когда дым относило ветром, становилась видна колокольня монастыря, на верхнем ярусе которой через перила свешивалось тело брата-звонаря. Его, видимо, убили еще до того, как он успел ударить в набат. И все же Эврар был уверен, что именно гул этого колокола достиг его ушей в лесу, когда он проснулся, сам не зная отчего. Вырвавшись из толпы, в сторону леса, прямо к их укрытию со всех ног кинулся беловолосый, кричащий в испуге мальчик лет шести. Эврар весь подобрался, увидев, как за ним кинулся норманн, и сжал рукоять секиры. Однако преследователь настиг ребенка еще на полпути, поднял его над головой и с силой швырнул оземь. Крик малыша оборвался. Норманн пнул тельце ногой и, когда мальчик, как тряпичная кукла, откатился прочь, постоял мгновение и, пожав плечами, двинулся назад. В толпе исходила воем женщина, прижимая к себе еще одного, очень похожего на погибшего, светловолосого ребенка.

Эврар перевел дыхание и немного расслабился.

– Ад и демоны! Удача, что он не наткнулся на нас.

Эврар взглянул на своих спутников. Оба были бледны, в широко распахнутых глазах девушки стоял ужас. Следовало хоть ненадолго отвлечь их, заставить думать о другом.

– Видите норманна на высоком гнедом жеребце? Который только что вырвал копье из тела пригвожденного к частоколу серва? Это и есть сам Ролло. Я видел его, когда ездил выкупать герцога…

Он прикусил язык, поймав себя на том, что едва не проговорился. Но его спутники ничего не заметили.

– Вульфрад!.. – простонала Эмма и закрыла глаза. Из-под ресниц текли крупные слезы.

Эврар мгновенно понял. Он не придал значения тому, что полураздетый, прибитый копьем к частоколу франк и есть тот молодой кузнец, что так увивался за Эммой. Да и где уж было его узнать. Голова парня висела, щегольскую красную тунику с него сорвали. И сейчас же Эврар увидел эту тунику, облегавшую некую знакомую фигуру. Немой коробейник! Он подошел прямо к Ролло и заговорил с ним – в этом не было сомнения. Мнимый торговец на что-то указывал Ролло, и оба смеялись. В глубине души Эврара шевельнулся гнев на себя. Как он, десятки раз сталкивавшийся с северными волками, не распознал в немом норманна? Это хищное лицо, рост, немота, чтобы выговор не выдал викинга… Эврар был слеп, думая лишь о дочери Эда. Ведь он знал лучше кого бы то ни было, что норманны редко нападают вслепую, не разведав заранее, где есть пожива. Богатый монастырь в лесу – легкая добыча. Эврар видел, как норманны сгоняют коров, со смехом покрывают крупы коней богато расшитыми ризами, грузят на телеги снедь, покрывала, церковную утварь, бочонки с вином… Проклятье! Если бы он вчера удосужился минуту-другую поразмыслить! И хотя Эврару не было дела до всех этих монахов, литов и сервов, он люто ненавидел норманнов.

Отчаянно визжала свинья, которую норманны наконец повалили и теперь вязали ей ноги. Сбившихся в кучу пленников викинги хлестали, как скотину. Эврар был несколько озадачен тем, что они оставили в живых столько пленных, перебив лишь стариков да больных. Даже детей не отделяли от матерей, а у взрослых щупали мускулы, заглядывали в зубы, предназначая пленников, очевидно, для продажи в рабство. На женщинах и девушках раздирали одежды, разглядывали тела, отбирая понравившихся. Свирепо ругались при дележе. Кричала какая-то женщина, цепляясь за девушку, которую тащил бородатый норманн в остроконечном шишаке. Норманну, видимо, это надоело, он выхватил топор и замахнулся. Девушка отчаянно вскрикнула, вцепившись в его руку, после чего сама освободилась из объятий матери и пошла за воином. Женщина закрыла руками лицо и упала на колени, раскачиваясь из стороны в сторону. Она не видела, как разбойник, намотав косу ее дочери на руку, повалил ее на землю под частоколом аббатства, грозно рыкнув на подоспевшего было другого викинга.

