Сью Таунсенд

Королева Камилла

Колину Бродуэю с любовью.

А также

Брайану Холлу с Парламент — сквер

Нет никаких научных доказательств того, что собаки могут понимать человеческую речь, равно как и того, что они умеют разговаривать друг с другом.

Если кто‑то утверждает, будто собака «понимает каждое мое слово», он заблуждается.

Впрочем, один старый ирландский сеттер сообщил мне недавно, что собаки преотлично понимают наш язык и почти все, что мы им говорим, находят банальным, нудным и высокомерным.

(Камилла — Чарльзу)

— Дорогой, как ты думаешь, собака знает, что она собака?

— Смотря что ты понимаешь под словом «знает».

Фредди гавкнул:

— Ага, блин, не знаю! Ем из миски на полу и нужду справляю на улице…

...

Если живых лягушек бросить в кастрюлю с кипятком, они не задумываясь выпрыгнут и спасутся. Если же их посадить в кастрюлю с холодной водой и потихоньку нагревать, пока не закипит, лягушки так и будут сидеть там и сварятся заживо.

Шами Чакрабарти, группа Liberty

От автора

«Королева Камилла» — литературное произведение. Все имена, персонажи, места и события либо выдуманы автором, либо используются как элементы художественного повествования.

Благодарности

Эта книга никогда бы не появилась на свет без любящей поддержки и практической помощи Колина Бродуэя.

Мой редактор Луиза Мур верила в меня больше, чем я сама — спасибо ей.

Еще я благодарю издательства «Майкл Джозеф» и «Пингвин», которые я чуть не подвела под монастырь — и не в первый раз.

И спасибо за неоценимую помощь Шен Морли Джонс — она вычитала мою книгу и спасла меня от нескольких позорных ляпов.

1

Камилла, герцогиня Корнуэльская, стояла на заднем крыльце дома номер шестнадцать по переулку Адеборо с дешевой сигаретой в зубах. На табличке с названием переулка пять металлических букв давно отвалились, и теперь можно было прочесть: «Переулок АД». Был прохладный вечер, конец лета. Она то и дело поглядывала на мужа, Чарльза, принца Уэльского, который бренчал посудой в красном тазу, под влиянием минуты купленном утром в магазине «Все за фунт». Дома Чарльз гордо предъявил таз Камилле, словно драгоценную реликвию, вывезенную из разоренного города.

Глядя, как Чарльз драит доултоновский соусник, Камилла подумала: как мало ему нужно для счастья.

— Ты счастлив, дорогой? — спросила Камилла.

Сиплый от многолетнего курения голос Камиллы звучал совсем уж хрипло после полуночных посиделок с соседями по дому, Беверли и Тони Тредголд.

Тони, пятидесятипятилетний мужик, смахивающий на Элвиса, развлекал Камиллу и Чарльза веселыми байками про Вормвуд— Скрабз [Знаменитая тюрьма в Лондоне. — Здесь и далее примеч. перев.]. Чарльз заметил:

— В тюрьме, похоже, вполне терпимо по сравнению с Гордонстоунской школой, где мне нередко доводилось просыпаться в дортуаре среди ночи и наблюдать, как мою узкую железную кровать и грубое одеяло заметает снегом из открытых окон.

— Да вам, блин, еще повезло, что одеяльце‑то имелось, — сказала Беверли, широкая в кости женщина с желтыми и жесткими, как солома, волосами. — Я вот вообще под отцовой шинелькой спала.

У Чарльза сделалось такое жалкое лицо, что веселье мигом угасло, и Камилла поспешно проговорила:

— Не вешай нос, дорогой, и налей нам еще по стаканчику твоего чудного репяного вина.

После нескольких стаканчиков Чарльз приободрился и перешел к своему коронному номеру: принялся усиленно валять дурака, изображая Фреда, а Камилле отведя роль Глэдис [Фред и Глэдис — ласкательные имена, которые придумали друг другу принц Чарльз и Камилла Паркер— Боулз больше 25 лет назад.]. Тредголды с каменными лицами взирали на это импровизированное шоу и с облегчением вздохнули, когда августейшие соседи, пошатываясь, убрели на боковую.

— Дорогой, как тазик, удобный? — спросила Камилла.

— Тазик абсолютно великолепный, — ответил Чарльз.

— Ты такой умник, что приметил его.

— Там на тротуаре стояла целая стопка. Все яркие, просто в глазах рябило.

— Чудесный выбор, милый. Красный — дико веселый цвет.

— Да, и я так подумал. А поначалу примерялся к зеленому.

— М — м, зеленый тоже хорошо, но он дико почтенный и уж очень напоминает Джонатана Порритта [Джонатан Порритт — известный британский эколог и писатель.]. так и представляешь его зеленый тазик для посуды, купленный в каком— нибудь кошмарном магазине от Общества охраны памятников где‑нибудь в Котсволде.

Смех Камиллы быстро перешел в кашель.

Будь на ее месте кто‑то другой, Чарльз наверняка кинулся бы на защиту старого товарища Джонатана Порритта, Общества охраны памятников и Котсволда, но Камилла имела право говорить все, что думает.

Кашель ее никак не унимался, и Чарльз обеспокоенно оглянулся:

— Дорогая, что с тобой?

Та помотала головой.

