Премьер-министр сморщил нос. Он узнал едкий запах: некоторые из самых беспутных студентов в Кембридже покуривали травку. Сам он марихуану никогда не курил, инстинктивно догадываясь, что ему не понравится. Теперь он подумал, не баловались ли его мать и настоящий отец тем, что тогда, кажется, называли «джазовой скруткой».

Норма сказала:

— Значит, попьешь чаю, а потом уедешь, да? — Это был скорее приказ, чем вопрос.

Джек посмотрел на Джеймса:

— Ну, как колледж? Джеймс с презрением сказал:

— Колледж для пигмеев. В колледж ходят только слабаки. Я исхожу из принципа необходимости знаний. Чего это ради забивать голову фактами, которые мне не пригодятся?

Премьер-министр однажды слышал почти такое же высказывание из уст Майкла Хезелтайна [Майкл Хезелтайн (р. 1933) — британский политик, консерватор, занимал ключевые позиции в британском правительстве при М. Тэтчер и Д. Мэйджорс.].

Норма сказала:

— Джеймс и без образования обойдется. Умнее его я никого не знаю. Ему всего девятнадцать, а у него уже «мерседес» есть.

Премьер-министр несмело пояснил:

— Ну, миссис Шпрот, я вот как бы думаю, что образование, так сказать, не просто должно давать нам навыки для достижения материального благополучия. Хорошее образование также повышает качество жизни и помогает нам делать свой вклад в развитие общества.

— А вы-то где учились? — спросил Джеймс.

— В Кембридже, — ответил премьер-министр, скромно потупившись.

— Ну и не больно-то вам на пользу пошло, верно? Да вы хоть на себя взгляните. Не то мужик, не то баба, причем непонятно, из какого слоя, что, не так?

Премьер-министр поправил парик и провел рукой по щетинистому подбородку. Прежде чем войти в дом, он собирался побриться, но подходящей возможности не представилось.

— Где-то я вас видел, — продолжал Джеймс. — Вы, случаем, не гардеробщик в клубе гомиков «Пудра»?

В кухонную дверь яростно забарабанили с другой стороны. Джеймс заорал, точно на собаку:

— Вернись в комнату и не вылазь!

— Кто это? — спросил Джек.

— Один из наших гостей, — ответила Норма, гремя чашками и чайными ложками на блюдцах. Потом посмотрела на Джеймса: — Может, я отнесу чаю гостям?

Джеймс завопил еще громче:

— Нет! Не ходи!

Джек увидел испуганное лицо матери, встал и сказал:

— А я пойду! Я должен выключить музыку.

Он вежливо попросил Джеймса отодвинуться от двери, а когда Джеймс отказался и обозвал его фашистом, Джек поступил именно как фашист: схватил правую руку Джеймса и так свирепо вывернул ее за спину, что она чуть не сломалась. Джеймс завизжал от боли и осел на колени.

— Не обижай его, Джек! — заголосила Норма. Джек поднял Джеймса на ноги и вытолкал через коридор в гостиную. Там было совершенно темно, но он учуял запах людей. Музыка, как живое существо, хлестала Джека по телу. Его рука потянулась к выключателю на стене у двери, но кто-то залепил его клейкой лентой.

Джек сорвал ленту, щелкнул выключателем, люстра в центре потолка вспыхнула и высветила четырех мужчин и двух женщин, которые от внезапной вспышки закрыли лица руками. Это были: бывший заведующий магазином ковров, бывшая санитарка в больнице, бывший автомеханик по шинам, агент по продаже автомобилей, портье и девушка, проживающая в общежитии для условно осужденных. Они вымолили у кого-то денег, или украли их, или взяли банковские кредиты, которые никогда не вернут, чтобы заплатить Джеймсу по пятьсот фунтов за уик-энд в его доме на всем готовеньком. В нишах по обе стороны камина стояли колоссальные аудиоколонки. Когда Джек брал уроки бальных танцев в «Palais de Danse» [Дворец танца (франц.)], там включали колонки поменьше этих. Единственное, о чем он мог думать, — прекратить этот жуткий грохот. Он поискал глазами его источник и увидел, что колонки подсоединены через усилитель к CD-проигрывателю, стоящему на его стареньком письменном столе, рядом с его справочниками и вазой-осликом, из которой торчал букетик увядших нарциссов. Он покрутил ручки. Наконец наступила тишина, и гости Нормы воззрились на пришельца, который вторгся в их сны.

Джеймс стоял в центре комнаты и с презрением смотрел на Джека. Он жалел слабаков, которые боятся принимать крэк, — это пигмеи. Им никогда не узнать экстаза, который пережил он в первый прием. Джеймс принял позу мирового деятеля, величественную и снисходительную одновременно, и начал проповедовать:

— Цель жизни — крэк! Вот для чего мы родились, вот для чего существуем. Только избранным дано познать чудо крэка, только мы — подлинная элита. Эти избранные, — здесь он простер руку в сторону автомеханика, — святые, и они должны иметь право собираться и поклоняться крэку. Во имя крэка разрешено все. А те, кто попытается помешать культу крэка, пусть боятся насилия, пыток и смерти. Если у любителя крэка нет денег, он должен иметь право украсть у таких пигмеев, как ты и твоя мать, Джек. Убить пигмея — не грех, изнасиловать пигмея — не грех, трахнуть пигмея — не грех, похитить и пытать пигмея — не грех. Любитель крэка познал истину, а истина столь прекрасна, что нужен новый язык, дабы выразить хотя бы малую долю радости, которую она несет. Вообрази бесконечность, неизмеримые пространства, уходящие в вечную нирвану, а потом предстань такую же громадную радость. Кто не захочет ощутить это чууууудо, этот кааааааайф, эту скаааааааазку…

