Ролло неторопливо разглядывал ее с ног до головы. Дыхание его стало тяжелым, глаза горели. Взгляд ярла задержался на прерывисто вздымающейся груди девушки, крепкой и круглой, с торчащими под мокрой тканью сосками. Шея Эммы, вся в каплях влаги, была округлой и белой, а в бездонных глазах стоял страх. О, он видел, что она совсем иначе смотрела на него совсем недавно, когда он нагим вышел к ней из воды. Тогда Ролло улыбнулся ей.

– Не стоит так бояться. Тебе знакома лишь боль, это правда. Но только когда двое сливаются в одно, можно узнать, для чего боги дали людям столько плоти. Нет ничего слаще ее, девочка, а наслаждение поможет тебе позабыть о пережитом ужасе. Ты, как сама Фрейя, создана для любви.

Его хриплый, срывающийся голос еще больше испугал Эмму. Она видела, что он находится словно в забытьи и говорит, путая франкские и норвежские слова. Взглянув в его безумные, затуманенные глаза, она завопила и стала отчаянно вырываться, едва ярл попытался притянуть ее к себе. Запястье выскользнуло из пальцев Ролло, и в панике она бросилась обратно в воду, но викинг вмиг настиг ее, обхватил поперек тела и вынес на берег.

– Успокойся, успокойся, говорю тебе!

И откуда у такой мелкой пичуги столько сил? Несколько минут кряду Ролло не мог сладить с этим взбесившимся зверенышем. Острая боль обожгла его лицо, когда ей удалось высвободить руку. Он едва успел отшатнуться, иначе лишился бы глаза. Ярл с силой заломил руки Эммы, схватил ее за волосы и, запрокинув голову девушки, стал целовать ее горло.

– Не смей кусать меня! – вскричала она – и вдруг затихла, обмякла в его руках. Ролло был бы удовлетворен, если бы не странная неподвижность ее тела. Он удивленно заглянул в лицо Эммы и увидел побледневшие полуоткрытые губы и закатившиеся глаза. Ярл растерянно ослабил хватку, и девушка выскользнула из его рук, как тряпичная кукла.

– Эй, что с тобой? Ты не умерла?

Он приподнял ее голову, слегка похлопал по щекам. По лицу Эммы прошла дрожь, ресницы медленно опустились, но в себя она так и не пришла. Теперь она была в его власти, но Ролло не была по душе любовь с трупами, и это обмякшее бесчувственное тело погасило весь его пыл. Подняв девушку на руки, он отнес ее в тень и уложил там, глядя на нее с сожалением. Она была легка, как перышко, такая хрупкая и обольстительная. Бледность щек оттеняла глубокую черноту ресниц и бархатный изгиб бровей, рыжие волосы, тяжелые, красно-медные, оттягивали бессильную голову назад. Ролло уже давно не видывал столь красивых женщин. Сейчас он не пытался сделать ей ничего плохого, наоборот – хотел быть с ней нежным, несмотря на все, что было.

Ролло отошел подальше и сел у воды. Он был обескуражен. Он всегда гордился тем, что знал, как ласкать женщин, как разжечь ответное желание даже в самых строптивых пленницах. У него была превосходная наставница – Снэфрид, жена. Ярлу не дано было знать, где она выучилась колдовству любовных ласк, но даже после самых красивых пленниц он неизменно возвращался к ней. Но именно благодаря Снэфрид он разучился любить, если женщина не становилась как воск в его руках. Ему нравилось одерживать победы в любовных забавах, это было как игра, как поединок, из которого он стремился всегда выходить победителем. Ролло отчасти презирал тех, кто брал женщин силой, во хмелю, а потом хвастал своими победами. Это походило на то, как навешивают на себя побольше медных украшений, отказываясь от чистого золота. Именно поэтому он не тронул поначалу эту рыжую. Кроме того, уж слишком он ее тогда ненавидел. Но сейчас… Он стремился покорить ее, заставить понять, что он сильнее ее во всем. Она вопила о своей ненависти, а ему вдруг стало любопытно, какова же она в слабости и любви? И все же он никак не ожидал, что эта рыжая бестия от страха впадет в беспамятство, едва он захочет приласкать ее…

Ролло огляделся. Что-то уж слишком долго не приходила она в себя. Он взял запястье девушки и почувствовал отзвуки ударов сердца. Они были слабы, едва заметны. Он задумчиво потер переносицу, потом вернулся к воде и, набрав пригоршню, стал брызгать в лицо Эммы. Девушка глубоко вздохнула, слегка повернула голову. Тогда он оставил ее, сел в стороне и стал разворачивать сверток с провизией. Ничего с этой девкой не случится, а им уже пора продолжать путь, и теперь самое время подкрепиться.

Эмма пришла в себя не сразу. Села. Ее мутило, свет резал глаза, голова была неподъемно-тяжелой. Но едва она увидела Ролло и вспомнила, чего он от нее добивался, вся сжалась, готовая бежать в любую минуту. Но норманн преспокойно грыз сухари, прикладываясь к меху с вином. Порой он поглядывал на нее через плечо, однако испугавшего ее выражения на его лице уже не было. Эмма перевела дух. Ролло приблизился к ней.

– Возьми, поешь. Нам предстоит долгий путь, а ты выглядишь так, словно и не отдыхала.

Девушка с трудом заставила себя проглотить пару сухарей. Она по-прежнему испытывала слабость, но тяги к еде не было. Зато вино, кислое и терпкое, пила с видимым удовольствием. Оно дало ей силы встать и идти.

Ролло, как и вчера, двигался впереди, Эмма, озираясь, следовала за ним. Она никогда прежде не подумала бы, что лес может пугать. Но эти глухие места, этот беззвучный полумрак застывшей полуденной чащи невольно вызывал в ней легкую жуть, заставляя ускорять шаги и помимо своей воли поспевать за норманном. Если бы она обнаружила тропу или какой-либо намек на жилье, она непременно постаралась бы сбежать от своего страшного проводника, но в такой глуши всегда можно нос к носу столкнуться с медведем или с вепрем-секачом, Ролло же вооружен и сумеет постоять за себя.

Лес вздымался густой стеной. Склонялись друг к другу вековечные исполины, повитые диким виноградом и отсвечивающие серебром лишайников. Были тут и приземистые дубы, и корявые вязы, стоявшие бок о бок с березами, рябинами, ясенями. Порой густую листву, как башни, пронизывали темные силуэты елей. В непроходимых зарослях кустарников вдруг вырастали мшистые, изъеденные временем скалы. Вокруг стояла душная, усыпляющая тишина. Все твари умолкли, сраженные полуденным зноем. Одна только черная ворона промелькнула меж стволов, уселась на кривом суку вяза и принялась настырно каркать.

Ролло улыбнулся. Птица Одина. Это было доброй приметой, указывало, что его бог не забыл о нем.

Порой викингу приходилось браться за меч и прорубать дорогу в зарослях. Его пленница выглядела бледной и утомленной и при малейшей заминке устало прислонялась к стволам, тяжело дыша. Он видел, как она падала, тяжело, как старуха, поднималась и, пошатываясь, брела дальше. Девушка казалась сонной, взгляд ее был бессмысленным, щеки багровели нездоровым румянцем, а когда он окликнул ее, чтобы узнать, в чем дело, очнулась и поглядела на него мгновенно расширившимися глазами. Взгляд как у дикого животного, которое вот-вот прянет в чащу. Что ж, упрямства у нее еще хватает, а значит, нечего о ней и беспокоиться.

Дорогу им преградила река.

– Сможешь плыть?

Эмма кивнула, а затем спросила:

– Долго ли еще идти?

– Пока не доберемся до Ловаля. Там уже мои владения, а в крепости – мои люди. Но идти туда, если не сможем найти хорошей дороги, долго.

