21
Уходя с контрольного пункта, Дуэйн подкрутил камеры, нацеленные на дом Чарльза и Камиллы. Ему хотелось обсудить с Чарльзом «Сердце охотника», не опасаясь, что товарищи станут потешаться над ним и обзывать долбаным клоуном.
Шагая по поселку, Дуэйн рассматривал его обитателей глазами бушмена из Калахари. Среди них встречались дикари, способные броситься на человека и повалить его на песок, а встречались и просто бродячие собаки, которые, завидев Дуэйна, жались к стенке. И снова он оказался у дома Пэрис Баттеруорт. Через окно гостиной можно было разглядеть, что Пэрис с Полтинником смотрят по телевизору «Баламори» [Популярная в Великобритании детская передача на канале Би — би — си, описывающая жизнь на вымышленном острове Баламори в Шотландии.].
Пэрис удивилась, увидев его на пороге.
— Что‑то стряслось с мамусей? — спросила она.
Грубее, чем хотел, Дуэйн ответил:
— Я не в курсе. Я зашел проверить ваш жетон.
— Он на месте. Хотите знать еще чего— нибудь?
Дуэйну хотелось иного — поцеловать ее надутые губки, распустить собранные в хвост волосы. Бедра у нее, отметил Дуэйн, тоньше, чем его руки.
— Мне нужно убедиться, что он в порядке.
— Входите, но вам придется снять ботинки. У меня светлый палас.
Сама Пэрис была в тапочках с правдоподобными до оторопи кошачьими мордами. Кошачьи глаза искрились, а усы подрагивали, когда Пэрис мягко ступала по светлому ковру, направляясь в гостиную.
Полтинник сидел в прогулочной коляске и зачарованно наблюдал, как на экране констебль Слива поднимается в гору на велосипеде. Комната была чистая и неуютно — опрятная, игрушки Полтинника хранились на полках в стенной нише прямо в коробках из магазина. Пэрис и Дуэйн сели на диван напротив друг друга.
— Вам не положено оставаться со мной наедине, это ведь переулок Шлюх, — сказала Пэрис.
— Мы не одни, — возразил Дуэйн. — Он ведь тоже здесь, а. Полтинник?
Полтинник не отозвался, таращась в телевизор.
— Любит телик смотреть, — заметил Дуэйн.
— Угу, — кивнула Пэрис и гордо добавила: — Все рекламы знает.
— Он такого же цвета, как я. Его отец был черным?
— Да, его папа — Карлтон Уильямс. Знаете его?
— Нет.
— Как нет?! — воскликнула Пэрис. — Вы должны его знать!
— Только потому, что я черный, я не обязан знать всех чернокожих в поселке.
Они посмотрели друг на друга и быстро отвели глаза. Дуэйн подумал, что наконец— то увидел лицо сердечком. Пэрис могла бы сниматься для открыток к святому Валентину.
— То стихотворение, что вы написали… — сказал он.
Пэрис опустила глаза.
— Его написала Элизабет Баррет Браунинг, верно?
— Как вы узнали? — удивилась девушка.
— Я полицейский, — ответил Дуэйн. — Мне положено все знать. Ну так что, посмотрим жетон?
Пэрис стряхнула тапок — кошку и протянула Дуэйну тонкую бледную ногу. Дуэйн принял босую ступню, взяв за пятку. Он рассматривал голубоватые вены, оплетавшие ногу, словно линии на выцветшей дорожной карте. Ногти Пэрис выкрасила в перламутрово — розовый. Дуэйн осторожно повернул металлический жетон на ее щиколотке.
— Я тоже написала несколько стихов, — сказала Пэрис. — Но они говеные.
— Уверен, что нет, — возразил Дуэйн.
— Да правда говеные. На нормальные у меня времени нет. Вон с ним сплошные хлопоты, а он такой нытик, коли на него находит. Элизабет Баррет Браунинг хорошо было, лежи себе на софе, хворай в охотку да с собачкой играйся.
— Вы писали про нее реферат в школе, да?
— He — а, не про нее, — ответила Пэрис. — Про собачку ее, про Флаша.
Дуэйн вынул потрепанное пингвиновское издание «1984» и положил на кофейный столик:
— Джулия, прочтите, пожалуйста, эту книгу.
— Что еще за Джулия? — не поняла Пэрис.
— Что полицейские едят на обед? — спросила Камилла у Чарльза.
Чарльз ответил, входя в роль простака:
— Не знаю, а что полицейские едят на обед?
— Да нет, я не анекдот тебе рассказываю, Чарльз. Я спрашиваю, что полицейские едят на обед, потому что пригласила на обед полицейского.
Чарльз крепко задумался, потом сказал:
— Может, что‑то типа сосисок с картофельным пюре? Или сардины.
Камилле нравилось принимать гостей, но раньше в ее распоряжении имелся целый штат помощников, бравших на себя все неприятные хлопоты — приглашения, закупки, готовку, сервировку и мытье посуды.
Как и надеялась Камилла, Чарльз сказал:
— Не беспокойся, дорогая. Я позабочусь, чтобы твой полицейский был сыт и доволен.
