Эмма сцепила зубы и с бесстрастным лицом продолжала слушать Атли, болтавшего, как обычно, о том, как благороден и справедлив его могущественный брат Ролло.

Глупая Тетсинда, пожалуй, и верила россказням юноши. Она озабоченно спрашивала, какой надел назначают крестьянам в Нормандии и разрешено ли иметь там землю одиноким вдовицам. Атли, улыбаясь, отвечал, что если вдовица еще хороша собой и здорова, то она недолго останется в одиночестве. Увы, мужчин в Нормандии куда больше, чем женщин, и пленницам не приходится прозябать без защитника.

Эмма невольно повернулась и взглянула на потупившуюся Тетсинду. Менее двух недель прошло со дня гибели Сервация, которого она так ревновала ко всем женщинам округи, и вот – она уже мечтает о новом хозяине. Впрочем, может, она и права. Жизнь есть жизнь, и как уцелеть в этом мире одинокой женщине, да еще с малым ребенком на руках…

Эмма перевела взгляд на подшучивавшего над вдовой Атли. Этот болезненного вида юноша вызывал у нее только отвращение. Но сейчас она глядела лишь на проступившую при повороте головы жилу на его худой шее, на неприкрытую воротом туники ключицу. Как сладко было бы вонзить туда лезвие кинжала, увидеть, как этот несносный болтун захлебнется собственной кровью! Она невольно улыбнулась этой мысли и вдруг почувствовала смутный зуд в ладонях, жаждущих ощутить рукоять оружия. Кровь зашумела в ушах, сердце вздрогнуло, словно дремлющая потайная сила всколыхнула все ее существо. Она наконец поняла, для чего стоит жить. Месть! И не так, как прежде, когда она погубила своим безрассудством Ги и едва не заставила лишиться жизни мелита Эврара (девушка ничего не знала о судьбе Меченого, но чем больше думала об этом, тем сильнее в ней билась надежда, что хотя бы вавассору Фулька Рыжего удалось спастись). Нет, теперь она дождется своего часа, тщательно продумает все, чтобы нанести неожиданный и самый болезненный удар…

Эмма вновь отвернулась, поймав устремленный на нее взгляд юноши. Сейчас в ее глазах можно было прочесть многое.

– Мне уйти? – с робостью спросил он.

«Этот дурень ничего не заметил», – натягивая на лицо меховое покрывало, подумала она и услышала легкие шаги, когда Атли направился к выходу.

Когда она осталась одна, то сейчас же стремительно встала и заметалась по покою, словно зверь в клетке. Подойдя к стоявшей возле стены посудине с водой, Эмма наклонилась, разглядывая свое лицо. Нездоровая припухлость уже спала, сошли синяки. А шрам на скуле стал совсем крошечным. Приподняв длинную холщовую рубаху, она с интересом разглядывала себя. Кожа все еще была покрыта желтыми пятнами, а с груди и живота еще не сошли ссадины, оставленные железными пластинами панцирей насильников. Однако не это главное. Три дня назад она почувствовала наконец, что самое страшное, что могло произойти после пережитого ужаса, миновало ее. Хвала небесам – она не была беременна!

Скрип двери заставил ее резко опустить край одежды. Тетсинда обрадованно улыбнулась, увидев поднявшуюся с ложа болезни девушку.

– Принеси воды. Я хочу вымыться, – властно, будто приказывала всю жизнь, велела Эмма.

Погрузившись в бадью с теплой водой, она стала так скрести и тереть свое тело, словно пыталась вместе с грязью смыть всякое воспоминание о пережитом ужасе. «Я не должна думать об этом, все это следует забыть, – мысленно приказывала она себе. – Иначе я всякий раз стану вспоминать о своей беспомощности и не смогу быть сильной, когда придет пора отомстить».

Тетсинда принесла ей бледно-зеленую плотную тунику и сандалии с ремнями, оплетавшими лодыжки, а затем расчесала длинные густые волосы девушки, ставшие блестящими и пушистыми после купания.

– Да ты у нас красавица хоть куда, Птичка! Даже этот рубец тебя не портит. Я хорошо зашила его, и со временем он почти исчезнет.

После этого она предложила Эмме прогуляться, но девушка наотрез отказалась. Ей все еще невыносима была мысль о похотливых мужских взглядах и шепоте за спиной. Она ограничилась разглядыванием города в окно башни.