Почему он объясняет ей это? Может, оттого, что в этой глуши приятно чувствовать, что ты не один.

Он уже почти переплыл реку, когда увидел, что девушку сносит течением. Пришлось возвращаться. Когда он вытащил ее из воды, она не могла держаться на ногах, словно холодная вода лишила ее остатка сил. Ролло решительно встряхнул Эмму, приложил ладони к ее лбу и почувствовал жар еще до того, как девушка резко отвернула голову.

– Сможешь идти или тебя нести?

Она поглядела на него с гневом, и викинг, пожав плечами, двинулся вперед. Пробираясь по склону, на ходу сорвал побег дикого щавеля и, жуя, оглянулся. Его пленница, едва не на четвереньках карабкаясь следом, зацепилась за корягу. Платье затрещало, разорвавшись до колена, но она, покачнувшись, все-таки удержалась на склоне.

Дальше дорога шла через лес, лежавший на равнине. Мох и густая, по пояс, трава заглушали звук человеческих шагов. Со всех сторон надвигалась живая стена ветвей. В стоячем воздухе, в жарком полумраке пряно пахло нагретой зеленью. Лишь изредка солнечный луч пробивался сквозь кроны. Только однажды они вышли на открытое пространство, и перед ними открылись давно заброшенные постройки древних времен. Полуосыпавшиеся римские колонны, почерневшие от времени, представляли собой угрюмое зрелище, которое не могла скрасить и нежная зелень окружавших их кустарников и ползучих растений в цвету.

Эмма без сил рухнула на землю, едва заслышав голос викинга, объявившего привал. Он сказал также, что узнает эти места и вскоре они выберутся на старый римский тракт, по которому будет куда легче идти. Но Эмма едва слушала его. В ушах стоял гул, собственное дыхание обжигало, все тело сотрясала лихорадочная дрожь. Приоткрыв тяжелые веки, она увидела, что варвар сидит на обломке колонны, глядя на нее, и жует сухари. Потом Ролло приблизился, она попыталась подняться, но ничего не вышло. Викинг приподнял ее и поднес к губам девушки мех с вином. Эмма покорно отпила. Викинг что-то со злостью пробормотал сквозь зубы на своем языке и сразу же перешел на франкский:

– Ты вся горишь. Сказались ночь в болоте и сырость. Ты оказалась слабее, чем я думал.

Эмма поперхнулась вином и закашлялась.

– Оставь меня. Брось здесь, и у тебя не будет обузы.

– Нет. Это невозможно. Придется все же тащить тебя на себе.

Она попыталась возразить, даже поднялась было, но Ролло прикрикнул на нее, путая скандинавские и франкские слова. Девушка поняла только, что к ночи необходимо выйти к какой-то реке, а она, едва переставляя ноги, задерживает его.

– Я пойду сама, – упрямо повторила Эмма.

Тогда он обмотал веревку вокруг ее талии и зашагал, увлекая девушку за собой. Эмма спотыкалась, но шла, пока, зацепившись ватной ногой о корень, не рухнула плашмя, и Ролло даже немного протащил ее по земле. Однако, едва он приблизился, она нашла в себе силы подняться и с вызовом взглянуть ему в лицо. Она ожидала увидеть в этих хищных глазах злость и ярость, поэтому несколько растерялась, заметив, что ярл улыбается.

– Все демоны! – проговорил Ролло. – Будь у твоих соотечественников хоть сотая доля твоего мужества, я бы еще подумал, стоит ли мне сражаться во Франкии за свое королевство.

Эмма вздернула подбородок.

– Разве викингу Ролло неведомо, сколько раз франки наносили поражения его соплеменникам?

Она ненавидела эту улыбку, стремилась взбесить его, но вызвала лишь смех.

– Но ведь викинги побеждали франков куда чаще. Разве не так? Так ты сможешь идти?

