Королева пришла в ужас.
— Ах вы, собачье отродье! — воскликнула она, шлепками отгоняя собак от порванных подушек. — Что сделали с диваном!
Несколько порхнувших из‑под рваной оболочки гусиных перьев повисли в воздухе, словно крошечные оперенные планеры.
Гаррис прорычал Сьюзен:
— Ну что, полезть? Так, чего доброго, схлопочешь опять…
— Если ты найдешь ей карточку, нам что— нибудь отломится, — прорычала в ответ Сьюзен. — На верхней полке стоит коробка мятного собачьего печенья.
Не успела королева поставить подушки на место, как Гаррис прыгнул на диван и просунул морду в щель между диваном и стеной. Не обращая внимания на шлепки, отвешиваемые королевой, он вытянул из‑за дивана черное перо «Монблан», носовой платок и затерявшееся удостоверение личности.
Обрадованная королева умилилась:
— Умница, Гаррис, умный мальчик!
Гаррис и Сьюзен побежали на кухню и задрали морды у маленького буфета, в котором у королевы хранились собачьи лакомства.
— Вот. — Королева выдала им по одной зеленоватой печенюшке в форме косточки. — Ешьте — и по корзинам!
Королеве и самой хотелось немного отдохнуть, вес каждого из восьмидесяти прожитых лет давил на нее, — но вот уже два дня она не навещала мужа и понимала, что Филип будет на нее досадовать. Так что, надежно спрятав удостоверение в сумочку и оставив дома дрыхнущих собак, она вновь шагнула за порог и вернулась к дверям интерната.
Уже смеркалось, когда санитарка — стажер Шанталь Тоби, сестра Шанель, открыла королеве дверь.
— Как хорошо, что вы пришли, Лиз. Он нам тут задал. Ему, грит, надо на какой‑то развод караулов. Просит нас оседлать лошадь и начистить пуговицы на мундире.
Королева в который раз поразилась красоте Шанталь; у нее, думала королева, по — настоящему совершенные черты. Какое‑то генетическое отклонение наделило Шанталь скульптурным станом и длинными ногами, не в пример остальному клану коренастых и груболицых Тоби.
— Давно ли мой муж разволновался? — спросила королева.
— А не знаю. Я только щас заступила. Три дня отгулов брала из‑за стресса, — ответила Шанталь.
Они прошли через холл, где старики с погасшими глазами смотрели, как на мигающем экране кувыркаются телепузики. Вонь мочи и дешевого антисептика оглушали.
— Отчего же у тебя стресс? — спросила королева, пока они с Шанталь медленно поднимались на третий этаж в дергающемся лифте, где места хватило бы только для гроба и пары гробовщиков.
Шанталь вздохнула:
— Иногда кажется, никогда я не уеду из Цветов. По — моему, это несправедливо, что я должна тут жить просто из‑за того, что у меня кошмарная семейка. Я ничего плохого не делала.
— Я согласна, это ужасно несправедливо, — согласилась королева.
— А эта работа — просто каторга. — Шанталь понизила голос: лифт почти доехал. — Нас тут слишком мало, чтобы путем ухаживать за стариками, а миссис Хедж настоящая язва.
Они вышли из лифта и миновали открытый кабинет миссис Хедж — она диктовала в телефонную трубку продуктовый заказ на неделю:
— …и не надо больше печенья с прослойкой, я деньги еще не рисую.
— Тут было так славно, когда я к дедуле приходила, — прошептала Шанталь. — У него в палате жил попугайчик, и старичкам разрешали не ложиться, пока не кончится кино.
Королева навещала Уилфа, мужа Вайолет, когда после удара того разбил паралич. Да, в те дни режим был куда как мягче. В интернате частенько гостил Уилфов пес Микки.
Королева надеялась, что Гарольда Баньяна она не застанет: время от времени санитары выкатывали его в торговый центр, где Большевик брал в прокат аудио книги из маленького отдельчика для слепых. Но коляска Баньяна стояла на обычном месте у окна. Большевик в толстом пальто, зеленой шерстяной шляпе и таком же шарфе слушал биографию Сталина. Завидев Шанталь с королевой, он вздохнул и нажал кнопку паузы.
— Вы собираетесь прогуляться, мистер Баньян? — спросила королева.
— Нет, — ответил тот. — Я одет, потому что здесь холодно, как у эскимоса в заднице.
— Нельзя говорить такие слова, — вмешалась Шанталь.
— Не сомневаюсь, слово «задница» королеве знакомо, — сказал Баньян.
— Да нет, — объяснила Шанталь, — нельзя говорить слово «эскимос», это противозаконно. Надо говорить «представитель народности инуитов».
— Ах, прошу прощения, — злобно рыкнул Баньян. — Я, конечно, имел в виду, что здесь холодно, как в заднице у представителя народности инуитов.
Устроившись у кровати мужа, королева смотрела, как он спит. Ей вспомнилась поездка на Баффинову землю, что в Северной Канаде, когда принц Филип после официального обеда читал наизусть из «Эскимоски Нелл» [Североамериканская народная баллада довольно непристойного содержания.]. Тогда случился международный скандал и британский импорт в Канаду упал на пять процентов.
На пододеяльнике принца Филипа стоял штемпель: «Имущество ИФБ. Не подлежит выносу». Как будто кому‑нибудь захочется красть этот ужас, подумала королева, разглаживая серый, застиранный хлопок.
Принц Филип открыл глаза и простонал:
— Лилибет, он пытал меня биографией Сталина.
Баньян взревел:
— А разговаривая, когда я пытаюсь слушать, он нарушает мои права человека. Если он не перестанет, я дойду до Европарламента.
— Ах ты мое сердечко, — прошептала королева, вглядываясь в изможденное лицо и высохшие руки мужа. — Ты ел что‑нибудь?
— Не могу есть, — просипел Филип.
— Он не может удержать ни вилку, ни нож, да и с ложкой‑то кое‑как, — пояснил Баньян.
На тумбочке Филипа стоял поднос. Королева сняла крышку с тарелки. В середине тарелки застыла лепешка какого‑то серого месива, рядом — горстка серой картошки. По краю тарелки разбежались немногочисленные и вялые кубики овощей. Королева передернулась и опустила железную крышку на место. Взяв холодные руки мужа в свои, она внимательно оглядела его. Филип оброс и был все в той же пижаме, что и три дня назад, когда королева навещала его в последний раз.
— Я вечером хотел чуток попоить его водой, да не смог подобраться в этой каталке, — сказал Баньян.
— А звонок? — спросила королева, встревоженная подтекстом этого сообщения.
— Я звонил, но никто не пришел, — ответил тот — Никогда не приходят.
Шанталь, перестилавшая постель Баньяна, подняла голову и прокомментировала:
— Ночные дежурные просто ленивые суки.
Королева отвернула одеяло и обнаружила, что пижама на Филипе мокрая. Стараясь умерить его смятение, королева сказала:
— Я поменяю тебе пижаму, дорогой. Кажется, ты пролил воду в постели.
В узком шкафу, отведенном Филипу, она нашла комок непарных пижамных курток и штанов. Все они были чужие. Когда они с Шанталь стащили с Филипа пижаму, обеих ужаснули страшные пролежни. Пятки, ягодицы и локти у Филипа были огненно — красными.
— Здесь всем на нас нассать, миссис Виндзор, — сказал Баньян.
— Гарольд, вы несправедливы, — возразила Шанталь. — Я ж сходила в библиотеку, принесла кассету со Сталиным, а?
— Я просил биографию Маркса! — заорал в ответ Баньян.
— Женщина в библиотеке сказала, что они оба коммуняки и вы не будете возражать.
— Шанталь, будь добра, позови сюда миссис Хедж, — попросила королева. — И принеси, пожалуйста, свежее постельное белье на смену, ладно?
Пока королева мыла и смазывала кремом иссохшее тело мужа. Баньян заговорил:
— Мы живем в суровые времена, миссис Виндзор. Помните пятидесятые? — Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Летом было жарко, зимой холодно. Нам, детям, давали бесплатное молоко и апельсиновый сок. Министерство здравоохранения заботилось о нас от колыбели до могилы. И работы было навалом и для папы и для мамы. По радио крутили песни, под которые можно танцевать. И никаких клятых подростков в помине не было. Про стресс и слыхом не слыхивали. Если у тебя на плечах имелась голова, мог поступить в университет, и это ни пенни не стоило родителям. Воинскую повинность отменили, а если ты попадал в больницу, уж главная медсестра, блин, заботилась, чтобы ни у кого из больных не было, мать его, пролежней.
Миссис Хедж наполовину всунулась в дверь, наполовину осталась в коридоре, будто дела огромной важности и срочности не позволяли ей целиком войти в комнату.
— Вы хотели меня видеть? — спросила она.
— Миссис Хедж, состояние моего мужа ухудшилось, — сказала королева.
— И в чем же? — спросила та.
— Если бы сейчас были пятидесятые, вас уже выпихнули бы на улицу, миссис Хедж, — констатировал Баньян.
Тут вошла Шанталь со свежими простынями.
Глянув на пролежни принца Филипа, миссис Хедж сказала:
— Я не отвечаю за медицинскую помощь. Я попрошу дежурного врача, доктора Гудмэна, зайти.
— Насколько вам должно быть известно, миссис Хедж, — сказала королева, — доктор Гудман лишен права медицинской практики из‑за вопиющей некомпетентности. Пару дней назад я видела, как он пьет бургундское из бутылки на крыльце Грайсовой распивочной.
Шанталь приобняла королеву:
— Я присмотрю за принцем Филипом. Прослежу, чтобы его кормили, и намажу кремом попу и все прочее.
— Я внесу в журнал происшествий, что вашему мужу была предложена помощь медперсонала, но вы от его имени отказались, — сообщила миссис Хедж.
Она удалилась, а королева и Шанталь облачили Филипа в чистую пижаму и перестелили постель.