Пациентам было трудно разобраться в иерархии медсестер. Премьер-министр допустил чудовищную бестактность, попросив дипломированную медсестру поправить ему подушку.

Джеку надоело ждать, пока какое-нибудь уполномоченное лицо даст заключение о выписке из больницы, к тому же он беспокоился, что психиатр может вернуться и задержать премьер-министра. В четыре пополудни он, вопреки больничным правилам, позвонил Али из палаты со своего мобильного телефона и попросил встретить их у главного входа и отвезти в загородную гостиницу. Он решил, что премьер-министру будет полезно оказаться в тихом месте, где он сможет прийти в себя.

Али сказал, что знает как раз такое местечко — он как-то возил туда звезду из сериала «Эммердейл" [Мыльная опера, действие которой происходит в вымышленной йоркширской деревне. Сериал идет с 1972 г. (второй по продолжительности в Великобритании), количество серий уже превысило 3300, до сих пор пользуется популярностью.] после «разборки» с мужем. Место уединенное, раньше там был сумасшедший дом.

— Звучит идеально, — отозвался Джек.

Морган Клэр снял чехол и сунул кассету в видеомагнитофон. Кассета плавно скользнула внутрь и закрутилась. Морган взглянул на дверь своей спальни. Запереть? Или же запертая дверь будет означать, что он стыдится того, что собирается смотреть? Он знал, что родители не одобрят, но ведь есть же у него право решать самому?

С развитием сюжета Морган чувствовал, как в нем стремительно возрастает возбуждение. Дыхание участилось, а ноги, казалось, уже не держали. На ум пришла фраза «ослаб от желания» — теперь он знал, что она означает.

Малкольм Блэк, министр финансов, вручил ему эту кассету вчера со словами-.

— Смотри, парень, чтобы не попалось матери на глаза.

Морган кое-что об этом знал, конечно. В школе кое-что проходили; даже его дед Перси одно время был вовлечен в это, хотя в семье о том скандальном эпизоде не говорили. Пора разобраться во всем самому. Но откуда такое чувство вины?

Он подкрался поближе к телевизору. Фильм был черно-белый, и некоторые кадры были жутко неразборчивыми.

Преамбула, предварявшая серьезные и откровенные проблемы, изводила, но Морган знал, что нужно переждать кучу пресной ерунды, прежде чем покажут действительно реальные сцены.

Морган встал и закрыл дверь на задвижку. Он сознавал, что нарушает одно из семейных правил: мама с папой не любили уединения. Порой Моргану казалось, что они боятся остаться одни.

Он вновь занял место перед экраном и скоро был вознагражден появлением своего кумира. На конференции Лейбористской партии в Блэкпуле выступал Аньюрин Беван [Аньюрин Беван (1897–1960) — лейборист, сторонник социализма, автор реформы здравоохранения.], развлекая и поучая огромный зал, полный делегатов. Морган упивался модуляциями любимого голоса, остроумием и мудростью фраз. Его гипнотизировало, как страстно мистер Беван боролся за рабочий класс, с каким презрением он разоблачал консерваторов.

Снаружи кто-то загромыхал дверной ручкой, затем мать крикнула:

— Морган, это я. Мама. Почему дверь заперта? Морган схватил пульт и остановил видео, потом подскочил к двери и впустил Адель. Она почти никогда не приходила в его комнату — ей не правился мускусный запах подростков и их мания закупоривать окна и задергивать шторы. Комната Моргана напоминала ей о посещении корейского базара, только без радости приобретения красивых восточных штучек.

— Чем ты занимался? — Не дождавшись ответа, она сказала: — Морган, это время суток не для мастурбации. Ты же еще не выполнил домашнее задание, верно?

— Я над проектом работал, — промямлил Морган.

Он ненавидел материнские лекции о мастурбации. По его мнению, она была этим противоестественно одержима и поощряла, словно это некая здоровая забава вроде крикета или тенниса.

Морган беспокоился за мать. Она всегда чем-то занята. Никогда не посидит спокойно. Вчера он застал ее за тем, что она кормит грудью Поппи и одновременно, скособочившись над столом, вычитывает гранки своей новой книги.

Адель с подозрением осмотрела комнату. Из нее вышел бы дельный сыщик, подумал Морган. Внезапно она схватила пульт и нажала кнопку воспроизведения. На экране возникла красивая голова Бевана, и комнату заполнил его голос: «Язык приоритетов — вот религия социализма!»

Адель вынула кассету и спросила обиженно и тихо:

— Где взял? Морган молчал. Адель сказала:

— Ты предаешь дело своего отца. Ты хочешь, чтобы мы вернулись в старые недобрые времена прежней Лейбористской партии, когда профсоюзы держали нас в заложниках, а на улицах копились мусор и трупы?

Морган не знал, о чем это она. Что такое немного мусора на улицах в сравнении с возвышенными идеями, о которых прежде говорили мистер Беван и его товарищ Беверидж? [Уильям Беверидж (1879–1963) — английский социальный реформатор, автор послевоенного проекта социальной реформы.]

