— Я надеюсь, что Сынка не выберут, — призналась Камилла. — Быть женой короля Англии — этого я не вынесу.

Глаза Беверли округлились, она набросилась на лакомую фразу, как тигр на робкую антилопу.

— Чарльз не может стать королем, пока жива королева, — сказала Беверли и ахнула: — Только не говори мне, что королева умирает! О господи! А что у нее? Сердце? Рак? Тубик? Сколько ей осталось?

Камилла почувствовала, что ее скальп горит огнем.

— Бев, прости, пожалуйста, — сказала она, — но с моей головой что‑то ужасно неладно.

Беверли стащила с нее целлофановую шапочку и оценила дело своих рук.

— Вот япона мама! — воскликнула она. — Голову под холодный кран, быстро!

После того как волосы Камиллы были промыты и высушены, соседки досмотрели интервью Сынка. Подлаживаясь под молодую аудиторию, Сынок оставил дома галстук и выступал в джинсах и розовой рубашке с открытым воротом. По поводу кроссовок Сынок со стилистом сломали голову. Надо ли купить пару, а если да, то какой марки? В уединении собственного кабинета Сынок примерил несколько пар, но решил, что в кроссовках он выглядит смешно, к тому же ему сразу казалось, что у него вместо ступней какие‑то дурацкие подушки. Сынку гораздо больше нравилось чувствовать под ногами твердую почву.

Интервьюировала Сынка чернокожая девица по имени Надин, с «мылладижной» речью, сквозь которую Сынок продирался как сквозь дебри. Он многое спешно домысливал на ходу, но все равно это было хуже проклятого «Беовульфа», которого они читали в Оксфорде. Сынок только закончил говорить о своей любви к Бобу Марли и Паффу Дэдди, как Надин нанесла ему удар ниже пояса, спросив на вполне литературном английском:

— Скажите, Сынок, вы и поныне остаетесь заядлым курильщиком?

На размышление оставались доли секунды. Если он признается, что курит, то шансы победить на выборах несколько съежатся. Если скажет, что не курит, могут уличить во лжи. Вдруг у кого‑то есть доказательства? Хотя Сынок последнее время курил только у себя дома, в отсутствие жены, при опущенных шторах и включенной вытяжке. В недавнем прошлом он еще посещал «Цигарку», один из частных клубов для курильщиков, расплодившихся в Сохо, но теперь рисковать нельзя, теперь его лицо слишком узнаваемо.

Сынок сделал мину типа «я сейчас выдам смелое заявление» и сказал:

— Надин, я буду с вами абсолютно честен. В юности я баловался сигаретами, как большинство людей. Я боялся отстать от своих сверстников.

Сынок склонил голову и выдал застенчивую улыбку.

— Я не был уверенным в себе молодым человеком и думал, что с сигаретой буду казаться круче. Я втянулся в это в семнадцать лет, в выпускном классе школы.

Беверли, глядя в телевизор, заметила:

— Что, интересно, ему мешало раньше? Я к четырнадцати уже смолила по двадцать штук в день.

В телестудии Сынок продолжал:

— Я купил дорогую зажигалку. Скоро у меня уже пепельницы стояли в каждой комнате. И вот не успел я оглянуться, как выкуривал по десять сигарет в день.

Беверли фыркнула:

— Салага.

Сынок опустил глаза. Ресницы, чуть подчеркнутые подводкой цвета «полночь», затрепетали на фоне бледной кожи. Один этот маневр принес ему сотни тысяч голосов в двух четких категориях избирателей — среди женщин и среди бросивших курильщиков.

— А что насчет зон изоляции, вы их сохраните?

Сынок осторожно ответил:

— Мы сейчас изучаем ситуацию. Несомненно, зоны изоляции внесли свой вклад в то, что наши улицы стали безопаснее для честно работающих и платящих налоги семей.

— Хорошо, — сказала Надин. — Теперь я хочу вас попросить ответить на наш блицопрос. Джинсы: «Ливайс» или «Рэнглер»?

— «Ливайс».

— Кто ваша любимая шлюшка, Джордан или Джоди? [Джоди Марш — британская модель и телезвезда, ведущая собственного реалити — шоу.]

Сынок замялся, ему не хотелось обидеть поклонников ни той ни другой шлюшки.

— Пас, — хохотнул он.

На следующий вопрос ответить было легче.

— Королева Елизавета или королева Камилла?

— О, думаю, королева Камилла, — ответил Сынок не задумываясь.

Камилла невольно порадовалась, хотя перспектива стать королевой Англии приводила ее в ужас.

В кухонную дверь ввалился, едва не рухнув, Тони Тредголд. За ним вбежал Кинг.

— Надрался! — подскочила к мужу Беверли.

— Нынче день рожденья нашего мальчика, — прорычал Тони.

— Я знаю! — злобно завопила Беверли.

— День рождения Кинга? — спросила Камилла и потянулась погладить овчарку Тредголдов. — А сколько ему?

Чета Тредголд ответила нехарактерным молчанием, каждый ждал, что заговорит другой. Наконец Тони сказал:

— У нас с ней есть мальчик, Аарон. Он родился тридцать лет назад.

— Его у нас забрала социальная служба, — сказала Беверли, закуривая новую сигарету, хотя прежняя еще тлела в пепельнице.

