— Что ж, какова бы ни была причина твоего отказа работать с ней, хочу поблагодарить тебя. Думаю, я хорошо развлекусь, лишая девственности эту монашку.
Я со всей силы бью ладонью по столу.
И я так же удивлен своей реакцией, как и Норткатт, но я не трачу время на анализ своих действий.
— Держись от нее подальше, мать твою, — рычу я.
— Или что? — интересуется Норткатт, приподнимая брови в легком изумлении. — Шон, ты сам отошел от этого дела. Что, по-твоему, Валдман должен был сделать, когда ты попросил его найти кого-то другого? Доверить стажеру исправлять твою ошибку, которая может уничтожить нашу фирму?
Я злюсь, потому что он прав, и мне стоило все хорошенько обдумать и спланировать, прежде чем просить у Валдмана разрешения отойти в сторону. Но, черт побери. Я был не в себе из-за Зенни и своего обещания Элайдже… и того прерванного поцелуя, и бессонной ночи, проведенной с мамой в больнице, и…
Норткатт встает, застегивает пиджак и одаривает меня хищной улыбкой.
— Увидимся, — говорит он, поворачиваясь, чтобы уйти, и я ненавижу себя за то, что играю ему на руку, крича вслед, но ничего не могу с собой поделать. Я слишком взбешен и в то же время чрезвычайно напуган. Не хочу, чтобы эта акула приближалась к Зенни.
— Чарльз, с этого момента я сам разберусь, хорошо? Если таким способом ты хотел снова перекинуть на меня это дело, то тебе удалось. Твоя взяла. Надеюсь, ты счастлив.
— Вовсе нет, мистер Белл. — Еще один плотоядный оскал. — Мне нравится эта девушка, и я собираюсь продолжить работать с ней над вашим маленьким проектом по организации приюта до тех пор, пока она не перестанет мне нравиться.
— Что за долбаный детский сад, Чарльз! Она тебе не игрушка.
— Мы тут, мать твою, не в «Вышибалу» играем, Шон. Ты не можешь менять стороны всякий раз, когда тебе захочется, и то, что ты дерьмово играешь, влечет за собой реальные последствия. Так что продолжай хорошо выглядеть для Валдмана и получать удовольствие, пока я исправляю твои косяки.
Я встаю, и меня совершенно не волнует, насколько нелепо мое намерение затеять настоящую драку в моем собственном чертовом офисе.
— Держись от нее подальше.
Он смеется таким же холодным смехом, как и его улыбка.
— А ты попробуй остановить меня, — говорит он, выходя из моего кабинета.
— Можешь на это рассчитывать, — бормочу ему в спину и, как только Норткатт скрывается из виду, пинаю свой стол, пинаю изо всех сил, а затем иду искать Валдмана.
Валдмана нет в кабинете, и, по словам секретаря Трента, его не будет до следующего вторника. Прошу Трента переслать Валдману сообщение о том, что хочу, чтобы Норткатт был как можно дальше от монахинь — ради нашей компании и ее репутации.
Трент поднимает на меня взгляд, пока я диктую сообщение.
— Это то, о чем я думаю?
— Если ты о том, что Норткатт пошутил насчет того, чтобы трахнуть монахиню? То да.
Трент морщится.
— Ненавижу этого парня, — произносит он вполголоса.
— Я тоже.
После того, как Трент заканчивает набирать сообщение, наклоняюсь к его столу, понизив голос.
— Ты можешь взглянуть на расписание Норткатта?
Трент медленно и настороженно кивает в ответ.
Я поднимаю руки.
— Не хочу, чтобы ты делал что-то сомнительное. Просто хочу убедиться, что у него не запланирована встреча с кем-либо из Сестер милосердия доброго пастыря, прежде чем я смогу встретиться с Валдманом.
Похоже, это отвечает личному моральному кодексу Трента, и он проверяет расписание Норткатта, чтобы удостовериться, что монахини в безопасности, по крайней мере, до вторника. Немного успокоившись, я решаю закруглиться с работой и направляюсь домой, хотя еще только время обеда. Сегодня у нас семейный ужин, и он определенно не для того, чтобы проведать маму, и уж точно не для того, чтобы проведать папу. Я нанял компанию, чтобы обеспечить своих родителей полноценной едой, пока мама проходит курс химиотерапии, что удобно и оправданно по многим причинам. К тому же мне нет необходимости приходить пораньше, чтобы помочь с приготовлением пищи. Если поеду сейчас, мама обвинит меня в том, что я навязываюсь, и будет ругать меня до тех пор, пока я не перестану заставлять ее «чувствовать себя так, будто у нее рак».
Нет, лучше не появляться там раньше ужина.