– Сезинанда, – тихо произнесла Эмма и спрятала лицо в ладонях.

«Пусть выплачется, – подумал Эврар. – Но потом надо немедля уходить. Жаль, что нельзя достать лошадей. Но главное, что погони не будет. Пусть Фульк останется в заблуждении, что и его отпрыска, и будущую невестку увели норманны».

Донесся истошный вопль. От гари, от плывшего в их сторону дыма першило в горле. Ги пал лицом в мох, давясь кашлем. Когда он поднял голову, глаза его слезились – то ли от дыма, то ли от увиденного.

– Яко звери лютые, – промолвил он на латыни и сжал крест на груди. – Как человек может уразуметь Божью волю, когда творится подобное? Господи Всемогущий! Почему ты позволяешь торжествовать дьяволу?

Эмма подняла голову. Губы ее распухли, слезы оставили влажные борозды на грязных щеках. Но глаза оставались ясными и упорно искали кого-то.

– Матушка, – тихо сказала она. – Я нигде не вижу моей матушки.

– Нам пора уходить, – глухо сказал Эврар. – Поспешим, пока они не обнаружили нас.

Он внезапно схватил попытавшуюся было вскочить девушку за руку.

– Куда, во имя неба! Тебе не терпится разделить участь своих подруг?

Эмма резко рванула руку.

– Башня Святой Марии цела! Там никого нет. Я должна попытаться хоть что-то узнать о судьбе матери.

Эврар хмыкнул.

– Как же! Оставят эти волки хоть что-то в овчарне, где побывали.

Девушка вновь начала вырываться.

– Да пойми же, пес! Ги, прикажи ему! Он ведь в услужении у твоего отца, он ваш наемник…

Ги кусал губы.

– Это более чем опасно, Эмма. Эти пособники нечистого рыщут повсюду. Эврар прав. К тому же женщине твоего рода не пристало рисковать своей жизнью – таково веление Отца Небесного.

Эмма стремительно повернулась и смерила юношу уничтожающим взглядом. Так могла глядеть лишь дочь короля Эда, его сила чувствовалась и в ней.

– Жалкий трус!

– Эмма, ты должна понять…

Но она уже не глядела в его сторону. Повернулась к Эврару, сжала его руки своими.

– Слушай, мелит! Ради всего, что свято для тебя, помоги мне. Видишь, ее нет ни среди пленных, ни среди тел, усеивающих долину. И если ее нет и в башне, то, возможно, она нашла убежище в лесу… Так уже было много лет назад. Я должна иметь надежду, мелит! Заклинаю тебя прахом твоих предков!

Порфирородная принцесса умоляюще глядела в глаза наемнику-убийце, сознавая, что в том, на что она решилась, только он в силах ей помочь. Ее мольба рвалась из глубины сердца, и непередаваемо прекрасный образ ее матери-королевы возник перед Эвраром. В груди наемника что-то дрогнуло. Казалось, он смутился. «По крайней мере, потом она будет знать, чем обязана мне, и с нею будет меньше хлопот в дороге».

– Идем!

Они крались, как тени. Эврар, за ним Эмма, все еще в накидке Ги, и немного позади сам юноша. Воин приглядывался – не направляется ли кто из норманнов в лес. Но тем хватало дел и в долине. Он видел, как Ролло въехал верхом в ворота монастыря. Несколько норманнов последовало за ним. Другие хлопотали в селении. Старая каменная башня одиноко стояла в дальнем конце долины. Заросли подступали прямо к окружавшему ее частоколу.

«Возможно, и получится», – решил Эврар.

Они выскользнули из леса и, прижимаясь к частоколу, прокрались ко входу и метнулись во двор. Здесь повсюду валялись тела норманнов, пронзенные стрелами.

«Неужели святые сестры оборонялись?» – изумился Меченый.

