Потом испуганные придворные толпились у дверей королевской опочивальни, вслушиваясь в отчаянные вопли молодого короля, Ренье вышел оттуда мрачный как туча, поправил съехавшие запястья на руках, сел на коня и уехал. Цвентибольда, заплаканного и дрожащего, обнаружили забившимся в угол за камином. Ренье избил его до крови, а сверх того еще и помочился на священную особу Каролинга. Когда Цвентибольд опомнился, он принял решение мстить. Лишив верного Ренье всех титулов и владений, он отправил ему повеление в недельный срок покинуть королевство. Ренье не реагировал на это, а когда Цвентибольд, собрав войска, двинулся на герцога войной, тот попросту укрылся в своем имении в Арденнах, среди лесов и болот, куда невозможно было вести конную армию. Там он и выжидал, слишком хорошо зная этого недалекого мальчишку, чтобы не понимать, что в короткое время тот сам настроит против себя всю Лотарингию.

Цвентибольд же словно обязался выполнить все, что предвидел Длинная Шея. О его бесчинствах толковали по всему королевству – он жег усадьбы, врывался со своей сворой в монастыри, казнил духовных особ. В конце концов его оставили даже приближенные и духовник. К Ренье в Арденны прибыли послы, заклиная спасти королевство от антихриста. Время Длинной Шеи пришло. В Германии скончался Арнульф Каринтинский. Ребенку-королю Людовику и дела не было до старшего брата-бастарда. И тогда Ренье решился.

Цвентибольд был убит в незначительной стычке, направляясь проведать в отдаленном замке свою королеву Оду. Его похоронили в аббатстве Слостерн, и все королевство, казалось, вздохнуло с облегчением. Ренье уже чувствовал себя королем. Но тут его стали допекать германцы, и в противовес им он призвал Карла западных франков, впрочем, тогда же и поняв, что хоть и отстоял королевство, стравив две могучие державы, его время примерять венец Каролингов отдалилось. Карл был в восхищении, получив земли, в которых короновался его дед Карл Лысый, [Карл Лысый (ум. 877) – император франков. После Верденского договора владел территорией западных франков – впоследствии королевством Французским.] и тоже почти уже чувствовал себя императором. Германцы же по-прежнему считали королем Лотарингии своего неразумного Людовика Дитя.

Ренье снова и снова выжидал. Впрочем, теперь не терпеливо, а раздраженно. Он был уже немолод, и хоть силы и гибкость еще не покинули его членов, все чаще ныли по ночам старые раны, да и лоб до темени оголился, начинали серебриться виски, прежде цвета воронова крыла. По сути, он был подлинным правителем этой земли. Но всякий раз, въезжая в имперский Аахен, слыша перезвон его колоколов и выстаивая мессу в пышном соборе Карла Великого, он спрашивал себя – сколько же еще? Доколе ждать, когда он ощутит на голове тяжесть венца Лотаря? Но теперь, когда франков терзают набеги северных викингов, а германцев истощают орды мадьяр, кажется, снова близко его время. Дело за малым. Ему нужна супруга, принцесса королевского рода, брак с которой позволит ему стать равным с монархами Европы.

