— Недавно скатался в Большой Каньон и, оказавшись там, первым делом подумал: господи ты боже мой, понадобится фигова куча стоматологического цемента, чтобы запломбировать это дупло.

На прием Сынок опоздал на три минуты; пытаясь объехать пробки, его водитель Данкан, хмурый мужик с бычьим загривком, отец впечатляющего внебрачного потомства, поехал из Кеннингтона на Харви — стрит окольной дорогой. По пути Данкан ответил на несколько звонков от возбужденно голосивших дамочек.

— Женщины, а? — неловко вопросил Сынок.

В ответ из Данкана хлынул такой поток женоненавистнической брани, что Сынок не на шутку встревожился и решил, что, пожалуй, стоит держать Данкана от женщин подальше, лучше всего — за толстой дверью тюремной камеры. Когда они наконец доехали, нервная девушка — администратор сообщила Сынку, что к его счету будет добавлен штраф в сто восемьдесят фунтов. С наигранным безразличием Сынок сказал:

— Неважно.

Из‑за дверей кабинета донесся звук бормашины, а следом крики: «Шире! Шире!»

— У него сейчас пациент, — сообщила девушка. — Не хотите ли подождать в приемной?

Сынок зевал над статьей в «Экономисте» о дотациях в сельское хозяйство Евросоюза, когда в приемную ворвалась актриса, которую он мельком видел в телесериале, названия которого не запомнил.

— Мы уже официально живем в полицейском государстве! По дороге сюда меня два раза останавливали, притом абсолютные фашисты! Оба раза я показывала удостоверение, и драная карточка не читалась из‑за какого‑то глюка! Я сказала им, что у меня прием у Стейна, но они притворились, будто не знают, кто это такой.

Она присмотрелась к Сынку и воскликнула:

— Осспади, да вы ж Сынок, как вас там…

Сынок улыбнулся ей скромной улыбкой, не обнажая зубов, и сказал:

— Вы мне понравились в этом…

— Ой, да ладно, — потупилась девица. — Мои лучшие сцены вырезали.

— Но вы были отменно хороши и в оставшихся, — сказал Сынок.

— А Стейн в нормальном настроении? — встревоженно спросила актриса. — В прошлый раз он так бесился, ну просто как совершеннейшая примадонна!

Сынок ощутил неприятный озноб.

Войдя в кабинет. Сынок протянул руку врачу.

— На это нет времени, — грубо бросил Стейн сквозь марлевую повязку. — Сядьте в кресло, откиньтесь и откройте рот.

Стейн выжал педаль, и кресло обратилось в кушетку. Дантист заорал на топтавшуюся рядом медсестру:

— Ради бога, Анжела! Прекратите дышать, вы меня отвлекаете!

Сынок открыл рот. Стейн крикнул: «Шире!» — и приступил к осмотру.

— Иисусе, да тут руины античного полиса! Вы в Помпеях бывали?

Сынок помотал головой.

— Не шевелиться! — прикрикнул Стейн. — Вот такими я и хотел бы видеть всех макаронников — закатанными в вулканическую породу.

Сынок смотрел в потолок, там в огромном подвесном аквариуме плавали тропические рыбы. На глазах Сынка крупная фиолетовая рыбина сожрала какого‑то оранжевого малыша. Стейн надавил на педаль, и Сынок рывком вернулся в сидячее положение.

— Что, много работы понадобится? — спросил он.

— Не больше, чем в Лондоне после люфтваффе, — ответил Стейн, зубы которого, как заметил Сынок, были желтоватые и тусклые. — Улыбнитесь, — скомандовал Стейн. — Выдайте мне вашу улыбку политика с ребенком на руках.

Сынок растянул губы.

— Ну да, так я и думал. Вы — Маугли при галстуке. Эти резцы смотрятся так, будто ими только что разорвали на куски какое‑нибудь мелкое животное.

— И что вы посоветуете? — робко спросил Сынок.

— Анжела, вы опять дышите! — завопил Стейн. — Я пытаюсь думать!

— Простите, мистер Стейн, — пролепетала Анжела, — но я… не могу не дышать.

— А могу я этого не слышать? — рявкнул Стейн.

— Я постараюсь не…

— Смотрите и слушайте, — приказал дантист Сынку.

Затем, сунув нос прямо в лицо Анжеле, спросил:

— Каково население Рейкьявика?

— Я не знаю, — ответила Анжела.

— Диаметр Луны?

— Не знаю.

— Период спячки медведя — гризли?

Еще одно «Не знаю».

Захария торжествующе обернулся к Сынку:

— Видите? Видите? Эта девушка одиннадцать лет училась в британской школе — и не знает ничего.

Анжела неуверенно проговорила:

— У меня три высших балла, мистер Стейн.

— Три высших балла! — фыркнул Стейн. — Да сейчас и платяной шкаф легко получит этот сраный высший балл.

Сынок растерянно съежился в кресле. Недавно он подписал парламентскую инициативу против мужского шовинизма, но слишком боялся Захарии Стейна, чтобы встать на защиту Анжелы. Вместо этого он сказал:

— Новые консерваторы в корне изменят систему образования. Каждый выпускник школы будет… м — м… знать население Рейкьявика.