Сомюр действительно лежал в руинах. Большинство деревянных построек сгорели, и теперь там, где стояли дома, оставались лишь каменные трубы да кое-где опорные столбы, под которыми пепелища зарастали сорными травами. Немногочисленные каменные строения также пребывали в запустении, покрытые мхом и лишайниками. В оконных проемах рос чертополох, в трещинах между камней покачивались на ветру молодые деревца. Мощная городская стена была полуразрушена, местами от нее остались лишь груды щебня. Однако на тех ее участках, что уцелели, виднелись темные силуэты стражников-норманнов, вооруженных копьями, бдительно несших службу, ибо, как отметила Эмма, викингов и в самом деле было в городе не так уж и много. И тем не менее чувствовалось, что варвары обжили это место. На пустыре – там когда-то была главная площадь, а сейчас одиноко высились несколько полуразрушенных, римских еще, колонн, обвитых плющом, – паслись кони норманнов. За ними виднелись несколько наспех сколоченных времянок и навесов, где на шестах висела конская упряжь. Стояли какие-то повозки, слышался стук молотков и визг пил. Там, где высились старые колонны, среди груд обломков Эмма заприметила беспечно игравших детей пленных франков. Кажется, норманны не опасались, что они убегут, и не мешали их играм, так что осмелевшие малыши порой вертелись под ногами рослых северян и даже болтали с ними. Неподалеку среди руин пылали костры, викинги из огромных котлов раздавали подходившим пленным франкам еду, и те уносили ее куда-то за руины, где, видимо, и находилась их стоянка. Двое других пленных, сидя у колоды с грязной водой, острыми черепками соскребали жир с помятых котлов, еще несколько сгребали навоз, куда-то гнали овец, таскали вязанки хвороста.

Прямо напротив окна Эммы располагалась кузница под наспех сколоченным навесом, и двое обнаженных до пояса норманнов с длинными, схваченными узкими ремешками волосами мерно били по наковальне, на которой вишнево светилась длинная полоса заготовки. Еще один, склонившись над копытом лошади, осматривал ослабевшую подкову. На первый взгляд открывшаяся ей картина казалась почти мирной, если бы здесь не было такого множества вооруженных воинов, а ветер не приносил бы порой запаха крови и нечистот от ютящихся где-то пленных, если бы не виднелись вдали на шестах отрубленные головы тех франков, кто выказал неповиновение или чем-то задел норманнов. И хотя большинство язычников просто сидели, греясь на солнышке, вид у них был воинственный, а смех слишком напоминал Эмме о событиях прошлых дней. Норманны вскоре заметили глядевшую в окно девушку, повернули головы в ее сторону, а один из них приветливо помахал рукой. Эмма, сжав зубы, впилась пальцами в гранитную плиту подоконья. «Я должна разучиться бояться их. А главное – не думать о том, что им известно, что произошло со мною».

Вечером в башню снова пришел Атли, принеся две связки свечей и несколько факелов. На Эмму он глядел с немым восхищением. Тетсинда накрыла стол, причмокивая губами от вида яств: куропатки, приготовленные с клюквой, запеченная свинина, отварная морковь и овсяные лепешки с пылу с жару, которые надлежало есть, макая в горьковатый вересковый мед. Атли был оживлен и вновь повествовал о своем непревзойденном брате. Тот должен вскоре вернуться, и тогда они тронутся в путь, в земли, где Эмме ничто не будет угрожать, ибо там и Ролло, и Атли почитают как правителей.

Эмма едва удостаивала Атли редким словом.

– Можно было хотя бы улыбнуться, – сердито выговорила ей Тетсинда, когда юный норманн ушел. – Прежде ты ни на одного парня не могла глянуть, чтоб не очаровать его. А теперь и надо бы, да ты упрямишься, словно хочешь накликать беду. Что, если варвар разгневается? В этой Нормандии его брат равен королю. Даже могущественным Каролингам не под силу с ним справиться. А Атли близок к нему. С ним ты будешь как под дланью Христовой. Я же и дальше с радостью стану прислуживать тебе.

Следующие дни Эмма целиком провела у окна. С невольным удивлением и негодованием она глядела, как ее соотечественники постепенно примиряются с властью норманнов. Тощий брат Авель с готовностью помогал в кузнице. Варвары хлопали его по плечу, угощали вином из своего меха.