— У него все время ломались кости, — сказал Тони.

— И они думали, что это мы с Тони его лупим, — закончила Беверли.

— Я знал, что это не я, — продолжил Тони, — и думал, что это, наверное, Беверли.

— И я знала, что не я, — сказала Беверли, — так что…

— Но как тогда он ломал кости? — спросила Камилла.

— У него была болезнь, хрупкие кости, — ответила Беверли с угрюмой ухмылкой. — Но когда это стало ясно, его уже усыновили, и он так и не узнал нас. — У Беверли сморщилось лицо. — А теперь он и не захочет нас знать, верно? Он‑то не в зоне живет.

Муж потрепал Беверли по плечу.

— Дети всегда хотят узнать своих кровных родителей, Бев, — сказала Камилла. — Однажды он приедет и найдет вас.

Она откланялась, как только позволили приличия.

К шести вечера по поселку распространился слух, что королеве осталось жить шесть месяцев — две недели — считанные дни, что она‑де умирает от сердечного расстройства — лейкемии — туберкулеза. Еще несколько часов — и новость о ее неминуемой смерти достигла принца Чарльза. Маддо Кларк сообщил ему это у ларя с морожеными продуктами в Грайсовом магазине «Еда для вас».

— Сожалею насчет вашей мамы, — сказал Маддо, — я видел ее только сегодня, еще подумал, что‑то у нее зеленовато вокруг ротика.

Чарльз отступил на шаг, отброшенный пивным выхлопом Маддо.

— Да, она очень настрадалась, но теперь с ней все будет в порядке.

— Это будет милосердное освобождение, — сказал Маддо.

Чарльз нахмурился. Зубная боль, конечно, не сахар, но чтобы мамин зуб выжал слезу из Маддо Кларка?..

— Вам, должно быть, тяжко, — продолжал Маддо, — учитывая, как вы близки с вашей мамашей.

— Ну разумеется, порадуешься, когда все позади, — признал Чарльз, безуспешно роясь в ларе в поисках экологически чистого мороженого цыпленка.

— Не можете видеть, как она страдает, да? — Маддо возложил татуированную руку Чарльзу на плечо.

Чарльз бросил поиски экологической курятины, да к тому же инструкция по готовке инкубаторских цыплят была все равно написана по — китайски — по его мнению. Принц направился дальше по проходу в зеленной отдел.

Маддо двинулся следом.

— Я вот так и не оправился после мамашиной кончины. Как ей заплохело, пришлось вызывать пожарных, чтобы вынести ее из спальни.

— Зачем? — удивился Чарльз.

— Она была довольно основательная леди, — объяснил Маддо. — Под конец весила двести пятьдесят кило с хвостиком.

— Какой кошмар, — сказал Чарльз.

— Она же не виновата! — рассердился Маддо. — Никто не может управлять своими железами, так?

— Абсолютно никто, — согласился с ним Чарльз. — Я имел в виду, какой кошмар для вас.

— Я на нее молился, — продолжал Маддо, всхлипнув. — Когда мы ее хоронили, в могилу ветром закинуло коробку от пиццы. Это была весточка от мамы, что у нее все хорошо.

Чарльз опустил корзинку на пол и обнял Маддо, который уже не владел собой; на них начали оглядываться.

— Уж как она пиццу любила. За вечер по три уговаривала. — Маддо снова всхлипнул. И будто литанию, завел перечислять любимые матерью сорта пиццы: — Гавайская, пять сыров, пепперони с добавочным луком. Каждый вечер, точно, как часы, приезжал пикапчик с пиццей. Я с тех пор все время пьяный.

Маддо уже промакивал глаза Чарльзовым носовым платком.

— Так уж вы ухаживайте за своей мамулей, а если я в силах хотя бы что‑то помочь, чтобы ваша мама в свои последние дни или недели радовалась, только скажите.

Чарльз растерялся. Он ничего не мог понять. Почему мать не сказала ему, что смертельно больна? Он‑то поверил, что все дело в зубе. Выйдя из магазина, так ничего и не купив, Чарльз налетел на брата Эндрю, вышагивавшего под ручку с худющей рыжей дамочкой в бриджах и на высоких каблуках.

Не успел Чарльз завести разговор о матери, Эндрю отрекомендовал:

— Чарли, это Марсия Бойкот, или, как ее назвали в «Мандовых новостях» [Презрительное прозвище британской желтой газеты «Мировые новости».], Мальчия Бойкот. — Он пихнул Чарльза и засмеялся: — Врубаешься, да?

— Такая несправедливость, — сказала Марсия, предполагая, что Чарльз в курсе ее печальной славы. — У мальчишки была сильная хотячка. — Она откинула рыжую гриву тонкой белой рукой. — А в суде он врал напропалую. Ни слова, что это благодаря мне он сдал французский.

— Марсия только что переехала на Педострит, — пояснил Эндрю.

— Ты так говоришь, будто у меня был выбор, — обиженно сказала Марсия. Она обратила свой пронзительный взгляд на Чарльза: — А вы считаете, это справедливо, что я лишилась работы, попала в государственный реестр педофилов и мне запрещено и близко подойти к школе или детской площадке? Меня демонизируют за то, что я обучала неотесанного провинциального мальчишку искусству любви.