Теперь он был серьезен. Эмма кивнула, но внезапно накатила волна слабости, она покачнулась, и когда Ролло подхватил ее под локоть, к досаде девушки, все ее вышедшее из повиновения тело прильнуло к этому могучему воину, олицетворяющему собой все, что она ненавидела. Она хотела отпрянуть, но какой-то миг промедлила, околдованная его мощью. Ролло не удерживал ее, но ей стоило усилия, чтобы отдалиться от него, и тут мрак снова объял ее, и Эмма обмякла, растворилась в нарастающем, заполняющем мир гуле.

– Проклятье! – выругался Ролло. – Эта рыжая падает в обморок, едва я прикасаюсь к ней, словно я оборотень. Впрочем, какое мне дело до этого. К тому же мой брат вряд ли будет доволен, если я ее потеряю в лесу.

Он вновь обмотал запястье Эммы веревкой, потом поднял бесчувственное, пылающее жаром тело. Закинув ее руки себе за голову, он подхватил девушку под бедра так, что она оказалась у него на спине – в точности, как носят крестьяне своих детей в дальних переходах…

Когда Эмма вновь пришла в себя, то не сразу поняла, что с нею происходит. Ясно было одно: больше нет этой муки – переставлять не желающие слушаться ноги. Ей было удобно, ее не знобило. Теплое тело норманна согревало ее, и хотя слабость по-прежнему оставалась, это не было уже так тяжело и изнурительно.

И только теперь она почувствовала, что норманн несет ее на спине. Эмма завозилась, пытаясь избавиться от боли в стянутых веревкой руках.

– Сиди спокойно. Не мешай мне.

Она испуганно замерла, осторожно оглядываясь вокруг. Ролло все же выбрался из леса на заброшенную старую дорогу, где кое-где уцелели остатки плит, указывавшие, что строили ее еще во времена римского владычества. Дорогой давно не пользовались, по крайней мере никто не пытался привести ее в порядок. Молодой лес и кустарник подступали вплотную, сужая некогда широкий тракт до простой тропы. Вековые деревья, возвышавшиеся по сторонам, походили на гигантские колонны, отлитые из чугуна. Солнце клонилось к закату, было очень тихо и парило, как перед грозой. Однако в зарослях, почувствовав близость ночи, пробуждалась какая-то жизнь. Залаяла лиса, протрубил олень, мелькнула темная тень – волк-одиночка, уходящий в чащобу.

Ролло шел без устали сильным, широким, размеренным шагом, словно не замечая своей ноши. Лишь его дыхание, отчетливо слышимое в безмолвии леса, сделалось чуть более шумным. Эмме было удобно у него на спине и (это удивило ее) – спокойно. Во всем виновата ее болезнь, путающая мысли и погружающая ее в бессильное, полудремотное состояние. Голова девушки клонилась на плечо норманна, она слышала под кожаной курткой гулкие удары сердца язычника, сливавшиеся с ударами ее собственного. Порой, когда он поудобнее устраивал ее на спине, она вздрагивала, приходила в себя и снова ощущала страх и какое-то странное смущение. Ткань разорванного платья почти полностью обнажила ее ногу, она чувствовала влажное тепло его рук, поддерживающих ее бедра. Надо было что-то сделать, чтобы не позволить ему так обращаться с собой, но теперь она сознавала, что не может больше идти и все, на что у нее еще хватает сил, – это время от времени приподнять голову и взглянуть на дорогу.

Теперь появились знаки, указывавшие, что они не одни в этом мире. Попадались руины каменных построек, несколько раз она видела обгорелые остовы хижин с закопченными очажными трубами. Вблизи одного из таких обугленных строений она увидела на толстом суку четыре растерзанных, обглоданных зверьми и исклеванных птицами трупа. Вокруг стоял удушающий смрад, лохмотья гнилого человеческого мяса свисали из дыр их одежды. Несколько ворон, раздосадованно каркая, слетели при их приближении с останков тех, что когда-то были людьми. Тела повешенных качнулись и зашевелились, словно провожая взглядом одиноких путников.

