— Макферсон слушает.

— Это Джек. Эдвина в «скорой», его… ее везут в больницу.

— Мать его так! Что с ним… с ней?

— Санитары говорят, у него… у нее сердечный приступ.

— Он… она жадно глотает воздух, потеет, боль в груди и левой руке, колики, слабость, высокое кровяное давление?

— Да, — ответил Джек.

— Джек, у него гипервентиляция. Обычное дело. Последний случай был в прошлом месяце, когда он выступал в конгрессе США. Его проверил кардиолог Буша. Как огурчик. Чем он занимался перед…

— Танцевал румбу с пенсионером по имени Эрни. — Джек не удержался и добавил: — Он… она сейчас копия Мэрилип Монро.

Наградой ему был редкий звук — Александр Макферсон захохотал.

— Мы уже почти в отделении Скорой помощи. Я перезвоню попозже?

— Конечно, держите меня в курсе. — И Александр довольно удачно изобразил хрипловатый голос Мэрилин Монро: — Ууу шуби ду…

Теперь настала очередь Джека смеяться. Али изумленно обернулся. Если бы это его мадам сейчас везли в больницу на «скорой» с этой кислородной ерундой, он бы не смеялся, он бы в штаны наделал, и уже сзывал бы всю родню в больницу, и молился бы, да, иннит! Иногда он думал, а может, англичане не так всё чувствуют, как другие люди? Его дети родились в Англии, и он заметил, что когда у них кролик простудился и умер, они чуть поплакали, а потом вообще об этом Флопси ни разу не вспомнили.

Джек заплатил по счетчику плюс двадцать процентов чаевых. И посоветовал Али починить правую тормозную колодку.

Али написал на обороте квитанции свой номер телефона и сказал Джеку, что всегда рад ему в своем доме и познакомит его со своей мадам и детьми.

Прежде чем Джек выбрался из такси, Али сказал:

— Аллах позаботится о вашей мадам, иннит, хоть она и не мусульманка.

Джек поблагодарил его и вылез из машины.

Премьер-министр лежал на жесткой тесной кушетке в кузове «скорой» и слушал, как санитары и какой-то невидимый мужчина препираются насчет тележки. Время от времени некто, пропахший табаком и лосьоном после бритья, склонялся над ним и бормотал:

— Дышите глубже, Эдвина. Премьер-министру нравились запах кислорода и ощущение маски на лице. До чего чудесно, когда тобой так командуют и велят не двигаться. Его одолела дивная истома, и он заснул, сознавая, что, с учетом его статуса пациента, он по крайней мере на двадцать четыре часа избавлен от обязанности выражать мнение, принимать решения и делать заявления о чем бы то ни было.

Джек с удивлением обнаружил, что премьер-министр все еще лежит в машине, — он ожидал, что того унесут куда-нибудь в приемный покой, где им займутся врачи. Ему объяснили, что нет свободной тележки и поэтому пациенту лучше побыть там, где она сейчас.

Джек отметил, что пол Эдвины под сомнением, и не удивился. Под прозрачной пластиковой маской отчетливо виднелась щетина, помада стерлась, а ноги без высоких каблуков выглядели решительно мужскими, в особенности волосатые большие пальцы.

— А нельзя ли вызвать доктора сюда? — спросил Джек.

Ему ответили, что один доктор занят в реанимации мотоциклистом, а в травматологии неистовствует мужчина, у которого труба пылесоса засосала пенис, — врач сказал, что они обязаны известить его жену как ближайшего родственника.

— Значит, во всем отделении затор, что ли? — уточнил Джек.

Он оставил машину «скорой помощи» и отправился искать тележку. Протиснувшись через несколько двустворчатых дверей, Джек оказался в другом мире — приемном покое отделения травматологии.

Это была большая, освещенная флуоресцентными лампами комната без окон, через нее проходили люди с повышенным травматизмом, неуклюжие, невезучие и невинные. Они несли в эту комнату свои переломы, ожоги, разрывы, растяжения, порезы, тупую боль, запоры, рвоту, жар, кровотечение, припадки, передозировку наркотиков и апатичных младенцев. Они падали с лестниц и крыш, пили отбеливатель или виски или ничего не пили. Они опрокидывали себе на ноги кипяток, наступали на разбитые бутылки или спотыкались о кубики «Лего» и падали со ступенек. У них была повреждена спина, они забывали принимать противозачаточные таблетки, а их дети глотали разные мелкие предметы. Их посылали сюда участковые врачи и телефонные службы помощи, и никто сюда не рвался, кроме страдающих синдромом Мюнхгаузена.

Дверные петли издавали агонизирующий скрип, от которого у Джека зубы сводило.

В большой стеклянной кабинке с табличкой «Регистратура» сидели три женщины в серой униформе. Перед каждым окошком стояла короткая очередь. На дальней двери висела табличка «Санитар-диагност». Ряды молчащих людей сидели, ждали и слушали конфиденциальную информацию, которая разносилась по селектору, соединявшему регистратуру с приемным покоем.