Тетсинда деловито сновала по двору, порой перебрасываясь словечком с бездельничающими норманнами. Один из них помог ей поднести тяжелый ушат. В углу находился колодец, из которого, вращая скрипучий ворот, воин в рогатом шишаке тащил бадью с водой. Рядом толпились дети, радостно визжали, когда хохочущий викинг брызгал на них. Растрепанная незнакомая девушка гнала от реки гусей, на ходу перешучиваясь с заигрывающими с нею воинами. Эмма с изумлением глядела на нее. Неужто эта девка в лохмотьях вместо одежды не испытала насилия и ярости норманнов? Слабы разумом эти люди или, наоборот, цепки и умны в своем стремлении выжить, раз могут так скоро примириться с уготованной им участью рабов? Она испытывала стыд и досаду за соотечественников. Отводя взгляд, Эмма глядела на широкую гладь Луары, блестевшую за развалинами стен. Среди искрящихся бликов на воде покачивались длинные силуэты кораблей викингов с оскаленными драконьими мордами. Именно на них люди ярла Ролло приплыли в эти края. Налетавший ветер приносил теплый запах ближнего соснового леса. Над старым Сомюром возносился к небу крутой откос скалы, изрытый темными провалами пещер, невольно напоминавших норы ласточек-береговушек. На вершине маячили выветренные развалины крепости. Нежная зелень уживалась с грубым камнем, пускала корни на руинах, находя эту почву весьма благоприятной для жизни. Камень и зелень живописно венчали эту возвышенность, господствующую над сверкающей Луарой.

В некий день воин на выступе скалы протяжно затрубил в рог. Норманны мгновенно засуетились, хватаясь за оружие. Теперь их оказалось куда больше, чем Эмме казалось поначалу, и скорость, с какой из дремавших на солнце бездельников они превратились в отборных воинов, невольно поразила ее. И все же сердце забилось. Что сулил этот глас трубы? Как знать, может, и на этих покорителей франков найдется управа?

Но надежда вскоре погасла. Викинг что-то прокричал со стены, и норманны, отложив оружие, отправились приветствовать возвращавшихся своих. Вновь прибывшие въезжали на площадь оживленные и торжествующие, радостно окликая встречающих. Их лошади под попонами из церковных риз ржали, перебирая ногами и звеня золочеными наборами поводьев. Почти все викинги были в чешуйчатых кольчугах или тяжелых кожаных панцирях с нашитыми сверху железными пластинами. За плечами или у седельных лук висели большие овальные щиты из твердого дерева, обтянутые кожей или обитые бронзой. Вооружены они были длинными копьями или дротиками со стальными наконечниками, а у бедра почти каждого висел длинный меч или тяжелая секира. На головах ладно сидели кованые шлемы, большей частью с позолоченными украшениями в виде турьих рогов. Впереди ехал предводитель с длинными, развевающимися по ветру волосами, но его голову венчал лишь кованый, ярко сияющий обруч.

Эмма почувствовала, как при взгляде на него у нее стало тяжко в груди, сердце сжалось в комок, а затем застучало, словно сорвавшись с цепи. Волна ненависти обожгла ее. Она почти беззвучно зарычала, и пальцы ее непроизвольно сжались. Воочию, совсем рядом, она видела злейшего врага, человека, сломавшего ее жизнь. Не отрываясь, не мигая она смотрела как он, остановившись напротив ее окна, несколько тяжеловесно после долгой езды выбрался из седла. Донесся звон поводьев, брошенных одному из франков-рабов.

– Не давай ему стоять!

Эмму пронизала дрожь при звуках этого голоса.

– Клянусь! – зашептала она, задыхаясь, словно в забытьи. – Клянусь светлой памятью той, что вскормила и взрастила меня, той, что пронесла меня младенцем на руках из Байе до Анжу, что я отомщу тебе и заставлю омыться кровавыми слезами эти волчьи глаза!

Она видела, как к ярлу подбежал его брат, и они обнялись, смеясь. Ролло оживленно обратился к Атли, но вдруг поднял голову – и их взгляды встретились. В следующий миг Эмма в безотчетном страхе отступила от окна и застыла в глубине покоя, сотрясаясь от дрожи.

– Не смей! – приказала она себе. – Тебе нельзя так вести себя, если ты хочешь осуществить задуманное. Ведь теперь осталось полагаться только на себя и поэтому следует быть сильной. Господь милосерден!

Когда она вновь приблизилась к окну, Ролло уже не было. Эмма видела, как норманны расседлывают лошадей, как рабы вываживают их по кругу, давая остыть после скачки. Вскоре показался обоз, что следовал за передовым отрядом. Повозки с колесами едва ли не в рост человека нестерпимо визжали немазаными осями, слышалось фырканье мулов. Возницы-норманны с довольным видом поднимали дерюжные покровы, демонстрируя сотоварищам то золотую дарохранительницу, то богатое оружие, то тяжелые свертки богатых тканей. За обозом гнали сотни лошадей, коров, даже свиней. Последними двигались утомленные, покрытые пылью пленники. Они растянулись длинной вереницей, прикованные друг к другу за шею цепями, руки их были связаны ремнями. Эмма заметила, что среди пленных много мужчин в хороших туниках и с военной выправкой, как у вавассоров. Немало было также и женщин, многие из которых вели с собой или несли на руках детей. Их не связывали, как мужчин, а по прибытии на место первыми отвели к котлам, где варилась похлебка. Мужчин же не расковывали до поры. Внимание Эммы привлек богато одетый густобровый мужчина, бывший, видимо, главным среди пленных. К нему льнула красивая женщина в платье из расшитого сукна. Она не оставила его и тогда, когда остальным женщинам начали раздавать похлебку. Женщина сидела понуро, вытирая без конца струящиеся слезы.

Эмма поняла, что на этот раз разбойники изрядно поживились в каком-то богатом поместье или скорее городе. Это же подтвердила и Тетсинда, уже все проведавшая и явившаяся рассказать девушке.

– Представь, Птичка, на этот раз люди Ролло разгромили и сожгли крепость Шинон и захватили самого виконта Тибо с супругой.

Эмма вспомнила, что Пипина Анжуйская не раз упоминала, что виконт Тибо был соперником графа Фулька и оба они без устали боролись за власть на Луаре. Теперь же, скованный и поруганный, виконт понуро сидел среди других пленных, свирепо взглядывая на жену, когда та принималась что-то ему говорить.

Весь остаток дня Эмма провела у окна. Она видела, как пленные под свист бичей норманнов таскали в сторону кораблей тюки с добычей и фуражом для скота. Здесь же Эмма увидела и Атли. В руках у него был свиток, куда он заносил количество награбленного. Пленников увели с площади, и викинги, почистив и отправив пастись лошадей, привольно расположились у костров, приводя в порядок оружие, беседуя и беспрестанно прикладываясь к тяжелым бурдюкам. Многие тут же и валились, опьянев. В отблесках пламени Эмма видела стоявших на стенах сторожевых воинов, ни на миг не терявших бдительности. Она видела, как Ролло сам обошел посты, а затем подсел к одному из костров и включился в беседу. Эмма слышала его смех, и всякий раз ее охватывал приступ удушливой ненависти.

Когда стемнело, в башню поднялся Атли. Сегодня он выглядел хмурым и озабоченным. Тетсинда, которая опасалась спускаться вниз, ибо на площади было полным-полно пьяных норманнов, накрыв на стол, присела у дальней стены с Юдиком, чтобы не мешать беседе. Однако Эмма и Атли молчали. Эмма почти не прикасалась к еде, юноша же ел жадно, лицо его казалось осунувшимся и утомленным.

– Ролло взял Шинон, – наконец сказал он, отставляя чашу с сидром. – В Сомюре слишком много пленных и добычи, поэтому большая часть завтра будет отправлена по Луаре во владения моего брата.

Он внимательно поглядел на девушку из-под светлой челки.

– Я завтра уеду. Ролло одному мне доверяет перевозку пленных и груза.

Эмма безотрывно глядела на него.

– А я? – спросила она с невольным беспокойством в голосе. – Что будет со мною?

– Я не могу взять тебя с собой. Плаванье обещает быть опасным и трудным. Слишком много добычи, и мне придется за всем наблюдать. Со мной отправится и большая часть воинов, а такая красавица, как ты, на корабле может стать источником раздоров. Ролло приказал оставить тебя здесь.

У Эммы все поплыло перед глазами. Она побледнела, непроизвольно рванув шнуровку у горла. Она до сих пор не могла избавиться от неприязни к Атли, однако вынуждена была признать, что уже привыкла чувствовать себя под его защитой и покровительством.