Бог — это крэк.
Иисус — крэк.
Аллах — крэк.
Будда — крэк.
Кришна — крэк.
Авраам — крэк.
Моисей — крэк.
Мартин Лютер — крэк.
Мапдела — крэк.
Бэкхем — крэк.
Пафф Дэдди [Пафф Дэдди (р. 1970) — популярный американский рэп-певец, настоящее имя Шон Коумз.] — крэк.
Крэк — это крэк.

Тут Джеймс чуть запнулся, по тут же продолжил:

— Вот что обещает крэк. И потому мы принимаем его снова и снова и снова и снова и снова и снова.

Бывшая санитарка прохныкала:

— Но это обещание невыполнимо, и мы не можем никогда никогда никогда никогда снова испытать ту же радость, неважно, сколько принимаешь и сколько тратишь.

— Но мы должны пытаться снова и снова, — возразил Джеймс. — Надежда есть всегда, мы должны верить.

Агент по продаже автомобилей сказал:

— И мы должны быть готовы отбросить семью, жен, мужей и детей, работу, друзей, деньги, собственность, жилье, уважение к себе, гордость, себя самих.

— О да! — вскричал Джеймс. — И пребудем мы в темном мире, где все нам враги, где тени желают нам смерти, где каждый звук угрожает нашей жизни, а солнце только напоминает нам, что скоро мы возжаждем, и все же нам нечего пить, и никто не оросит губ наших.

Джеймс почувствовал, как энергия оставляет его тело, лег на коврик-полумесяц перед камином и мгновенно заснул.

Джек выключил свет и тихо притворил за собой дверь, словно оставлял спящих детей. Он поднялся в спальню Нормы и снял со шкафа самый большой чемодан.

Норма тем временем рассказывала премьер-министру, как сильно он похож на премьер-министра.

— Вы же вылитый Эдвард Клэр, — говорила она. — И голос, и моргаете, и улыбка, даже зубы такие же кривые, ну все!

Премьер-министр, слегка взвинченный тирадой Джеймса, донесшейся из гостиной, мучительно пытался припомнить, как надо беседовать с людьми из рабочего сословия. Что их волнует? Морские свинки? Бинго?

Норма сообщила премьер-министру, что из него вышел бы премьер-министр в миллион раз лучше, чем из Рори Бремнера [Рори Бремнер (р. 1961) — комедийный актер.]. Потом она сменила тему:

— Я рада, что наш Джек приехал, он все уладит. Премьер-министр автоматически среагировал:

— Наша полиция замечательно справляется.

Он спросил Норму, как, на ее взгляд, работает правительство. Та, похоже, не поняла вопроса.

— Не знаю, — ответила она. — Я политикой не интересуюсь, разве вот Рон Филлпот — он мне понравился, когда задал взбучку тому дуралею.

Безразличие Нормы странным образом успокоило премьер-министра. Какой смысл не спать ночей из-за Киотского соглашения [Протокол, подписанный в Киото в 1997 г.; предусматривает меры по предотвращению глобального изменения климата. В 2001 г. США (на чью долю приходится 55 % всех выбросов вредных газов) в одностороннем порядке вышли из этого соглашения.], когда подавляющее большинство людей спят по восемь часов в сутки, в счастливом неведении, не подозревая об опасностях атомной энергетики?

Зазвонил телефон на стене. Норма с испугом уставилась на него — Джеймс отучил ее отвечать на звонки или звонить самой.

Джек сверху услышал звонки и примчался на кухню. Звонила его сестра, Ивонна.

— Ты где? — спросил Джек с искренним интересом — в конце концов, она могла быть в любом месте мира.

— Мы только что приземлились в Лутонском аэропорту, я на шоссе, — кричала Ивонна. — Почему мама не берет трубку? Случилось что-то?

— Вот она тут на кухне, травку курит, — ответил Джек.

Ивонна завопила еще громче:

— Скажи ей, я ей бабки везу. Джек спросил:

— А Дерек с тобой?

— Кто? — Ивонна, похоже, забыла, что двадцать шесть лет пробыла замужем за неким Дереком. — Не-а, я одна, — сказала она после паузы. — На своей машине.

Джек не мог представить сестру за рулем, да еще собственной машины, да еще мчащейся из аэропорта Лутон. Когда он видел Ивонну в последний раз, она мыла окна в своем домике на двух хозяев, в переднике и пушистых шлепанцах, а Дерек держал стул, на котором она стояла.

Норма чуть запаниковала, когда Джек ей сообщил, что примерно через час здесь будет Ивонна.

— Вонни не понравятся мои посетители, Джек.

Джека поразила способность матери к самообману. Назвать людей в гостиной «посетителями» — это как муравьев, забравшихся в варенье, поименовать «зваными гостями».