Обо всем этом Ренье размышлял, одиноко сидя над гробницей жены. Тело герцогини Альбрады покоилось в маленькой часовне аббатства Святой Моники. Ее воздвигли второпях – стены из неотесанных камней еще пахли сыростью и свежей штукатуркой. Помещение было крохотное – двадцать шагов в длину и пятнадцать в ширину, с единственным окном за алтарем. Скромная поминальная часовня с могильной плитой у алтаря и подставкой в торце надгробия для преклонения колен. Отослав монахинь, менявших масло в лампадах, герцог в одиночестве прочитал молитву и уселся, обхватив колени сцепленными руками. Ему всегда недоставало благочестия. Зато его покойная супруга была сущей святой. При жизни он не придавал ей никакого значения. Маленькая и неприметная, она стала его женой, едва ей исполнилось тринадцать. Ему же было тогда под тридцать. Ренье взял ее в супруги из-за того, что она была дочерью одного из влиятельных лотарингских баронов, которого герцог стремился сделать своим сторонником. Спустя год она подарила ему сына. Гизельберт был крепким парнишкой, но своенравным и упрямым. Правитель Лотарингии с трудом справлялся с собственным сыном. Вот и сейчас этот паршивец явно пренебрег волей отца, не пожелав явиться в Аахен для свидания с королем Карлом. Пришлось выдумать байку о его болезни, хотя Ренье редко встречал таких крепышей, как Гизельберт. Зато Альбрада всегда была слаба и болезненна. Родив в раннем девичестве ребенка и едва не умерев от родов, она весь остаток жизни словно бы чахла, посвятив себя богоугодным делам, посещая приюты, жертвуя на постройку лечебниц. Ренье редко навещал вечно недужащую супругу, благо, красивых и крепких женщин для него всегда хватало. Самое яркое воспоминание Альбрада оставила о себе, выкупив его из плена у варвара Ролло. Ренье полжизни потратил на борьбу с этим викингом, бесчинствовавшим в устьях Рейна и Мааса, а когда несколько лет назад оказался у него в плену и впервые встретился лицом к лицу, то был поражен – насколько же молод его давний враг. Ролло был весел, подшучивал над пленным противником, однако порой извлекал его из выгребной ямы, где держал, и сажал с собою за пиршественный стол. Ренье всякий раз с изумлением разглядывал этого свирепого викинга, которого, казалось, знал уже лет пятнадцать. За столом Ролло был дружелюбен, щедр и беспрестанно ласкал красивых лотарингских девушек, которым, кажется, не так и плохо приходилось в объятиях молодого язычника, хотя и поговаривали, что красота жены Ролло не знает себе равных. Но однажды, когда Ролло призвал герцога к столу, Ренье увидел посреди зала свою маленькую, насмерть испуганную жену. В первый миг он едва не зарычал, ослепнув от ярости. Пусть Альбрада ничего не значила в его жизни, но она была его венчаная супруга, мать его наследника, и, увидев ее среди викингов, он ощутил почти физическую боль. Однако оказалось, что Альбрада явилась, чтобы выкупить его.

Позже он узнал, что это был уже ее второй визит к странному викингу Ролло. Впервые она прибыла, предложив в обмен на ее супруга двенадцать сподвижников Ролло, которых Ренье захватил, воюя с пиратом, среди которых был и его знаменитый друг Бьерн Серебряный Плащ. Ролло от этого пришел в неописуемую ярость. Он заявил, что герцог будет казнен немедленно, если она не поклянется, не причиняя вреда, доставить к нему всех пленных, а также в двухнедельный срок собрать для выкупа все золото и серебро, какое отыщется в Лотарингии. И маленькая герцогиня сдержала слово. Вместе со сторонниками мужа она объехала все виллы [Понятие «вилла» в те времена имело двоякое значение – либо усадьба (поместье), либо селение.] королевства, посетила еврейское гетто, отдав в залог земли из своего приданого, не обошла и монастыри, на которые прежде так часто жертвовала. И случилось чудо. Либо в умах лотарингцев Ренье Длинная Шея и в самом деле много значил и они понимали, что без него их никто не оградит от викингов, либо их сердца тронули мольбы и слезы герцогини. Так или иначе, но к указанному сроку Альбрада доставила обещанное, хотя во всей Лотарингии мало кто верил, что эта безумная затея оправдает себя.

Но произошло еще большее чудо. Ролло, не знающий жалости язычник, и в самом деле освободил Ренье. Более того, викинг отдал назад большую часть привезенных Альбрадой богатств, а Ренье при прощании сказал (правда, глядя не на него, а через его плечо на стоящую позади маленькую женщину):

– Ты повеселил мое сердце славными битвами, Длинная Шея. Ты настоящий вождь. Поэтому я отдаю тебя твоей жене, возвращаю и половину того, что она прислала в выкуп за тебя. Давай же осушим мировую чашу и расстанемся друзьями, и пусть между нами воцарятся мир и доброе согласие.

