— Наружность ему можно подправить — хороший портной, приличный парикмахер.

— Но он какой‑то не… не милый.

— Да, — согласился Чарльз, — однако мы не вправе судить его строго.

— И он не любит собак.

— Многие не любят, — прошептал Чарльз.

— Но люди нашего типа любят, — возразила Камилла, поворачиваясь в темноте к Чарльзу.

— Значит, нужно сделать Грэма человеком нашего типа, — сказал Чарльз.

Они поцеловались и повернулись друг к другу спиной. Обоим без слов было понятно, что физическая близость невозможна, пока Грэм находится с ними под одной крышей.

37

Утром, спустившись заварить чай, Камилла обнаружила, что Грэм сидит на диване полностью одетый и стучит по клавишам ноутбука. Она запахнула халат и затянула пояс: ей не хотелось, чтобы Грэм видел ее ночную рубашку с портретом Халка на груди, купленную в магазине «Все за фунт».

— А вы рано встаете, Грэм, — сказала она.

— Рано? — въедливо переспросил Грэм. — Утро уже на исходе.

Камилла бросила взгляд на часы над камином: без десяти восемь.

— Вы, наверное, считаете меня соней.

Грэм любезно возразил:

— Полагаю, к вашим годам потребность в сне возрастает.

Наливая воду в чайник, Камилла думала: он такой недушевный. Пока она заваривала чай, собаки теснились вокруг. Видно, тоже не хотели оставаться в комнате с Грэмом.

Когда Камилла собралась отнести чашку наверх Чарльзу, Грэм заметил:

— Не советую вам ходить в этих шлепанцах по лестнице. Во всяком случае, с чашкой горячей жидкости в руках и когда волосы лезут в глаза.

— Пожалуй, вы правы, — не стала спорить Камилла и, вынув ноги из кинг — конговских тапок, затопала вверх.

Узнав, что Грэм встал больше часа назад, Чарльз быстро умылся, побрился и оделся. Камилла отметила, что он выбрал более элегантную и консервативную одежду, чем обычно.

— Ты сегодня выглядишь как‑то официально. — Камилла принюхалась: пиджак на муже попахивал плесенью.

— Милая, сегодня я должен рассказать маме про Грэма. Полагаю, костюм отражает… э… значительность ситуации.

— Милый, может быть, нам стоит получше узнать Грэма, прежде чем обрушивать его на семью? — предложила Камилла.

— Обрушивать? — переспросил Чарльз. — Это наш сын!

— Он считает меня ленивой, почти в лоб заявил, что я уже старуха, а потом вынудил снять мои славные теплые шлепки.

Чарльз вспомнил приятную и содержательную беседу с Лоренсом ван дер Постом, в которой его наставник объяснил, что разлука с матерью может стать причиной агрессивного поведения во взрослой жизни.

— Камилла, в душе Грэм почти наверняка дико страдает. Мы должны воспитывать его, окружить любовью и заботой.

— До или после того, как мы сообщим твоей матери, королеве Англии, что у нее есть внук — бастард, второй по порядку наследник трона? — спросила Камилла.

Чарльз спустился в гостиную и увидел, что Грэм уставился в окно на птичий столик. Две лазоревки, повиснув вниз головой, клевали прицепленную Чарльзом половинку кокоса.

Чарльз прошептал:

— Ну не чудо ли эти птички? Я в полном восторге, что они прилетают в мою столовую.

— Жаль, что ее придется убрать, — сказал Грэм.

Чарльз наморщил лоб.

— Убрать? — не понял он.

— Я выходил туда в шесть утра, — сообщил Грэм. — Сооружение крайне неустойчиво. Удивляюсь, как вы получили разрешение на строительство.

— У меня нет разрешения, потому что я его и не просил. Это всего лишь кормушка для птиц.

— Может, для вас это «всего лишь кормушка», но для меня — опасное сооружение, которое способно убить и покалечить маленького ребенка или субтильного взрослого.

— Я знаю, это ваша работа — оценивать риски, — согласился Чарльз, — но не могли бы вы закрыть глаза?

— Пожалуйста, не просите меня поступаться профессиональной честностью. Я помогу вам убрать это сооружение.

Грэм думал, что совместный снос кормушки поможет им с отцом сойтись поближе. Он почувствовал определенный холодок в утреннем разговоре с матерью. И знал, что ни словом, ни делом не дал к этому повода. Наверное, думал Грэм, Камилла проходит через «перемену в жизни». Его приемная мать в свое время превратилась из спокойной и скромной женщины в визгливую примадонну.

— И птичий грипп надвигается, — добавил Грэм. — Не лучшее время приманивать пташек, а?

Чарльз окинул взглядом комнату, пытаясь увидеть ее глазами Грэма. Внезапно самые безобидные вещи превратились в грозную опасность: маленькая хрустальная люстра может сорваться с крючка в потолке, за любую прореху в истертом обюссонском ковре легко зацепиться и растянуться. А если приемник перегреется, он взорвется и будет пожар и катастрофа.

Чтобы отвлечь Грэма от птичьей столовой, Чарльз сказал:

— Сегодня я хотел бы представить вас своей матери и всем членам семьи.

— Я немного нервничаю по поводу встречи с королевой, — признался Грэм.

— Позавтракаем, и я вас к ней отведу, — пообещал Чарльз.

Собаки прибежали на кухню и в нетерпении встали над своими плошками. Обычно каждому доставалось полмиски сухого корма.

Но в это утро их баловали собачьими консервами. Со словами «Благодарите за это ее величество королеву» Камилла выложила полбанки корма в каждую плошку.

Собаки быстро умяли свои порции и ждали добавки. Видя, что Камилла больше не собирается наполнять миски, Фредди гавкнул:

— Что, и все? Больше ничего? А как же печенье?

Лео заскулил:

— Я их в два раза больше. Я еще расту, мне положено две печенюшки.

Бросив каждой собаке по печеньке, Камилла собрала плошки, сполоснула их и составила на сушилке, давая понять, что собачий завтрак окончен. Собаки легли под столом, надеясь, что у Грэма с тарелки упадет несколько крошек, — они успели заметить, что гость не особо аккуратный едок.

Некоторое время спустя Фредди заворчал:

— Это унизительно. В удовлетворении наших нужд мы полностью зависим от людей.

Тоска придвинулась к Лео и визгнула:

— Наша половая жизнь пока в нашей власти.

Лео лизнул Тоску в лейкопластырь на ухе и визгнул в ответ:

— А как мы смогли бы кормиться, Фредди? У нас нет пальцев. Мы не можем открывать консервы.

— В былые времена собаки убивали, чтобы есть, — зарычал Фредди. И, не справившись с искушением, осторожно куснул Грэма за узкую полоску тела между носком и краем штанины. — Вкусно! — сказал Фредди, получая пинка.

Зазвонил телефон, и Сьюзен с Гаррисом бросились в гостиную, где королева отвечала в трубку:

— Доброе утро, Чарльз… Вполне здорова, спасибо… Да, Гаррис пришел в себя. Нет, утром я не особенно занята, только днем собираюсь пойти проведать твоего отца. Не хочешь ли сходить со мной… А по телефону не можешь сказать?

— Чарльз придет, — обрадовался Гаррис. — Надеюсь, он приведет собак. Я бы не прочь немного подраться.

— Не увлекайся, — зарычала Сьюзен. — Ты еще слаб.

— Приходи в десять, — говорила в трубку королева, — я сварю кофе. Ты будешь с Камиллой?.. Ой, прости, совсем забыла, что она еще под арестом… Так сколько чашек поставить… три?

Положив трубку, она обратилась к Гаррису и Сьюзен:

— Чарльз приведет нам гостя, так что вести себя хорошо. Не лаять, не кусаться, не драться.

До королевы не сразу дошел весь смысл сказанного Чарльзом. Ей казалось, сын несет околесицу, — он, запинаясь, плел какие‑то басни про Камиллу, Цюрих, часы с кукушкой, приемных родителей и мальчика по имени Рори, который, по — видимому, и превратился в Грэма, молодого человека, что посреди ее гостиной грыз ногти на одной руке, а второй тряс мелочь в кармане мешковатых серых брюк.

Королева попросила:

— Чарльз, пожалуйста, отдышись и повтори, только очень медленно, то, что ты сейчас мне рассказывал.

— Я… э… попробую зайти с другой стороны. Э… этот молодой человек — мой старший сын Грэм. Его мать — Камилла, моя жена. Он родился в Цюрихе в шестьдесят пятом году. До недавнего времени я ничего не знал о его существовании.

Королева окинула Грэма внимательным взглядом, отмечая подробности его облика. Уши он унаследовал от Чарльза — как и челюсть, и руки, и линию лба. Нос, глаза и осанку — от Камиллы. Грэм был идеальным сплавом генов Камиллы и Чарльза. И не требовалось никаких анализов ДНК или юридических бумаг, которыми размахивал Чарльз.

— Почему Камилла не сказала тебе о существовании ребенка? — задала вопрос королева.

Чарльз смешался. Ему не хотелось ранить чувства Грэма, но как еще было объяснить забывчивость Камиллы?

Он повел шеей и повертел головой.

— Понимаешь, мам, она просто стерла это из памяти. Ты же знаешь, она бывает так очаровательно легкомысленна.

Королева заметила, как Грэм дернулся будто ужаленный. Ей стало жаль беднягу.

— Я знаю, Камилла временами бывает рассеянна, — заговорила Елизавета. — И тебе эта черта кажется прелестной, но ведь амнезией она не страдает, верно? Помнит ли она имя своего первого мужа? А детей, рожденных от него? Первую выигранную джимкану? [Разновидность конно — спортивной игры.] Любимый крепкий напиток? Полагаю, помнит. Тебе не кажется странным, что она напрочь забыла о рождении первенца?

— И притом не простого, не обычного первенца, — залаял Гаррис. — Наследника английского трона.