Чарльзу казалось важным, что он выбрал именно красный тазик. Может, он наконец обрел связь со своим «внутренним язычником», как некогда велел ему Лоренс Ван дер Пост? [Лоренс Ван дер Пост (1906–1996) — южноафриканский писатель, в конце жизни был своего рода наставником для принца Чарльза.] Как‑то они путешествовали с ныне покойным гуру по Калахари и вечерами, сидя у костра под бескрайним небом, нашпигованным звездами, вели беседы о том, что нужно человеку, дабы ощутить себя цельным. И пришли к выводу, что для цельности потребна страсть. Чарльз запомнил, как солнце пунцовым шаром опускалось за барханы. Возможно, это метафизическое переживание и обусловило выбор красного таза.

— Сколько отдал за этот милый тазик? — поинтересовалась Камилла.

— Дорогая, я же сказал: купил его в магазине «Все за фунт». — Чарльз не сумел скрыть досады.

Он покраснел, припомнив, как задал хозяину магазина, мистеру Анвару, страдающему ожирением, этот же вопрос. А мистер Анвар, раздраженный после нагоняя от жены, которая обнаружила под его кроватью фантики от шоколадок, в ответ щегольнул произношением выпускника элитной школы:

— Скажите мне, сэр, как называется мой магазин?

Чарльз шагнул назад и вслух прочел название, написанное полуторафутовыми буквами. «Все за фунт».

— Не нужно быть доктором семиотики, чтобы истолковать эту вывеску, мистер Сакс-Кобургата [Настоящая фамилия царствующей в Британии королевской семьи — Сакс — Кобург — Гота; король Гeopr V сменил эту немецкую фамилию во время Первой мировой войны на более английскую, Виндзор (по имени одного из королевских замков).]. — сказал мистер Анвар. — Любой товар в моем магазине стоит точно, ровно, безусловно фунт. То есть, как вы, надеюсь, способны понять, один фунт.

Уязвленный как сарказмом, так и напоминанием о его германском родовом имени, Чарльз сунул мистеру Анвару фунтовую монету и поспешил прочь из лавки.

Чарльзов кобель Лео — чудище Франкенштейна, в сотворении которого поучаствовало с десяток собачьих пород, — выполз из‑под кухонного стола и подошел к раковине. Поскуливая, он затряс огромной волчьей башкой. Псина растет не по дням, а по часам, подумал Чарльз, собачке всего четырнадцать недель, а она ему уже до колен достает. А ведь «собаковод» Спигги, муж принцессы Анны, уверял его, что Лео — «из этих мелких кусак, что ловко душат крыс».

— Есть хочу, — проскулил Лео.

— Я знаю, что ты готов отобедать, Лео, — откликнулся Чарльз, — но неужели не видишь, что я занят.

В дверь позвонили. Не вынимая рук из воды, Чарльз крикнул:

— Дорогая, открой, а?

— Я курю, дорогой, — отозвалась Камилла.

Чарльз с застывшей улыбкой проговорил:

— Мне прекрасно известно, что ты куришь, дорогая, поскольку дым тянется на кухню и проникает, между прочим, мне в легкие.

Он тихонько кашлянул и мыльной рукой отмахнулся от савана табачного дыма.

Камилла возразила, перекрикивая настойчивые звонки:

— В Англии входить в здание с зажженной сигаретой запрещено законом, в том числе и в свой дом, так что, может, ты откроешь? — И, отвернувшись, добавила: «Дорогой».

Чарльз утопил маленький споудовский молочник в мыльной пене и процедил сквозь зубы:

— У меня своя система мытья посуды, и мне нельзя отвлекаться. Почему бы тебе не растоптать эту пакость, к которой ты присосалась, и не открыть дверь? Дорогая.

В дверь опять зазвонили.

Камилла сказала, уже со слезой в голосе:

— Чарли, моя сига — это дико важно. Перед свадьбой ты согласился, что я стану выкуривать пять штук в день и в эти моменты никто не будет меня отрывать.

Яростно натирая идеально чистый молочник, Чарльз отчеканил:

— А еще мы договорились вместе делать домашнюю работу, но ты наплевала на этот уговор с высокой колокольни.

На лице Камиллы мелькнула гримаса обиды, и Чарльз закончил примирительным тоном:

— Ты у меня такая ленивица, дорогая.

Булыжной дорожкой Камилла прошла в дальний конец узенького, старательно вылизанного садика — к клетке с курами. Остановившись возле сетки, она принялась наблюдать, как Экклз и Мориарти клюют друг дружку с небрежной жестокостью деток, запихнутых на заднее сиденье семейного авто.

Кур она недолюбливала. Ей не нравились их кожистые шеи и дурацкие клички, пустые глаза, острые клювы и цепкие когти. И жаль было времени и денег, которые Чарльз тратил на них. Неблагодарные ублюдки в перьях, вот кем считала Камилла кур. Ей осточертело каждое утро бороться с горечью поражения, накатывавшей на Чарльза после традиционного визита к куриной клетке и столь же традиционного возвращения с пустой корзинкой.

Собаки Камиллы, Фредди и Тоска, счастливые родители двух пометов, выскочили из дому на кривеньких джек — рассел — терьеровых ножках. У клетки они присоединились к хозяйке.

— Вы неблагодарные свиньи, — сообщила Камилла курам. — Он с вами так возится, а вы ему несчастное яичко снести не можете.