Остаться же в лапах оборотня Ролло… От страха и отчаяния она почувствовала дурноту.

Заметив, что ей не по себе, Атли торопливо шагнул к ней, и девушка схватила его за руку.

– О, я прошу тебя, Атли, не оставляй меня одну!

Юноша был тронут мольбой, звучавшей в голосе своей неукротимой красавицы. Он с осторожностью улыбнулся:

– Но это невозможно. Ролло приказал мне.

Рядом возникла Тетсинда, выбравшаяся из своего угла.

– О, благородный господин Атли, не оставляйте нас без своего высокого покровительства! Что мы будем делать без вас? Кто нас защитит?

– Ролло, – ответил молодой норманн. – Он дал слово, что будет охранять и заботиться о вас. Он не обидит вас. Надо только быть покорной, Эмма.

И хотя его последние слова относились к девушке, при этом Атли выразительно смотрел на Тетсинду, ибо, невзирая на то, что все эти дни Эмма была спокойна, он чувствовал в ней дремлющую энергию сопротивления.

Однако сейчас девушка казалась только растерянной и испуганной.

– Ради всех ваших богов, Атли! Возьми меня с собой.

Она взглянула на него, и сердце юноши затопила нежность. Однако он сокрушенно покачал головой.

– Нет, Эмма. Ролло прав, и мне не стоит отправляться в плаванье с тобой. Я скоро вернусь, и тогда ты проделаешь путь в Нормандию со всеми удобствами, как благородная дама, а не жалкая пленница.

Эмма резко оттолкнула его руки.

– Ролло, всегда Ролло! Как можно полагаться на слово этого кровавого оборотня, живого мертвеца? Этого чудовища?

Атли с любопытством спросил:

– Отчего ты называешь моего брата оборотнем и живым мертвецом?

Девушка прищурилась.

– Потому что мне известно, что, еще когда я была ребенком, его убили, пригвоздив мечом в разграбленном им же Байе.

К ее изумлению, Атли расхохотался.

– О, Один! Нет, клянусь, Ролло был бы поражен, узнав, какие ходят слухи на Луаре! Нет, Эмма, в Байе был убит не мой брат, а его отец Рольв Пешеход, на которого Ролло-младший удивительно похож. Их беспрестанно путают, а еще чаще принимают за одно лицо. Но поверь, мой брат всегда бывает крайне недоволен, когда ему приписывают деяния и славу его отца.

– Кровавую славу, – медленно проговорила Эмма.

Она не могла определить, что чувствует, узнав, что Ролло вовсе не оживший мертвец. Разве что суеверный страх перед ним ушел. Но облегчения она не ощутила. Какая разница, отец или сын Ролло разграбили город Байе и убили графа Беренгара и ее молочного брата, отец ли, сын ли, – оба они кровожадные хищники. Каково зерно, таков и росток…

На другой день Эмма наблюдала за отплытием судов. Туда все еще сносили тюки с добычей, сгоняли скот, перво-наперво лошадей, которых северные язычники ценили превыше остального. Девушка видела, как Ролло долго, с наслаждением оглаживал великолепного вороного жеребца, который, если она не ошибалась, принадлежал прежде Эврару Меченому. Потом на корабли погнали людей, сначала женщин с детьми, потом мужчин. У Эммы сжималось сердце, когда она узнавала лица поселян из Гилария-в-лесу. Викинги, очевидно, отобрали главным образом мастеров. Она видела, как шли одноглазый великан кузнец Одо – отец Вульфрада, следом шорник и гончар из Гилария и многие другие. Монахов викинги не ставили ни в грош. Эмма заметила, как насильник Рагнар грубо пнул старого брата Тилпина. Тот, кряхтя, поднялся на ноги и, поскольку за ним никто не следил, пошатываясь, отошел в сторону и уселся на обломок стены, упершись локтями в колени и свесив голову. Брат Тилпин был растерян и угнетен и, очевидно, не знал, что делать. На него никто не обращал внимания. Эмма подумала, что, решись старик уйти куда глаза глядят, его бы никто не стал удерживать. Однако маленький брат-ключарь сидел, не двигаясь, потом с кряхтением поднялся и зашлепал босыми ногами в сторону, где размещались остальные пленные. У Эммы защемило в груди при виде жалкой фигуры ее ворчливого наставника.