Эмма вздрогнула и в страхе уткнулась лицом в затылок норманна. Его волосы пахли речной водой. Они были мягкие и шелковистые, спадали копной до лопаток, их удерживал лишь кованый обруч на челе. Ролло слегка повернул голову, почувствовав, как девушка прильнула к нему. Эмма сейчас же отпрянула.

– Ты что же, никогда прежде не видела повешенных? Так кто ты такая, клянусь Тором, если не ведаешь этой жизни?

– Я знаю достаточно, чтобы понять, кто друг мне, а кто враг, – недружелюбно пробормотала девушка. Но спустя минуту уже мягче добавила: – Ты, наверное, устал. Сейчас мне немного лучше, и я, пожалуй, смогу идти сама.

Ролло не отвечал, продолжая двигаться все тем же ровным, размеренным шагом. Эмму задело, что он как бы и не слышит ее, хотя она и говорила так, как этот варвар вряд ли заслуживал.

– Даже взнузданный мул устает, проделав такой путь, – добавила она.

Ролло хмыкнул.

– Если бы этого мула не оказалось с тобой, ты бы провалялась до ночи в лесу и тобой полакомились бы дикие звери, Птичка.

Она вздрогнула, услыхав свое прежнее прозвище. В груди у нее что-то болезненно повернулось.

– Если бы этот мул не встретился на моем пути, я бы и сейчас спокойно жила в аббатстве и не познала бы ужас насилия, горе утраты и рабство.

Она произнесла это с едва скрываемой злобой и сейчас же испугалась своих слов. Но Ролло будто ничего и не слышал, и Эмма в конце концов успокоилась.

«Мое время еще впереди», – решила про себя девушка, и эта мысль заставила ее удовлетворенно вздохнуть.

Ближе к ночи поднялся ветер. Деревья зашумели, небо стало заволакиваться тучами, скрывавшими и без того скудный свет вечерней зари. Эмма чувствовала себя совсем скверно и бессильно лежала на спине Ролло, уткнувшись лбом в его плечо. Норманн даже сквозь одежду чувствовал пламя ее лихорадки, слышал тяжелое хриплое дыхание. Если их сейчас застигнет дождь, эта рыжая совсем пропадет. Что же до реки Майен, по течению которой он рассчитывал идти до Ловаля, сегодня, видимо, ее не удастся достичь. Неплохо бы найти какое-нибудь убежище, где они могли бы укрыться от дождя и переночевать. Ролло припомнил, что вскоре должны показаться у дороги руины какого-то монастыря. Там он и решил сделать привал.

Быстро темнело. Ветер раскачивал деревья, сгибая верхушки. Лес стонал. Теперь Ролло шел, с трудом переставляя ноги, и его ноша, казавшаяся столь невесомой вначале, теперь изрядно тяготила его. Наконец он перевел дух. Впереди завиднелся возвышающийся над дорогой утес, а на нем – темные развалины стен. Зубчатая башня, замшелая и выветренная, словно призрак, маячила на фоне неба. Ролло, обнажив на случай неожиданностей меч, стал подниматься по осыпающемуся склону.

Ветер неожиданно стих, и когда викинг, озираясь, входил в ворота, от которых остались лишь пилоны, упали первые тяжелые капли. Ролло на миг застыл. Строения стояли пустые, ничто не указывало на присутствие зверя или человека. Ни души. Здесь, должно быть, даже призраков нет. Но Ролло все же начертал в воздухе знаки предохраняющих рун. Дождь припустил сильней. Находящаяся в полубеспамятстве девушка тихо застонала.

Постояв еще минуту, ярл решительно шагнул в темный проем старой башни. Теперь он мог наконец разжать пальцы и снять с шеи обвивавшие ее кольцом руки девушки.

С тихим стоном Эмма осела на камни. Ролло облегченно вздохнул. Только теперь он мог позволить себе почувствовать, как устал.