Чарльз углубился в просмотр трех листков, вынутых из конверта с руислипским штемпелем.

— Все это выглядит ужасно правдоподобно, — заметил Чарльз. — Он изрядно похлопотал, вот анализ ДНК, приписка к завещанию, копия свидетельства о рождении.

Выходит, этот Грэм родился в Цюрихе. Ты училась в пансионе в Цюрихе, так ведь, дорогая?

— Да, в шестьдесят пятом, — подтвердила Камилла.

— Грэм родился в шестьдесят пятом, двадцать первого июля.

Повисла длинная пауза. Чарльз почувствовал себя героем пьесы Пинтера.

— Помню, — сказала наконец Камилла, — тот июль выдался таким знойным. В родильной палате все окна были нараспашку, но все равно стояла духота. И где‑то далеко позванивали бубенчиками коровы.

— Родильной? — поднял брови Чарльз. — Это что, была школьная экскурсия? По программе разговорного французского?

— Нет, — ответила Камилла. — Вопила я вполне по — английски. — Она начала всхлипывать. — Я не называла его Грэм, я назвала его Рори. Рори Джордж Виндзор.

Чарльз посмотрел на листки исписанной бумаги в своей руке.

— Так ты, что ли, хочешь мне сказать, дорогая, что этот Грэм вправду наш сын?

Камилла кивнула.

— Как это случилось? — спросил Чарльз.

— Ты же помнишь, дорогой, — сказала Камилла, — нас с тобой понесло после той перестрелки едой у Ники.

— Да нет, — досадливо сморщился Чарльз, — я спрашиваю, почему ты не сделала… э… операцию? Ну… э… процедуру. Ты, наверное, только и думала, как избавиться от… э… плода. Почему же ты этого не сделала?

— Я не собралась вовремя, — ответила Камилла.

— Ты ужасная копуша, дорогая, — вздохнул Чарльз. — Но уж конечно, нужно было рассказать мне.

— Когда я вернулась в Англию, это как‑то выпало у меня из головы, — объяснила Камилла.

Она обняла Чарльза за шею и спросила:

— Ты на меня очень сердишься, мой маленький принц?

«Я — персонаж Шекспира», — подумал Чарльз и сказал:

— Позволь мне еще раз перечесть письмо, уже с полным осознанием того, что пером водил мой сын, а не какой‑то заполошный дурак, имевший умысел осмеять нас, заявив о фальшивом родстве.

Камилла поспешила прочь. Она терпеть не могла, когда на Чарльза нападал, как она это называла, выспренний стих. Плюхнувшись на ступеньки заднего крыльца, Камилла жадно закурила. Нет, она не то чтобы напрочь забыла о ребенке, которого родила в Цюрихе. Разумеется, Камилла помнила об этой истории. Просто она была из тех женщин, что не мусолят события, которые не в силах изменить. Какой смысл плакать в день рождения брошенного малыша? Иногда она вспоминала о мальчике и гадала, где он и как живет, но ее воображение неизменно рисовало сына счастливым и сильным, а его приемные родители, насколько знала Камилла, считались у себя в Руислипе далеко не последними людьми. Большего она и не стала доискиваться. В пансионате не одна Камилла «сбилась с пути», как это называли монашки в приюте. Но она меньше всех дергалась по этому поводу. Камилла просто не понимала, зачем люди грызут себя за те гнусности, что случаются в жизни.

Когда она вернулась в гостиную, Чарльз проговорил:

— Грэм хочет повидать нас.

— Правда? — переспросила Камилла без воодушевления.

— Мы должны его увидеть, дорогая, — сказал Чарльз, — Он наш сын, наш единственный ребенок. И он старше Уильяма, что делает его вторым по порядку наследником трона.

— Но бастарды не в счет, они не могут наследовать трон, — возразила Камилла.

— Эти древние законы выбросил на помойку Акт об упразднении монархии, — сказал Чарльз.

На лоскутном половичке, который принц Уэльский смастерил из старых кофт, в качестве основы использовав кусок мешковины, Фредди и Тоска, притворяясь спящими, внимательно слушали разговор хозяев.

— Мало нам было «Макбета», теперь началась мыльная опера, — проворчал Фредди.

В комнату, тяжко дыша, вошел Лео, только что пробежавшийся от Спайка.

— Чего смеетесь? — гавкнул он.

— Шутка только для породистых, — рыкнул Фредди.

— Ясно, — тявкнул Лео. Он никогда не оспаривал негласной установки, что он во всех отношениях ниже Фредди и Тоски. Лео всегда позволял им поесть первыми и уступал место ближе к огню.

Чарльз тем временем закончил письмо к Грэму и принялся читать вслух:

Мой дорогой Грэм,

Во-первых, примите мои соболезнования по поводу гибели Ваших приемных родителей, мистера и миссис Крекнелл. Должно быть, их смерть Вас опустошила. А последовавшая затем новость о том, что Вы не их кровь и плоть, наверняка причинила Вам новую острейшую боль.