Выжидая случая попросить тележку, Джек разбирал каракули на белой доске, накорябанные чем-то вроде черного мелка.

Добро пожаловать в отделение травматологии.

Время ожидания:

Дети — 2 часа.

Мелкие травмы — 2 часа.

Серьезные травмы — 2 часа.

Джек почувствовал себя оскорбленным — не самим объявлением, хотя оно и вселяло тревогу, а тем, как оно написано. Никто не ожидает, что больница наймет каллиграфа, хотя и ему тут работы наверняка хватило бы, но все-таки, если объявлениям уделять чуть больше времени и внимания, это убедило бы пациентов и сопровождающих, что и во всей больнице такой же высокий уровень обслуживания.

Полная женщина у окошка называла свое имя и дату рождения: «Эмили Фарнэм, четвертого — пятого — пятьдесят третьего». То и дело как привидение выл селектор, и люди в приемном покое затыкали уши, спасаясь от шума.

— Я с лошади упала… Надо было отпустить поводья, но… Кажется, лодыжка сломана…

— Присядьте, санитар-диагност примет вас, как только освободится.

Эмили оглянулась в поисках стула и запрыгала к нему на одной ноге — ей никто не помог.

Перед Джеком стоял мужчина с поднятой рукой. Рука была замотана в белую наволочку, через ткань сочилась кровь. Мужчина находился в шоковом состоянии и силился вспомнить свое имя и дату рождения.

— Есть с вами кто-нибудь? — крикнула регистраторша. Качество связи было ужасное, и вопрос пришлось повторить трижды, прежде чем мужчина понял.

— Жена, она машину паркует.

Джек оглянулся — ведь должен же кто-нибудь подойти и помочь бедолаге? К окошечку протиснулась пожилая женщина.

— У меня в машине отец, он упал и разбил голову. Он хроник, ему восемьдесят, диабетик. Мне его не дотащить.

— Вы что, не видите, я занимаюсь этим пациентом! — рявкнула регистраторша.

— Но ему восемьдесят. У него диабет. Он головой ударился.

— Придется вам самой его вытащить из автомобиля, — отрезала регистраторша.

— Но он большой. Мне его не поднять.

— «Скорую» надо было вызывать. Тут женщина взорвалась:

— Я пять с половиной часов «скорую» ждала! — Она повернулась к мужчине с окровавленной наволочкой: — Я оставила двигатель включенным, а машину припарковала на служебной стоянке.

Тот ответил:

— У меня отрезан конец пальца. Я его принес с собой. Он в пластиковом пакетике у меня в кармане.

Джек был не из слабаков, но его шатало под весом старшины запаса Филипа Даути, пока он волок старика из маленького «фиата» в приемный покой. Он пристроил мистера Дауги на пять пластиковых стульчиков, потому что больше положить его было некуда. Дочь старика стащила с себя куртку и соорудила из нее подушку.

Джек со злостью толкнул дверь с надписью «Не входить» и оказался в коридоре, уставленном с обеих сторон тележками, на которых лежали больные. Одни были под капельницами, другие с кардиомониторами.

Молодой человек в кожанке мотоциклиста лежал бледный и неподвижный, голова его находилась между двумя фиксирующими блоками. В ногах у него валялся красный шлем. Старая и совершенно седая женщина окликнула Джека:

— Сынок, помоги, они моей смерти хотят!

Джек рыскал по коридорам в поисках санитарной тележки или свободной палаты. Наконец он набрел на дверь с надписью «Ночная диагностика» и, не зная, что еще предпринять, обратился за помощью к милой девушке, которая, похоже, заведовала отделением. В кабинете заходились два телефона, каждый на свой манер. Девушка разъяснила Джеку, что день спокойный, и выразила уверенность, что с минуты на минуту одна из тележек освободится.

Джек продолжил рыскать по коридорам. Увидев пустой кабинет, он зашел и схватил кипу бумаг. Он знал, что можно пройти куда угодно, если делать вид, что знаешь, куда идти, а в руках у тебя кипа бумажек. Он снял пиджак, закатал рукава и теперь мог спокойно расхаживать где вздумается.

В пустом рентген-кабинете он обнаружил две тележки и одежду санитара и все это изъял. Теперь Джек стал доктором Джеком Шпротом, и через несколько минут премьер-министр и старшина запаса Даути лежали в коридоре в ожидании квалифицированной врачебной помощи.

Премьер-министр был в беспамятстве, его мучили странные сны. Королева произносила речь в Нюрнберге, шеренги золотоволосых юношей, удивительно похожих на принца Филипа в молодости, скандировали «Мой фюрер!». Внезапно премьер очнулся, хватая ртом воздух, и Джеку не сразу удалось его успокоить и заверить, что он не умирает и что скоро его осмотрит врач.