— Вы опять дышите! — взревел Стейн.

— Простите, мистер Стейн, но я… — И Анжела, чуть не плача, выскочила из кабинета.

— Ни одна не задерживается, — пожаловался Стейн. — Я считаю, это вина правительства. Вот вы знаете, что про зубы ничего нет в школьной программе? И когда эти девицы приходят ко мне, они полные невежды в зубах. Может, когда вы станете заправлять, вы с этим что‑нибудь сделаете?

— Может, вернемся к моим зубам?

— Тридцать штук, — сказал Захария.

— Тридцать штук — вы имеете в виду тридцать тысяч фунтов? — неуверенно переспросил Сынок.

— Сразу скажу: вы можете пойти к любому дантисту на Харли — стрит, и он прилично сделает работу но зубов от Захарии Стейна у вас не будет, в отличие, например, от премьер — министра.

— Вы делаете зубы Джеку Баркеру? — спросил Сынок.

— Я переоформил ему рот, — ответил Стейн. — Пока он не пришел ко мне, он питался супами да кашками, десны у него кровили, и непрерывно мучила боль. Я сконструировал ему улыбку, сделал его человеком и обеспечил две подряд победы на выборах.

— Так вот кому Джек Баркер обязан успехом у избирателей, а? — поразился Сынок.

— Только две последние кампании, — скромно уточнил Стейн.

— А тут не будет столкновения интересов? — спросил Сынок.

— Нет, — отрезал Стейн. — У меня нет никаких интересов, кроме стоматологии.

— Но тридцать тысяч фунтов… — пробормотал Сынок.

— Законные предвыборные траты, — сказал Захария, теряя терпение. — Вы хотите зубы от Захарии Стейна или нет?

Сынок представил себя улыбающимся с предвыборных плакатов, скалящим зубы на Джереми Паксмена, ухмыляющимся в камеры премьер — министром в дверях резиденции на Даунинг — стрит, 10… и сказал:

— Когда начнем?

18

Дуэйн двигался по переулку Ад, выборочно стуча в двери и проверяя, есть ли у жильцов действующее удостоверение личности и не попортил или, хуже того, не снял ли кто— нибудь личный жетон. Такие обязанности изрядно тяготили Дуэйна, и в дни вроде этого ему хотелось бы работать кем‑нибудь другим — чистить выгребную яму или дрессировать медведей. Дуэйну с первого дня службы стало ясно, что карьера полицейского не для него. Он помнил время, не столь уж и давнее, когда ему самому приходилось предъявлять позорный металлический жетон снисходительному констеблю.

Дуэйн постучал в дверь дома номер семнадцать, открыла ему Камилла. Дуэйну показалось, что тесная передняя буквально кишит лающими собаками, но, поуспокоившись, он рассмотрел, что собак всего три.

— Доброе утро, — сказал Дуэйн. — Проверка жетонов и удостоверений. Не возражаете?

Камилла проводила Дуэйна в гостиную.

— Садитесь, пожалуйста. Я позову мужа, он в саду.

Едва Камилла вышла, Дуэйн шагнул к книжному шкафу и быстро провел кончиками пальцев по корешкам, в основном кожаным: Диккенс, Гомер, Роберт Льюис Стивенсон, Николаус Певзнер, Черчилль, Джилли Купер, Лоренс ван дер Пост…

Вернулась Камилла с Чарльзом.

— Извините за визит, — сказал Дуэйн.

— Пожалуйста, не извиняйтесь, — ответил Чарльз. — Камилла, дорогая, где наши удостоверения?

— А что, их нет в обычном месте, в кувшине на буфете? — спросила Камилла.

Чарльз отправился посмотреть и крикнул из кухни:

— Здесь нет.

— В последнее время мы дико рассеянны, — сказала Камилла. — Чарльз винит в этом ужасные продукты от Грайса. Он говорит, эта еда напичкана ядами, которые разрушают мозг.

Глядя, как Чарльз с Камиллой ищут удостоверения, Дуэйн сказал:

— Я сам вчера забыл удостоверение дома. И мне в библиотеке не дали книг. Вернулся ни с чем.

— Непременно возьмите что‑нибудь из наших, — предложил Чарльз, указав на книжный шкаф.

— Если хотите как следует посмеяться, берите Джилли Купер, — посоветовала Камилла. — Она дико злобная, но жутко смешная.

Чарльз же видел, что Дуэйн не веселья ищет в чтении.

— Дорогая, пусть констебль выберет сам, пока мы разыскиваем эти подлые удостоверения.

Дуэйн снял с полки «Затерянный мир Калахари» Лоренса ван дер Поста и увидел на титульном листе надпись: «Собака лает, а караван идет. Л. в д П.»

Глянув через плечо Дуэйна, Чарльз заметил:

— Эта надпись меня весьма утешает.

Когда Камилла принесла удостоверения, найденные в кармане жакета, уже отправленного в стиральную машину, Дуэйн лишь мельком взглянул на них. Разговор с принцем Чарльзом о смысле жизни был куда интереснее. Чарльз, считавший себя самым большим интеллектуалом в Цветах, кайфовал от того, что Дуэйн ловит каждое его слово.