Когда Адель вышла из комнаты, прихватив с собой кассету, Морган бросился на кровать, упиваясь жалостью к себе. Он теперь что-то вроде мученика за левое дело, думал он, и страдает за политические убеждения. И плевать, что не купят кроссовки «Найк"; если уж на то пошло, он готов ходить в школу босиком, как дети Викторианской эпохи, пока рабочее движение не отвоевало для них обувь.

Эстель слышала крики из комнаты Моргана, что-то о «народе» и «средствах производства». Морган становится просто мужланом, подумала она. Он понятия не имеет, кто выступил в программе «Большой брат», а кто лидирует в чартах MTV. Морган — бирюк-одиночка. Эстель услышала, как плачет мать, и ей вдруг захотелось броситься к ней и сказать, чтобы отдохнула, перестала делать карьеру хотя бы несколько дней.

Эстель не желала делать карьеру. Может, она и поработает несколько лет — до первого ребенка, — но работа будет такая, чтобы после службы уходить домой и ни о чем больше не думать. Станет, например, водопроводчиком или маляром-декоратором — говорят, они сейчас в дефиците. Эстель считала, что карьера делает женщину несчастной. У нее была возможность в этом убедиться. У карьеристок никогда ни на что не хватает толком времени. Ее мать называла это многозадачностью, но это только и значит, что бегаешь по пяти делам разом, а потом спохватишься и заорешь, что опаздываешь на совещание.

Карьера — это когда детям отвечаешь: «Только не сейчас». И порой плачешь — когда не можешь найти свое дурацкое портмоне и ключи. Эстель не обмануть полуфабрикатным хлебом, который мама иногда печет в духовке. Ну да, когда печется, пахнет приятно, но он ведь не настоящий, не домашний.

Конечно, у отца карьера еще хуже. Из-за нее Эстель стала арестантом. Она как принцесса в башне, разве что волосы не длинные, потому что мама говорит, что короткие волосы с утра быстрее прибирать. Папа притворяется, что ему интересны ее занятия, но Эстель понимает, что он слушает ее лишь вполуха. А ей так хочется быть самым главным человеком в его жизни. Но когда она сказала ему об этом, он ответил:

— Все мы чем-то жертвуем, Эстель.

Глава тринадцатая

В то утро Александр Макферсон созвал совещание, чтобы обсудить управление кризисной ситуацией, которую пресса уже окрестила «Нога Барри». Присутствовали: Макферсон, заместитель премьер-министра Рон Филлпот, министр финансов Малкольм Блэк, Дэвид Самуэльсон, глава службы МИ-5 сэр Найэлл Конлон и личный врач Адель, Люсинда Фридман.

Доктор Фридман прилетела в аэропорт лондонского Сити буквально за час до начала совещания. Александр послал личный самолет, чтобы доставить ее со Скироса — греческого острова, который по удачному совпадению является базой НАТО. По глубокому убеждению Макферсона, последние три дня Адель публично теряла рассудок. Даже одевалась ненормально. В то утро она надела, по его словам, хренов клоунский костюм, черт побери. Осталось только снарядить ей автомобильчик со стреляющей выхлопной трубой, и можно смело устраиваться в Московский цирк.

Прибыв в Номер Десять, доктор Фридман поднялась в спальню Адель и обнаружила ее в постели — в

позе эмбриона, с руками, прижатыми к ушам. Она быстро выяснила, что Адель прекратила принимать лекарство, а голоса пророчат Эдди крах.

— За всем стоит Малкольм Блэк, — объяснила Адель.

Малкольм, по ее мнению, излучает сообщения через степу, разделяющую дома Номер Десять и Номер Одиннадцать. Он наделен демонической силой и в ответе за наводнения, железнодорожные крушения и вспышка ящура, которая свирепствует в стране в последние годы. Понимает ли Люсинда. что Эдди — новый Мессия? Он подкован гораздо лучше Иисуса, воинственно заявила Адель. И Эдди не дал бы себя распять, не закончив свои дела на земле! Он бы как-нибудь достиг договоренности с Пилатом — как сумел все уладить с либеральными демократами.

Когда доктор Фридман заметила, что, по ее мнению, министр финансов до сих пор прекрасно удерживал инфляцию на низком уровне, Адель прошептала:

— Неужели вы не понимаете, Люсинда, что этот коварный человек взращивает в нас ложное чувство безопасности. Но когда вы опять с ним встретитесь, загляните в его глаза, и вы увидите в них адское пламя.

Доктор Фридман устало спросила:

— Вы утверждаете, что Малкольм Блэк — дьявол, Адель? Должна ли я также поискать рога и раздвоенные копыта?

Адель рассмеялась:

— Мы живем в эпоху постмодернизма, Люсинда. Дьявол — в деталях, а Малкольм Блэк одержим деталями.

Доктор Фридман слишком хорошо знала подобный религиозный бред. Она считала, что представители ее профессии должны благодарить официальные религии за то, что те регулярно снабжают врачей душевнобольными клиентами.