Он открыл банку сардин и выложил рыбешек по кругу на маленькой белой тарелочке, потом отправился в сад и набрал полную корзину кособоких корешков и овощей, выращенных по системе органического огорода. Пока Чарльз обивал землю с пучка кривеньких морковок, на колючую проволоку, что тянулась по железной стене зоны, сел дрозд и принялся выводить серенаду. Камилла устроилась на перевернутом цветочном горшке и закурила вторую за день сигарету.
— Ах, дорогая, — вздохнул Чарльз, окидывая взглядом сад, — ну не чудно ли тут, не наполняется ли твое сердце счастьем от песни дрозда?
Камилла окинула взглядом колючую проволоку, камеры наблюдения и треснутое окно в спальне Тредголдов, кокнутое в ночной потасовке, и невесело проговорила:
— Ну, в общем, чудно, но временами меня тянет в нормальную деревню.
Чарльз выдернул лук — порей, по которому туда — сюда бегали какие‑то крошечные букашки, и сказал:
— Но мы ведь сотворили здесь свой собственный рай, правда?
Камилла подумала о мире за стеной и представила, что гуляет по лесу, по берегу реки. Вообразила колонны солнечного света, спускающиеся через прорехи в облаках. И расплакалась. Она изо всех сил старалась удержаться, понимая, что искаженное лицо и слезы отнюдь не красят женщину средних лет.
Чарльз бросил лук в корзину и опустился на колено рядом с женой.
— Милая, не надо, — попросил он. — Не плачь, прошу тебя. Я не в силах этого вынести.
— Прости, милый, но я тоже не в силах выносить это место.
Раздался звонок в дверь. Камилла высморкалась и вытерла глаза краешком цветастой юбки.
— Это наш полисмен, — сказала она. — Я выгляжу как чучело?
— Нет, — ответил Чарльз. — Для меня ты всегда будешь красавицей.
Его оговорка «для меня» не прошла незамеченной.
Камилла с Дуэйном сидели за кухонным столом. Чарльз мыл посуду. Камилла сдерживала зевоту. Чарльз с Дуэйном практически не смолкая трындели о какой‑то паршивой книге, которую Камилла не читала и с автором которой никогда не встречалась.
Чарльз рассказывал Дуэйну:
— Когда мы с Лоренсом были в Калахари, то драили котлы, тарелки и столовые приборы песком.
— Песком! — уважительно отозвался Дуэйн.
— Да, — подтвердил Чарльз. — «Фэйри» от матушки — природы.
— И никогда не кончается, — вставила Камилла. — Песок, я имею в виду. В пустыне его колоссальный запас.
Калахари начала утомлять даже Дуэйна. Ему уже казалось, что он бредет через нее под палящим солнцем с непокрытой головой. Чарльзова настойчивость иссушила его. Дуэйну понравился обед из сардин и странных на вид овощей, но теперь ему хотелось уйти. Он поднялся, поскреб спинку стула и сказал:
— Что ж, большое спасибо вам за все, но служба есть служба.
— Да, вам надо идти. Я понимаю, долг, — согласился Чарльз.
— Скажите, вас не затруднит отправить одно письмо? — прошептала Дуэйну Камилла, подавая конверт с руислипским адресом.
Дуэйн сунул конверт в карман, решив, что ответ «нет» не слишком уместен.
Камилла проводила Дуэйна до калитки, по дороге она спросила:
— А жетон ужасно трудно снять? В смысле, кто‑нибудь снимал?
— О да, — сказал Дуэйн. — Бывает, кто— нибудь устраивает себе каникулы.
— Интересно, они пользовались какими— нибудь особыми инструментами?
— Миссис Виндзор, — ответил Дуэйн, — вам спокойнее будет здесь, в Зипце.
Он помялся. Как выложить ей, что она не столь уж популярна во внешнем мире?
— Ваше лицо всем знакомо, и вас скоро заметят, — слукавил он.
Вернувшись в лилипутскую однокомнатную квартирку, которую снимал в городе, Дуэйн над паром распечатал конверт и прочел письмо.
Переулок Адеборо, 16
Зона изоляции поселок Цветов
Ист? Мидлендс
EZ951
Дорогой Грэм,
Непонятно, как отвечать давно потерянному сыну, — сыну, о существовании которого не знал до вчерашнего дня, когда мы получили твое письмо. Твоя мать подтвердила, что вправду родила тебя в Цюрихе 21 июля 1965.
Мы оба посылаем тебе соболезнования по поводу твоей недавней двойной утраты. Лишиться одного из родителей — горе, лишиться обоих — бедствие.
Конечно, нам обоим совершенно не терпится тебя увидеть. В то же время мы сейчас заточены в зоне изоляции, и, как ни печально, нам не разрешено принимать гостей из внешнего мира. И хотя, насколько я знаю, временный пропуск могут получить определенные государственные служащие, наша встреча в ближайшее время невозможна, но мы должны поддерживать связь.
Довольно удивительно было обнаружить, что у нас с твоей матерью есть сорокаоднолетний сын. Интересно, похож ли ты на кого? нибудь из нас хоть в чем? то внешне? Когда будешь писать в следующий раз, не мог бы ты вложить фотографию?
Я пишу это и чувствую на своем плече длань истории.
Adieu, сын мой.
