Тони сказал, глядя на экран:

— За последнее время он что‑то постарел, а?

— Это телик глючит или у него судорога? — спросила Беверли.

Показали фото ротвейлера, покусавшего Софи, и хозяина — высокого мужчину в костюме в рубчик и цветастом галстуке.

Диктор рассказал:

— Ротвейлер, повинный в трагедии Софи Литлджон, как установлено, принадлежит известному политику, председателю отделения новых консерваторов Тарквину Форбс — Гамильтону. В распространенном сегодня заявлении он говорит: «Моя собака, Люси, обожает детей. Наверное, девочка дразнила ее. В последнее время, после рождения шестерых щенят, Люси немного не в своей тарелке. Не понимаю, зачем травить такую заботливую и преданную собаку».

На экране вновь появилась ведущая новостей, женщина в розовом костюме, с тщательно уложенными волосами и безупречным макияжем.

— А как считаете вы, дорогие телезрители? — вопросила она. — Следует ли уничтожить Люси? Для ответа «да» нажмите красную кнопку на пульте дистанционного управления, для ответа «нет» — зеленую кнопку.

Тони взял пульт, посмотрел на Беверли и со словами: «Не жалко фунта, чтобы замочить детоубийцу» — нажал красную кнопку.

В тот же вечер первые антисобачьи ролики прошли по всем основным телеканалам — старые съемки бешеных собак под музыку, сильно отдающую фильмами ужасов. По всей Англии хозяева смотрели на своих псов с тревогой, думая о будущем любимцев. В шестичасовых новостях сказали, что Сынок Инглиш позвонил на телевидение и сообщил: Люси умерщвлена, а Тарквин Форбс — Гамильтон оставил свой пост в партии новых консерваторов. В девять вечера, как раз к следующему выпуску новостей. Сынка снимали у койки Софи Литлджон: он молча сидел и держал ребенка за руку.

25

Камилла стояла на крыльце и смотрела в сторону выезда из переулка, запертого барьером из полицейских заграждений. Там, заворачивая машины и любопытных пешеходов, дежурил наряд полиции с двумя служебными собаками. Императором и Судьей. Шайка местных псов возбужденно носилась среди чахлых деревьев на незанятом клочке земли в центре переулка. Микки, Тоска, Кинг, Олторп и Карлинг гонялись за Лео, но тот, бросаясь из стороны в сторону и раз за разом меняя направление, ловко уходил от погони.

Фредди протиснулся мимо Камиллы и, посмотрев пару секунд на резвящуюся стаю, прорычал:

— Бшнь‑ка на этих дурней, им больше делать нечего?

Камилла похлопала Фредди по макушке:

— Беги, малыш. Беги, поиграй.

Чарльз был в палисаднике, копал яму для стола — кормушки. Закончив, он спросил:

— Милая, не поможешь установить?

— Нет, милый, — ответила Камилла. — Мне нельзя выходить из дому, забыл?

«А есть и свои преимущества в домашнем аресте», — подумала она.

— Прости, дорогая, — сказал Чарльз. — Это полный абсурд — не пускать тебя в собственный сад.

Чарльз спустил опору стола в гнездо и уложил вокруг снятый дерн, затем отступил в сторону полюбоваться делом своих рук. Нахмурившись, он спросил:

— Тебе не кажется, что он слишком… э… доминирует, а? Как‑то он громоздковат.

— Внушительный, — согласилась Камилла, глядя на сооружение семифутовой высоты со множеством планок, навесиков и хаток. — Но я не сомневаюсь, птицы будут тебе ужасно признательны.

Камилла с любовью смотрела, как Чарльз цепляет на нитку ломтик кокоса и вешает на гвоздь, потом раскладывает по полочкам орехи и семена.

— Посмотри, какой у нас милый птичий столик, Фредди. Ну не умница наш Чарльз?

Фредди вразвалочку подошел к столу, задрал лапу и помочился на опору.

— Гнусная животина! — вскричал Чарльз.

Фредди пролез в дырку в живой изгороди из бирючины, добежал до полицейского кордона и залаял:

— Пропустите меня, у меня свидание в переулке Шлюх.

В ответ залаял Судья:

— Попробуй выйти, недомерок блохастый, и я вырву твою паршивую глотку.

Стая на лужайке оставила игру в догонялки, легла наземь и, тяжело дыша, наблюдала за развитием конфликта.

— Это касается всего вашего переулка, гнусное быдло, — пролаял Император. — Вам всем запрещено выходить.

Принцесса Анна стояла в гостиной у окна.

— Погляди‑ка, Спиг. Что это за башню Чарльз воздвиг в своем палисаднике?

Спигги выглянул в окно и сказал мрачно:

— Бог знает. Подскажи?

Спигги пребывал в дурном настроении. Сегодня у него намечались встречи и дела в поселке, а теперь из‑за невестки все приходилось откладывать.

— Свихнусь я взаперти в этом клятом доме.

— Мог бы пока заняться этими клятыми подпорками, — заметила Анна. — Десять лет живем с ними, уже достало вилять, будто на горнолыжном склоне в Клостерсе [Горнолыжный курорт в Швейцарии.].

