Сьюзан Хинтон

Прощай, Золотой лев!

Дэвиду


1

Мы с Марком отправились в бар-бильярд в паре кварталов от нашего дома с одним-единственным намерением — раздобыть денег. Мы так уже делали раньше. Я очень хорошо играл в бильярд, особенно для шестнадцатилетнего, да к тому же выглядел наивным малышом, который один шар от другого не отличит. Благодаря этим двум качествам, а также подстраховке Марка, я выиграл уже не одну игру. Но вот подстава: несовершеннолетним вход в этот бильярд запрещен, потому что он совмещен с баром. Хорошо, что Чарли, бармен и владелец, был моим хорошим приятелем, а также братом девчонки, которая мне раньше нравилась. Когда мы с этой девчонкой расстались, с ее братом мы всё равно остались друзьями, что в таких случаях редкость. Чарли было всего двадцать два, но репутация у него была ого-го, и порядок он поддерживал на ура. Мы жили в довольно суровой части города, и в баре Чарли частенько происходила разная жесть.

Когда мы вошли, я огляделся кругом, ища копов в штатском (я копа всегда узнаю), но не обнаружил ни одного, так что я пошел к стойке и запрыгнул на табурет.

— Мне пива, — сказал я, и Чарли, который как раз полировал стаканы, как и любой бармен, которого вы встретите, кинул на меня мрачный взгляд.

— О’кей, — жизнерадостно сказал я. — Колы.

— Твой кредит, Брайон, не огонь, — сказал Чарли. — У тебя есть наличные?

— Несчастные десять центов! Ты мне что, колы за десять центов не нальешь?

— Кола стоит пятнадцать центов. Ты уже напился тут колы на три доллара и если до конца месяца не заплатишь, придется мне выбивать из тебя эти деньги.

Он сказал это дружелюбно, но всерьез. Чарли был мой друг, но еще он был бизнесмен.

— Я заплачу, — заверил я его. — Не беспокойся.

Чарли кривовато усмехнулся.

— Я и не беспокоюсь, парень. Это тебе следует беспокоиться.

Я и беспокоился, по правде говоря. Чарли был здоровый бугай, так что выбивание трех долларов очень даже внушало мне беспокойство.

— Привет, Марк, — крикнул Чарли. — Сегодня обжуливать некого.

Марк, который наблюдал за игрой двух парней, подошел и уселся рядом со мной.

— Да, это правда.

— Ну и слава богу, — сказал Чарли. — Когда-нибудь вы, ребята, здорово влипнете. Кто-нибудь узнает, что вы тут проворачиваете, сорвется и засунет вам кий по самые гланды.

— Не засунет, — сказал Марк. — Дай мне колы, Чарли.

— Наш кредит на нуле, — мрачно сказал я.

Марк недоверчиво уставился на Чарли.

— Ты шутишь что ли? Когда это мы тебе не платили?

— В прошлом месяце.

— Ты сам сказал, что запишешь на этот месяц. Ты сам так сказал. Так что не понимаю, почему бы тебе туда еще двадцать центов не добавить.

— Тридцать, — поправил его Чарли. — И, как я только что сказал Брайону, если в ближайшее время я не получу своих денег, мне придется вытрясти их из пары сопляков.

— Я принесу тебе деньги завтра, если прямо сейчас дашь нам по коле.

— О’кей, — согласился Чарли. Так происходило почти всегда. Такой у Марка был дар: всё ему сходило с рук. Он мог уболтать любого. — Но если завтра не получу денег, я вас найду.

Мне стало не по себе. Я однажды слышал, как Чарли сказал это одному парню. А еще я видел этого парня после того, как Чарли его нашел. Но если Марк говорит, что завтра достанет три доллара, значит, достанет.

— Кстати, насчет поиска, — продолжал Чарли. — Тут вас дитя цветов разыскивало.

— Эмэндэмс? [«Эмэндэмс» — название шоколадного драже M&M’s. — Здесь и далее приводятся примечания переводчика.] — спросил Марк. — А чего он хотел?

— А мне откуда знать? Он странный малыш. Милый, но странный.

— Ага, — сказал Марк. — Тяжеловато небось быть хиппи в нашем районе, полном шпаны.

— Говори за себя, парень, — сказал Чарли. — Если кто-то живет в нашем районе, это еще не делает его шпаной.

— Ты прав, — сказал Марк. — Но прозвучало глубоко, скажи?

Чарли странно посмотрел на него и дал нам по бутылке колы. Вечерело, подтягивались еще посетители, так что Чарли перестал с нами разговаривать и занялся делами. Народу было немало.

— Откуда ты возьмешь три доллара? — спросил я.

Марк допил свою колу.

— Не знаю.