Мир и Ролло? Слишком долго воевал с ним Ренье, чтобы поверить в это. Он молча выпил чашу и уехал, лелея мечту о мщении. Но Ролло и в самом деле увел свою флотилию от берегов Лотарингии и, как позже узнал Ренье, обосновался на берегах Сены, где ныне считает себя полноправным хозяином и гонит со своих земель как франкских воинов, законных правителей тех краев, так и своих соотечественников, осмеливающихся не признать власть конунга Ролло. Но Ренье все же затаил злобу на язычника. Не тот был человек Длинная Шея, чтобы забыть, сколько раз побеждал его северный «король моря», чтобы запамятовать, как его содержали в выгребной яме или, грязного и смердящего, на потеху викингам выводили к столу. Придет время, и он еще отомстит Роллону Нормандскому. Теперь же у него другая цель, куда более важная.

Ренье протянул руку и погладил холодную гранитную плиту на могиле Альбрады. Господь послал ему добрую супругу. Впрочем, их отношения не изменились и после его выкупа. Она по-прежнему подолгу жила в отдаленных аббатствах, а он носился по стране. Затем она умерла. Как раз тогда, когда он начал всерьез подумывать возвыситься за счет новой женитьбы. Не прибери ее Всевышний так своевременно, Ренье пришлось бы взять на душу и этот грех. Никого бы не удивила неожиданная кончина болезненной герцогини. И все же она ушла сама. Воистину она всегда была хорошей супругой. Мир, мир ее праху.

Ренье же решил свататься к дочери Карла Простоватого. Конечно, Гизела еще ребенок, но женись он на ней, и он мог бы сразу примерить королевский венец. И Карлу пришлось бы смириться с потерей земель Лотаря ради того, чтобы видеть корону на челе своего единственного дитяти.

Но Карл Простоватый оказался не так прост, как о нем судачили. Несмотря на грандиозный прием, который подготовил ему в Аахене Ренье, несмотря на празднества, устроенные в честь обручения короля с саксонкой, он не утратил своей постоянной подозрительности к герцогу. И когда Ренье явился в его покои вечером после пира и попросил руки Гизелы, Карл, важно устраиваясь на ложе, сказал:

– Дражайший Ренье, разве вам неведомо, что в роду Каролингов не принято выдавать своих женщин замуж в пределах королевства? И если принцессы не становятся женами властителей иных держав – им следует посвятить себя Богу и отправиться в монастырь. Негоже смешивать королевскую кровь с кровью вассалов и плодить внутри страны все новых претендентов на трон.

– Но ведь Лотарингия!.. – взорвался Ренье.

– Входит в состав моей короны, – невозмутимо прервал Карл Простоватый, расправляя в ногах меховое покрывало. – И клятвами в своей верности вы только подтвердили это.

Ренье был готов немедленно удушить его. Пальцы его судорожно сжались, в мыслях комкая жирную шею обидчика, но он вынужден был сдержаться, невзирая на то, что Карл отказал ему в руке принцессы и дал понять, что Ренье для него не более чем вассал.

Весть о его неудачном сватовстве разнеслась молниеносно. Ренье слышал за спиной смешки, когда шел по запутанным переходам меж темных сводчатых покоев старого имперского дворца. К тому же теперь он понимал, что король догадался о его честолюбивых замыслах. Брак с принцессой из дома Каролингов… Разве тридцать лет назад граф Вьенский Бозон не добился короны, основываясь на том, что он женат на дочери императора Людовика II Эрменгарде? На юге Франкии таким образом возникло королевство Прованс, или, как его именовали по столице, Арльское. А бандит из Фландрии Бодуэн Железная Рука вознесся до титула графа, когда перехватил в пути возвращающуюся из Англии вдову англосаксонского короля Юдифь, дочь императора Карла Лысого. Да и пример отца и матери самого Ренье также служил тому порукой.

Что говорить тогда о франкском короле Эде? Поистине беспрецедентный случай, когда граф оттеснил чистокровного Каролинга. Но при избрании Эда королем немалую роль сыграло и то, что его матерью была Аделаида, дочь Людовика Благочестивого, [Император франков, сын Карла Великого (ум. 840). При нем империя еще сохраняла единство, но распалась после ее раздела между сыновьями Людовика Благочестивого.] внучка самого императора Карла. Бог весть, что творят порой порфирородные, но мать Эда в свое время сбежала от своего мужа графа Парижского, чтобы родить сыновей от мелита Роберта Сильного. Но Эду это родство помогло, когда его избирали. Как и супружество с Теодорадой. Женщины Каролингов своей кровью возвышали отважных мужчин, делая их истинными правителями. А Ренье, чтобы сделать последний шаг к венцу, только и нужно было, что брак с принцессой. Святые угодники! Никогда еще женщины не играли в его жизни такой роли, как теперь, когда ему перевалило уже за сорок зим!

Тогда, возвратившись в свои покои, он в ярости швырнул о стену редкостное кресло слоновой кости. Постельничьи и пажи, видя, в каком гневе пребывает Длинная Шея, как кролики, разбежались и попрятались. Лишь нотарий Леонтий остался сидеть в нише стены, не поднимая глаз от рукописной Псалтыри. Каллиграф и законовед, тонкий знаток человеческих душ и мастер заплечных дел, когда-то он был куплен Ренье на самом большом рынке рабов – в Вердене. Герцог приобрел его в качестве писаря для своего аббатства Святого Сервация. Но вскоре понял, как дьявольски умен и хитер этот грек из Византии, приблизил его к себе, сломав его ошейник раба и возведя его в достоинство нотария при своей особе. За годы службы у герцога Леонтий не раз подтверждал, какую выгодную сделку совершил Ренье, приобретя в его лице неоценимого помощника. Герцог же стал доверять ему во всем, прислушивался к его советам и лишь порой, как добрый католик, хмурился, видя, что Леонтий крестится по-гречески – справа налево.

В тот вечер, когда Ренье дал выход своему гневу и, все еще тяжело дыша, застыл у открытого окна, вглядываясь в смутные силуэты колонн и портиков старого дворца, Леонтий мелкими шажками приблизился, зябко кутаясь в подбитую мехом пелерину (византиец всегда мерз), и негромко проговорил:

– Воистину грешно так убиваться из-за невесты, которой вы и в глаза не видывали.

Мягкий голос, иноземный выговор подействовали на герцога умиротворяюще.

– Что ты понимаешь, Лео, мне была нужна вовсе не эта девчонка, а ее кровь. А с ней и возможность после брака с нею стать венценосцем.

– Разве у великого князя нет истинной власти? Разве он не может сам венчать себя на царство?

– Так поступают лишь варвары-викинги. А я наполовину Каролинг. Это ко многому обязывает. К тому же среди моих непокорных феодалов всегда найдутся недовольные властью короля Ренье и, сославшись на то, что я узурпировал власть, призовут в страну любого из ближних Каролингов. Брак же с принцессой сделал бы меня недосягаемым.

– Понимаю, понимаю…

Леонтий, семеня, отошел от окна, из которого дуло, и присел на невысокой подставке у камина, поближе к теплу огня.

– У меня на родине порфирородность тоже дает власть. Некогда один из величайших правителей Константинополя, божественный базилевс Юстиниан, даже поднял до трона уличную блудницу, и все хроники в один голос утверждают, что из нее вышла мудрейшая правительница.

Ренье лишь отмахнулся.

– Помолчи, грек. Сегодня меня не развлекают твои басни. Хотя как ты сказал? Она была блудницей? Поистине вы, византийцы, странные люди.

– Вы, франки, тоже. Зачем было, например, крушить редкое кресло из сарацинских стран? Не лучше ли вспомнить, что, кроме дочери короля Простоватого, в мире есть и другие порфирородные принцессы.

Возможно, именно грек и заронил в душу герцога надежду и этим спас короля франков, ибо самые сатанинские мысли роились в тот вечер под голым черепом Ренье. Однако чем больше они перебирали с Леонтием всевозможные варианты, тем более герцог впадал в отчаяние. Поистине он родился под несчастливой звездой. Дворы Каролингов в те годы были скудны на принцесс. Так, у Людовика Дитя была старшая сестра Эллинрат, дочка самого Арнульфа. Но ее несколько лет назад похитил маркграф Энгельшальк II. Позднее его ослепили, но это не помешало Эллинрат остаться его верной супругой. Была еще и ее племянница Базина, но она, по слухам, впала в буйное помешательство, и ее держат в каком-то подземелье и никому не показывают. Обнаружились и итальянские принцессы из рода Бозона Прованского, но в Лотарингии Бозониды не пользовались уважением. В землях же самого Ренье обреталась аббатиса Эрментруда, дочь Карла Лысого. Длинная Шея не убоялся бы жениться на ней, хоть ей уже было и под шестьдесят – кровь Каролингов прямой линии, дочь императора! – но, к несчастью, благочестивая дама сверх всякой меры предалась милосердным делам, водилась с нищими и больными и в итоге заразилась проказой. Говорят, ныне она уже и на человека не похожа – распухший полутруп с вытекающими глазами, все еще дышащий и требующий пищи.

И вот тогда-то, видя, что герцог совсем пал духом, Леонтий и вспомнил о принцессе Эмме. Ренье не сразу даже и понял, о ком речь, и отмахнулся. Дочь Эда! О ней уже много лет ничего не слышно. Скорее всего прах ее покоится где-то во франкской земле.

Грек, однако, приблизил к Ренье горбоносое лицо с иконописными очами:

– Вы зря так полагаете, светлейший. У вас, франков, смерти членов королевских фамилий не проходят незамеченными. Я читал ваши анналы и хроники. Их авторы порой забывают упомянуть дату рождения, но смерти – никогда.

Теперь Ренье задумался. Эмма – дочь Эда Робертина, короля франков, помазанника Божьего. Племянница самого сильного сейчас в Западной Франкии человека – графа Роберта Парижского. В свое время тот и сам мог бы после смерти брата стать королем, и стал бы, если бы старый канцлер Фульк Реймский своевременно не помазал Карла. Что, однако, не помешало Роберту именоваться герцогом франков, защитником христиан, даже сам Простоватый величал его «вторым после нас во всех наших королевствах». Хотя, в сущности, Роберт имел куда больше владений во Франкии, чем Карл. Да, Робертины были и оставались могучей силой. Породниться с ними – приобрести сильных союзников. А Эмма к тому же еще и дочь помазанника Эда, в ее жилах королевская кровь, по матери же она приходилась племянницей зазнавшемуся Простоватому. Карл отказал Ренье в руке своей внебрачной дочери. Что ж, он возьмет себе в супруги его племянницу от самого блестящего союза во Франкии, и кто тогда осмелится болтать, что Ренье обрел супругу, недостойную поднять его до королевского трона!

Невозмутимый голос Леонтия заставил Ренье вернуться на землю.

– Дело за малым. Узнать, как обстоит дело с дочерью Эда и где она.

Ренье сразу помрачнел. Сидел, глядя в огонь, машинально вращая на запястье золотой наручень.

– Все, что я знаю – она пропала еще при жизни Эда. Могут понадобиться годы, чтобы разыскать ее. А я не так молод и не могу долго ждать.

Леонтий улыбнулся, поплотнее кутаясь в пелерину.

– Здесь, за твоей дверью, стоит палатин Эврар Меченый. Кому, как не ему, приближенному Эда, дать тебе совет, где может пребывать дочь его былого хозяина.

Однако оказалось, что Эврару ведомо не так уж много. Да, он помнил принцессу еще рыжеволосой девчушкой. В роду Каролингов после того, как без малого сто лет назад Людовик Благочестивый женился на рыжей красавице Юдифи из рода Вельфов, порой рождались именно такие огненногривые отпрыски. Покойница Теодорада тоже была рыжей, и дочь удалась в нее.

Ренье всегда удивляло, что обычно угрюмый мелит сразу становился словоохотлив, едва начинал вспоминать молодость и службу у Эда. Он прервал его, нетерпеливо спросив, что же все-таки сталось с девочкой. Но Эврар, как ни морщил лоб, не мог припомнить, ибо служил Эду не до последних дней его правления. Но именно он и посоветовал Ренье разузнать обо всем у одной из придворных дам, прибывших из Франкии, той, которую прозвали Аранбюржа Сплетница. Та помнила все слухи и тайны двора, знала всю родословную Каролингов, вплоть до побочных отпрысков, прижитых с простолюдинками. Она-то уж наверняка наведет Ренье на след Эммы. Правда, добавил мелит, сделать это будет нелегко. Аранбюржа важная персона, к ней просто так и не подступишься, и расспросить ее будет отнюдь не легко. Вот тогда-то Леонтий и предложил доставить эту даму в старую Молчаливую Башню, а уж он – грек улыбнулся, предвкушая забаву – сможет принудить Аранбюржу освежить память.