Внезапно он замер и тут же опрометью кинулся за груду бревен у стены. Эмма и Ги последовали за ним. Все трое затаились, едва дыша и прижимаясь к земле. Из дверей башни доносилась грубая норманнская речь, а затем показались двое – стройный юноша с бледным некрасивым лицом в богатой кольчуге и седой великан в рогатом шлеме, с заплетенной в косу бородой. Старик что-то вертел в руках, юноша искоса разглядывал его находку. Эмма вдруг вцепилась зубами в руку, чтобы не закричать. В лучах поднявшегося над лесом солнца ярко блеснул голубоватыми искрами драгоценный крест ее матери.

Оба викинга, переговариваясь, прошли мимо, и наступила тишина. Эврар взглянул на девушку. Лицо ее было мокро от слез.

– Может быть, вернемся в лес?

Эмма медленно покачала головой.

– Нет, я должна найти ее.

Девушка стремглав кинулась под старую арку башни.

Первый этаж каменного круглого строения, видимо, служил часовней. Рядом с небольшим возвышением в нише валялась поверженная статуя Богородицы. Алтарный покров был сорван. Светильники лежали опрокинутыми, масло растеклось, смешиваясь с кровью убитой дородной монахини. Каменная лестница вела вдоль стены наверх. Эмма стремительно взбежала по ней. Здесь стояли ложа монахинь, с которых уже сорвали белье, и пара ларей, еще не разграбленных. Один был изрублен секирой, но, видимо, так и не вскрыт. Эмма по такой же каменной лестнице устремилась дальше. Эврар и Ги двинулись следом, услыхав наверху ее возглас.

Она стояла на коленях у окна – там, где лежала Пипина Анжуйская. Рядом с графиней покоился длинный лук, ее побелевшие пальцы все еще стискивали его.

– Матушка, – тихо позвала девушка, бережно приподнимая голову убитой. Головного покрывала на графине не было. Ее рыжие, но другого оттенка, чем у Эммы, волосы были в беспорядке. На бледном лице отчетливо проступили веснушки, не заметные ранее.

Девушка охнула, почувствовав на ладонях липкую кровь. У Пипины была страшная рана, нанесенная норманнским топором, перерублена ключица. Осколки кости смешались с плотью и волокнами головного покрывала. Эмма беззвучно заплакала.

Эврар пожал плечами и отошел. Ги начал было читать заупокойную молитву, когда окрик Эммы заставил его остановиться.

– Она дышит! Хвала небесам, она жива!

Теперь приблизился и Эврар. Склонился, приложил к устам женщины лезвие секиры, и оно сейчас же затуманилось. Действительно, графиня жива, но, когда он взглянул на страшную рану, на то, как струилась кровь, он понял, что никакой надежды нет, но почему-то не сказал об этом девушке. Эмма устремилась к небольшому ларчику в нише, не замеченному викингами за связками лекарственных трав. Достала чистое полотно и попыталась наложить повязку. Однако кровь не унималась. Эврар переглянулся с Ги. Юноша обучался в монастыре врачеванию и тоже сознавал, что все бесполезно. Однако и он молчал.

Пипина Анжуйская вдруг слабо застонала. У Эммы дрожали руки, кровь неотвратимо проступала и проступала сквозь белое полотно.

– Матушка, потерпи немного. Бог милосерден… О, матушка!

Золотистые ресницы графини дрогнули. Она нахмурилась, словно только сейчас ощутив боль, и медленно открыла глаза. Графиня смотрела на дочь, не узнавая, однако спустя минуту ее взгляд прояснился.

– Моя принцесса… Ты жива!

– Все будет хорошо! Я вылечу тебя. Мы унесем тебя из этого ада.

Голос девушки дрожал, в нем явственно слышались слезы. Бледная улыбка тронула губы Пипины Анжуйской.

– Нет, ангел мой…

Она коротко застонала, но вскоре едва слышно заговорила:

– Хвала Деве Марии, я еще жива и могу сказать… Ты должна узнать об этом, прежде чем я умру!