Но сидеть в четырех стенах Спигги было не по душе, все равно что жить в открытой тюрьме [Категория британских тюрем, схожая с поселением: в течение дня заключенным позволено свободно перемещаться по округе.], а уж Спигги знал, каково это. Он провел семь месяцев в Норт — Си — Кемп за мошенничество с гудроном. Три месяца из семи Спигги работал на тюремной кухне с Джеффри Арчером [Джеффри Арчер (р. 1940) — британский политик и писатель; в 2001–2003 гг. отбывал тюремный срок за лжесвидетельство в суде, написал многотомный роман «Записки заключенного».], который разговорил его и выспросил всю историю его жизни. Впоследствии этот великий человек опубликовал тюремные дневники, в которых Спигги был выведен в роли наемного убийцы из русской мафии.

— Так нет же смысла ремонтом заниматься, — отмахнулся Спигги. — Через шесть недель можем съехать, если новые коней победят на выборах.

Он рухнул на диван, обитый кожзаменителем, и пристроил голову на руки.

— Ты будто не особо рад такой перспективе, — сказала Анна. — В чем дело, Спиг?

Она игриво шлепнула мужа по макушке.

Спигги мрачно проговорил:

— Если ты вернешься в большой мир, я тебе стану не нужен, так ведь?

— Ну а кто же мне будет нужен?

— Какой‑нибудь сраный пижон со скошенным подбородком.

— Таких у меня было два. И ни один даже наполовину не был таким мужиком, как ты, Спиг.

Но Спигги продолжал упиваться своим ничтожеством.

— Мне придется разгуливать в костюме. И жрать артишоки.

Анна засмеялась:

— Эй, Спиг, выкладывай‑ка, что с тобой?

— Курево вышло, — признался Спигги. — И в магазин, мать твою, не выйдешь купить, потому что жене твоего братца приспичило выгуляться за ворота.

— Если ты поможешь мне управиться по дому, — сказала Анна, — я спрошу Камиллу, не найдется ли у нее пары сигарет.

Спигги брался в жизни за любое дело, но вот таинственные искусства готовки, стирки и уборки никак ему не давались. Он ни разу в жизни не притрагивался к унитазному ершику, а к любому, кто пускал в ход эту штуку, испытывал только презрение.

— Ладно, не парься, — сказал он. — Маддо Кларк мне кое — чем обязан.

Гаррис и Сьюзен лежали в ногах кровати и наблюдали, как спит королева.

— Она никогда не залеживалась так долго, — негромко гавкнул Гаррис. — Уже почти полдень.

— Умираю, хочу сикать, — проскулила Сьюзен. — Придется ее уже будить.

Гаррис просунул морду под шелковый пододеяльник и лизнул королеву в лицо. Та проснулась и сказала:

— Привет, малыш.

Потом посмотрела на маленькие настольные часы на тумбочке: 11.54.

Сьюзен подскочила к двери и залаяла:

— Хочу есть и пить, хочу сикать.

— Да, сейчас — сейчас, — сонно отозвалась королева.

Снизу раздался голос Вайолет Тоби:

— Лиз, ты где?

— Я наверху, поднимайся, — крикнула королева.

Она услышала, как Вайолет сопит на лестнице. Затем открылась дверь и ее подруга вошла с вопросом на устах:

— Захворала?

Вайолет несколько раз бывала в спальне королевы. И всякий раз таяла от прелести обстановки. Комната казалась ей внутренностью яйца Фаберже, которое королева держала в тумбочке у кровати. Блестящая и зеркальная; предметы здесь словно бы не стоят по местам, а дрожат над ними, как миражи. Комната напоминала Вайолет о том, что ее подруга некогда была королевой Англии и Содружества и сказочно богатой женщиной.

Королева села в постели и надела очки.

— Нет, — ответила она, — я вполне здорова. Я лежала, слушала радио. Ты слышала заявление премьер — министра?

— Смотрела по телику, — кивнула Вайолет. — Бедная деточка!

— Да, ужасно, — согласилась королева.

— Если правительство не усидит, ты отсюда уедешь.

— При том условии, что новые консерваторы сдержат слово, — уточнила королева.

Вайолет, разглаживая ладонями пододеяльник, проговорила:

— Чего я стану делать, когда ты уедешь обратно во дворец?

Королева, теребя нитку, вылезшую из подрубки простыни с монограммой, сказала:

— Я буду скучать по тебе, Вайолет. А ты не думала поехать со мной?

— Я бы с радостью. Но я не могу бросить нашего Барри.

Королеве так и хотелось сказать, что Барри, безусловно, дадут приют в одном из королевских дворцов, но вместо этого она произнесла:

— Да, семья прежде всего.

— Я пришла одолжить банку собачьих консерв, — сообщила Вайолет. — А то бедный Микки того и гляди начнет грызть собственную ногу.

Гаррис и Сьюзен возмущенно залаяли.

— Проваливай, тетка. Пусть шелудивый идиот жрет свою ногу. Мою жрачку он не получит, — прорычал Гаррис.

Королева начала выбираться из кровати.

— Ты лежи, — остановила ее Вайолет. — А я сделаю тебе чашку чая и выведу собак, ага?

Она увела собак, а королева снова откинулась на подушку, вспоминая, как приятно было в прежние времена, когда люди помогали с докучными повседневными делами. Из сада донеслись звуки собачьей драки. Фредди, Сьюзен и Микки рычали и гавкали, потом раздался крик Вайолет: