Я буду просто в отчаянии, если моя просьба обеспокоит Вас хоть на миг или доставит Вам самое малейшее неудобство.

Позвольте добавить, что Ваш задорный свист поутру и в любую погоду на свой лад выражает для меня самую суть непокорного британского характера.

Когда Камилла прочла, Чарльз спросил:

— Как подписать? «Искренне Ваш», «С наилучшими пожеланиями» или «С уважением, Чарльз», потому что я его уважаю, или как?

Камилла оторвала у листка нижний край и быстро нацарапала на обрывке: «Плюс одну пинту, пожалуйста». Потом свернула бумажку в трубочку, сунула в горлышко пустой молочной бутылки и выставила бутылку на крыльцо.

Зазвонил телефон. Это был Уильям — сообщил отцу что вернулся из Суиндона.

— Мальчик мой, наверное, очень неприятно связывать всякие там леса? — посочувствовал Чарльз.

— Нет, скорее даже классно, — ответил Уильям. — Как там Лео?

— Он просто заплыл жиром, — ответил Чарльз.

Посмотрев на собак, валявшихся у ног, он ощутил легкий укол недовольства. Уильям спросил о собаке, но не вспомнил про Камиллу. Чарльз шевельнул бровью: о чем это может свидетельствовать?

Уильям продолжал:

— Па, что ты думаешь насчет того, что тори обещают вернуть нас, если выиграют выборы?

Для Чарльза это был сюрприз. Когда передавали новости, он в саду подправлял забор, да и нет у них «ящика для идиотов», как он называл телевизор, полагая, что телевидение без малого на сто процентов виновато в моральной деградации нации.

Уильям объяснил, что Сынок Инглиш, новый лидер Консервативной партии, — убежденный монархист и что он обещал, если его выберут, восстановить в правах королевскую семью.

— Только подумай, па, — толковал Уильям, — на Рождество можно будет поехать в Сэндрингем.

Настороживший уши Фредди гавкнул Тоске:

— Ты слышала, Liebling? Рождество в Сэндрингеме!

Тоска перекатилась на спину, так, чтобы Лео увидел ее прелести, и рыкнула:

— Лео, тебе понравится там сосновый бор и большой дровяной камин.

Фредди тут же тявкнул:

— Твой беспородный амбал с нами не поедет, он останется тут с другими пролами.

— Тихо вы, зверюги, я говорю по телефону! — прикрикнул Чарльз. И пробормотал в трубку: — Уиллс, похоже, Лео с Фредди вряд ли станут лучшими друзьями.

— Еще бы, — взлаял Фредди, — с этим куском параши.

— Чего я кусок? — проскулил Лео, глядя на Тоску.

— Буквальный перевод: фекалий, — гавкнула Тоска.

Лео решил не уточнять, что такое фекалии, но звучало это не особо приятно.

5

Премьер — министр и его заместитель Билл Брейзьер сошлись потолковать перед заседанием правительства в гостиной у Джека на Даунинг — стрит, 10. О встрече попросил Брейзьер, он дал знать секретарю Джека, что ему срочно необходимо видеть премьер — министра. Брейзьер был мужчина дородный, на днях портной уведомил его, что придется скорректировать цену на костюмы «из‑за лишнего метража ткани». Билл сидел на диване, отдуваясь после лестницы, а премьер — министр ходил по комнате, трогая и переставляя предметы.

— Что там такого срочного? — спросил Джек, погладив золотую раму на портрете Кромвеля над камином.

— Сынок Инглиш, — ответил Брейзьер.

— Ничего почти о нем не знаю, — сказал Джек.

— Это потому, что тебя в последнее время вообще ни хрена не интересует.

— Я устал, — сказал Джек. — Тринадцать лет — это долгий срок.

Брейзьер нахмурился.

— Что ж, если ты, черт побери, не почешешься, Сынок Инглиш водрузит свою изящную задницу на этот диван еще до Рождества.

— Что о нем известно? — спросил Джек.

— Он пижон. Итон, Оксфорд, отец владеет половиной Девоншира, и жена у него знает, с какой стороны откусывать артишок.

— Ну и что тут пижонистого?

— Может, и ничего. Но и у него, и у его мадамы проколоты пупы, а еще они сражаются в дартс в своем местном пабе.

— Как он насчет лисьей охоты?

— Не замечен.

— Министерство здравоохранения?

— Три месяца работал санитаром, зарплату пожертвовал драной «Международной амнистии»!

Джек вздохнул.

— И при этом тори?

— Со вчерашнего дня, — сказал Брейзьер, — лидер новых консерваторов. Говорит, надо усечь государство, считает, надо разрешить людям гробить себя табаком, если они этого хотят. Говорит, в долгой перспективе это сбережет деньги министерству здравоохранения. Хочет выкинуть на помойку «Акт о правах человека».

— Что он насчет монархии?

— Намерен ее вернуть.

— Что, всех? Принцев и прочих?

— Членов семьи. Королеву, герцога, детей, Чарльза, Камиллу, Уильяма, Гарри.

— Он в пролете, Билл. Народ ни за что не поддержит. Это все равно что голосовать за возврат трубочистов или подушного налога, это из другой эпохи.

— А вот моя жена будет в восторге, если королевская семья вернется, — заметил Брейзьер. — Она обожает всякие церемонии и помпезность.

— Тебе надо почаще выводить ее в свет, — посоветовал Джек и спросил: — Как там дела с биллем о стремянках?

Билл Брейзьер с немалым удовольствием ответил:

— Плохо, Джек, я сомневаюсь, что он пройдет дальше обсуждения в комиссиях. Народ любит стремянки, никто не хочет вызывать специалиста всякий раз, как надо покрасить потолок или сменить сраную лампочку.

— Да, — сказал Джек огорченно, — они хотят грохаться со своих сраных стремянок, ломать сраные руки, ноги и ключицы, получать сотрясение мозга, а потом требовать «скорую помощь» и сраную койку в больнице, оплаченный бюллетень и физиотерапию.

Билл Брейзьер сказал:

— Нельзя написать законы на все случаи жизни, Джек. Людям надо разрешить падать со стремянок. Будь твоя воля, ты бы и смерть запретил законом…

— Запретил бы, — согласился Джек, который с мальчишеских лет боялся небытия, черной бездны смерти. Считается, что мужчины каждые десять секунд думают о сексе, верно? Ну а Джек думал о смерти.

— Так ты считаешь, Билл, что этот Сынок Инглиш серьезный соперник?

— Полагаю, да, — ответил Брейзьер.

— Он недавно согласился выложить пятнадцать тысяч, чтобы ему сделали зубы, и, как говорит моя жена, — а она в таких вещах спец — у него красивые волосы и добрые глаза, и еще он, чтобы расслабиться, гладит перед телевизором.

— Гладит?

Джек не сразу понял, о чем речь. Какая— нибудь средневековая забава?

— Гладит! — подтвердил Билл. — Утюгом одежду.

— Ах, гла — адит, — протянул Джек. — Жалкий клоун.

Его собственная голова лысела с пугающей скоростью, а глаза были вечно красные от недосыпа.

— Посмотрим, каким красавчиком он станет, поработав в этой должности годиков несколько.

— Ты так говоришь, будто он нас уже уделал, — сказал Билл.

— На него что‑нибудь есть? — поинтересовался Джек.

— Почти ничего, — ответил Билл. — В Оксфорде предупреждение за смятый дорожный конус, а в 1987–м его штрафовали за превышение скорости на трассе Ml.

— Сколько ехал? — спросил Джек.

— Семьдесят пять миль.

— Семьдесят пять, — мечтательно повторил Джек. — Золотой век был… Сейчас и пятьдесят за счастье, скоро на этот чертов север быстрей будет пешком.

— Да уж. Отвратительно, правда? Я считаю, это вина правительства.

Джек вроде бы даже посмеялся вместе с Биллом, точнее, он растянул губы в подобии ухмылки и издал фырканье. Но с тем же успехом он мог и разрыдаться.

— Я скажу, чтобы порыли поглубже, да? — спросил Билл.

Он подался к дверям, но Джек удержал его вопросом:

— Билл, ты хочешь, чтобы мы выиграли эти выборы? А то, может, было бы славно посидеть в оппозиции? Отдохнуть несколько лет на скамейке запасных?

Билл ответил:

— И позволить этим новым тори похерить все, чего мы добились?

— Проверка на вшивость, — успокоил Джек.

Следующий час ему предстояло изучать доклады и справки и совещаться по телефону с главой палаты лордов на предмет утверждения даты переговоров по поводу утверждения даты переговоров о мире, но вместо этого он отодвинул бумаги, отключил телефон и врубил телевизор. Анна и король Сиама танцевали польку в бальном зале в Сиаме. И, наплевав на все увещевания секретаря и на то, что правительство ждет в полном сборе, Джек не двинулся с места, пока Анна не пропела грустное прощальное слово Юлу и по экрану не побежали титры [«Анна и король Сиама» — знаменитый фильм Джона Кромвеля (1946), снятый по книге Маргарет Лэндон.].