Сажусь в машину, вспоминаю о яйцах и капусте, которые ждут меня в холодильнике, и направляю машину к моей любимой закусочной, где продают жирную пищу, старомодному заведению «Любимое местечко». Проглотив тройной чизбургер и картошку фри прямо за стойкой закусочной, решаю отправиться домой и окончательно уладить всю эту неразбериху с монахинями. На этой неделе я уже отыскал несколько хороших вариантов для приюта. Хочу найти идеальное место и предложить его Зенни (безопасным способом… например, по телефону), послушать, как ее голос наполняется восхищением и облегчением, и тогда смогу выпутаться из этого хаоса.
По дороге домой замечаю, как Эйден выезжает из центра Кауфмана (это безошибочно его машина — черный «Лексус LFA» с номерным знаком «Парнишка Белл» и солидным слоем пыли от его дурацких поездок на ферму).
Я нажимаю на гудок, пока на центральной консоли не загорается сигнал телефонного звонка.
— Да что, черт возьми, с тобой не так? — говорит Эйден вместо приветствия.
— Это с тобой что не так? Это ты раскатываешь на покрытом грязью «лексусе». Купи себе чертов грузовик.
— Нет.
— Или, может быть, переедешь обратно в город?
— Нет.
— Ты, наверное, единственный в этом городе, кто водит LFA, и он весь покрыт грязью и вмятинами от гравия, и я даже не хочу знать, как выглядит ходовая часть.
— Нечего думать о моей ходовой части, извращенец, — отвечает Эйден, но оскорбление лишено его обычной непринужденности. На самом деле он, похоже… нервничает?
— Все хорошо? — спрашиваю я, наблюдая за задней частью покрытого пылью «лексуса», который сворачивает с улицы в гараж, где находится офис его фирмы.
— Ага, отлично.
— Ты заезжал в центр Кауфмана по работе? — спрашиваю я, при этом понимая, что на самом деле хочу узнать, видел ли он Элайджу и говорил ли Элайджа что-нибудь о Зенни. Или, черт, что, если Зенни была там? Что, если Эйден только что видел ее? Что, если встреча с ним напомнила ей обо мне? А если она упоминала обо мне? Что, если…
Господи! Я превратился в подростка. Веду себя, как подросток, из-за девушки, которая сама чуть старше подростка, и теперь даже мысль о том, чтобы увидеть кого-то, кто тоже ее знает, возбуждает. Как будто ее присутствие проникло в город на квантовом уровне, и каждое место и все, кто связан с ней, заставляют меня быть пугливым и нетерпеливым, как это делает она сама.
В моем сознание вспыхивает образ ее глаз с медными ободками, когда Эйден, наконец, отвечает:
— Нет, не по работе.
— Ты видел Элайджу?
— С чего ты это взял? — требовательно спрашивает Эйден, и в его словах звучит некая резкость, которая дает понять, что мы вышли за рамки обычного братского подшучивания.
— Не знаю, потому что он там работает, придурок? И он мой друг?
Повисает тишина.
Затем Эйден говорит:
— Мне пора! — И вешает трубку. Господи, чертов придурок!
Я увижусь с ним сегодня вечером за ужином и заставлю объясниться. А пока… приют. Решив проблему с Зенни, я смогу перестать думать о ней все время. Смогу перестать представлять, каково было бы снова поцеловать ее, посадить на другую столешницу, а затем опуститься на колени и доказать ей, как мало кислорода мне нужно, когда у меня есть киска, которой можно полакомиться.
И я опять возбужден. Ну просто великолепно!
Я паркую «ауди» в гараже своего дома и направляюсь к лифту, прихрамывая, потому что мой болезненно возбужденный член мешает передвижению. Как только оказываюсь внутри кабины лифта, не могу удержаться и пару раз грубо поглаживаю себя рукой через ткань брюк.
О, эти нежные губы.
Эти белые хлопковые трусики.
Мать твою.
Я вваливаюсь в свой пентхаус, одновременно снимая пиджак от костюма, и тянусь к своему члену. Хочу лишь быстро подрочить, чтобы снять напряжение, всего несколько быстрых движений, чтобы прочистить голову, я даже не буду думать о Зенни…
Это ложь. Только о ней и могу думать, о ее поцелуях, ее дрожащих руках, обвивающих мою шею, ее ногах, разведенных в стороны для того, чтобы я мог встать между ними, и о том, как ее крошечный пирсинг в носу слегка царапает мою кожу, когда я овладеваю ее ртом…
О том, как она задрала юбку, чтобы показать мне свою киску…
Я бросаю пиджак на пол и вытаскиваю из штанов член с такой нетерпеливостью, как будто действительно собираюсь ее трахнуть, кровь закипает в жилах, и моя собственная рука дрожит от возбуждения, когда обхватываю ею свой стояк. Я не должен думать о ней в таком ключе, не должен представлять, что это ее тонкие пальцы обхватывают меня сейчас. Мне не стоит получать удовольствие от мысли, что эти нервные пальчики совершенно неопытны. Я не должен возбуждаться и истекать предсеменем, когда думаю о том, как она показывает мне киску, которую обещала сохранить девственной и нетронутой для своей церкви.