Камилла, Ваша матушка, и я будем страшно рады повидаться с Вами.

— Страшно рады? — переспросила Камилла.

— Ну, я буду страшно рад повидать моего сына, — сказал Чарльз, внезапно рассердившись.

— Я не сомневаюсь в твоих чувствах, дорогой, — в голосе Камиллы послышались слезы, — но я сомневаюсь в форме выражения. «Страшно» звучит неуместно, нельзя ли выбросить «страшно»?

— Ты придираешься к грамматике, потому что хочешь отвлечь меня от того гнуснейшего факта, что ты сорок один год держала существование Грэма в секрете. Сорок один год лжи!

Лео подполз к Камилле и положил ей на колени свою большую голову. Камилла машинально принялась искать у него блох.

— Читай дальше, — сказала она. — Обещаю не перебивать.

Но Чарльз еще не остыл.

— Я тебя бесконечно люблю. Но я не стану выслушивать наставления по части английского языка от человека, который сдал только один базовый экзамен.

— Твоя первая жена и того не сдала! — завопила Камилла. — Все ее школьные достижения — это грамота за самую чистенькую морскую свинку.

Из‑за стены раздался крик Тони Тредголда:

— Морские свинки — жуткие засранцы! Их не так‑то просто содержать в чистоте.

Ругаться Чарльз и Камилла продолжили уже на пониженных тонах.

— Я закончил Кембридж! — сказал Чарльз. — У меня диплом!

Камилла высморкалась в уголок кухонного полотенца и сказала:

— Ты пишешь нашему сыну, я не могу не принять участия.

— Что ты хочешь добавить? — спросил Чарльз, занося ручку над новым листом писчей бумаги.

— Дорогой Грэм, — принялась диктовать Камилла. — Так горько было узнать о кончине твоих приемных родителей. Было бы славно встретиться с тобой, если ты сможешь к нам подъехать.

— «Подъехать!» — фыркнул Чарльз. — Будто он чертов таксист.

— А может, он и есть таксист, почем ты знаешь.

Камилла еще не забыла замечание о базовом экзамене. «Да стоило мне только захотеть, я бы легко поступила в университет», — ожесточенно подумала она. Но тусоваться с толпой гомонливых студентов — это совсем не ее стиль. Ни в Кембридже, ни в Оксфорде не держали конюшен и не практиковали охоту.

— Ладно, просто напиши ему, чтобы обратился за разовым пропуском, — сказала Камилла. — Я иду спать. Тоска! Фредди!

Она вышла из комнаты, не поцеловав Чарльза, но тот догнал жену на лестнице.

— Не будем ссориться, дорогая. Не позволим этому Грэму встать между нами.

По пятам за Камиллой Чарльз проследовал в спальню, где их ждала хорошо утоптанная тропа к прощению и примирению.

Когда их неистовое единение завершилось и Чарльз с Камиллой лежали в посткоитальной эйфории, собаки выползли из‑под кровати и Фредди проворчал:

— Я уж думал, он никогда не остановится.

— Так неловко, — подвизгнула Тоска.

— Кстати, эм — м… насчет секса… — продолжал Фредди. — За — За скоро придет в охоту. Ты не против, если я…

— Нет! — огрызнулась Тоска. — Покрой эту сучку увидишь, я и не почешусь.

— Я не моносучен. Тоска, — сказал Фредди. — Но по крайней мере, я тебя не обманываю.

Тоска отвернулась и пошла скрести дверь. Камилла отлепилась от Чарльза, встала с постели и отворила. Тоска сбежала по лестнице и легла под кухонным столом рядом с Лео.

— Я его бросила, — проскулила она.

Лео лизнул ее в морду:

— Это точно, птичка? А то все какие‑то дерганые из‑за канители с этим Грэмом.

— Нет, Лео, все точно, — сказала Тоска. — Он слишком уж часто тычет мне в лицо свой блудливый нос.

Лео прижал свой нос к Тоскиному и пропыхтел:

— И тебе все рано, что я дворняжка?

«Фу! До чего же вонючая у него пасть, — подумала Тоска, — придется с этим что‑то делать». Их отношения не длились и минуты, а она уже пыталась что‑то в нем изменить.

Утром Камилла с удивлением обнаружила Лео и Тоску на кухне, тесно прижавшихся друг к дружке. Перешагивая через них, она спросила:

— И давно вы такие приятели?

— Мы не приятели, а любовники! — гавкнул Лео.

Следом за Камиллой к завтраку спустился Фредди, увидел Лео с Тоской и набросился на соперника, норовя вцепиться ему в горло.

— Ты, вшивая дворняжка, это моя сука!

Чарльз спустился выяснить причину переполоха и занял сторону Лео, назвав Камиллиного любимца Фредди «гадкой шавкой».

— Бедняжка Фредди только что получил от ворот поворот, — вступилась Камилла. — Вот он и расстроился.

Через стену загавкал Кинг, овчарка Тред— голдов:

— Молоток, Лео! Вставь ей и за меня разок.