Меня это просто взбесило. Марк всё время такое откалывал. Кому уж знать, как не мне. Марк поселился у меня, когда мне было десять, а ему девять; его родители перестреляли друг друга по пьяни, моей старушке стало его жалко, и она взяла его жить к нам. Моя мать хотела сто детей, а получился всего один, так что до того, как заполучить Марка, она кормила каждую бездомную кошку, которая проходила мимо. Нечего и говорить, сколько детей она бы подобрала, если б могла прокормить больше, чем двоих, — меня и Марка.

Мы с Марком подружились задолго до того, как он переехал к нам. Он жил на той же улице, и мне казалось, мы с ним всегда были вместе. Мы ни разу не подрались, ни разу не поссорились. Внешне мы были две противоположности: я высокий, с темными волосами и глазами, как у щенка сенбернара — ну я и не против, потому что девчонки не могут устоять перед щенком сенбернара. А Марк маленький и хрупкий, со странными золотыми глазами, волосами того же цвета и улыбкой дружелюбного льва. Он был гораздо сильнее, чем казался, — в армрестлинг он бы меня сделал. Он был мой лучший друг, мы были как братья.

— Пошли найдем Эмэндэмса, — вдруг сказал Марк, и мы вышли из бара.

На улице было темно и прохладно. Может, это потому, что началась школа — когда она начинается, всегда кажется, что наступила осень, даже если на улице жара.

Бар Чарли стоял на задрипанной улице с кучей других баров, откуда нас всегда выгоняли, стоило только зайти, кинотеатром, аптекой [В шестидесятые годы в аптеках могли продавать не только лекарства, но и косметику, сладости, газеты и журналы.] и секонд-хендом, в окне которого всегда стоял плакат «Мы покупаем почти всё» — и, судя по виду одежды в витрине, плакат не врал. Когда мою старушку положили в больницу, мы так поиздержались, что я купил себе там кое- какую одежду. Так себе ощущение — покупать поношенное.

Мы нашли Эмэндэмса в аптеке, он читал «Ньюсвик» [Newsweek — еженедельный новостной журнал.]. Вот такой он был странный малыш — вокруг стояла куча порножурналов и всего такого. Я знаю, мелкие не должны такое читать, но хотеть-то они должны.

— Здоро́во. Чарли сказал, ты нас искал, — поприветствовал его Марк.

Эмэндэмс поднял глаза.

— Ага. Как вы, ребята?

Эмэндэмс был самый серьезный парень из всех, кого я знал. Выражение лица у него всегда было наивное и доверчивое, но иногда он улыбался, и это у него выходило просто офигенно. Он был жутко милый, хоть и немного со странностями. Глаза у него были большие и серые, как у сиротки с плаката, угольно-черные волосы спускались по бокам ниже ушей, а спереди — до самых бровей. Он бы небось и бороду отрастил, вот только в тринадцать лет это не так-то просто. Он всегда ходил в старой армейской куртке, которая была ему велика, и босиком, даже когда было уже прохладно. А потом его отцу это надоело, и он купил Эмэндэмсу пару мокасин. На шее у Эмэндэмса висел пацифик на шнурке из недубленой кожи, а кличка ему досталась из-за его любви к «Эмэндэмс», шоколадным конфетам, которые тают во рту, а не в руках. Я никогда не видел Эмэндэмса без пакетика этих конфет уж не знаю, как это он умудрялся есть их сутки напролет, день за днем. Если б я ел столько сладостей, у меня лицо уже было бы размером с дом.

— Хотите? — Эмэндэмс протянул нам пакетик. Я покачал головой, а Марк взял одну конфету, просто из вежливости, он вообще-то сладкое не любит.

— Ты нас хотел увидеть по какому-то поводу? — напомнил ему Марк.

— Ага, но я забыл, по какому.

Вот такой вот он был. Офигенно рассеянный.

— Моя сестра вернулась домой, — добавил он.

— Серьезно? — вежливо спросил Марк, листая «Плейбой». — Которая?

У Эмэндэмса был миллион братьев и сестер, в основном, младших. Они все были очень похожи, и забавно было встречать их вместе: сидит Эмэндэмс, а вокруг мельтешат четверо- пятеро его мелких двойников с угольно- черными волосами и большими серьезными глазами. Если б мне надо было быть нянькой день и ночь, я бы, наверное, спятил и прибил бы кого-нибудь из них, но Эмэндэмс никогда не выходил из себя.

— Кэти, моя старшая сестра. Вы ее знаете.

— Ага, помню ее, — сказал я, хотя, по правде говоря, я ее особо не помнил. — А где она была?

— Училась в частной школе в прошлом году и этим летом. Она у моей тети жила. А теперь ей пришлось вернуться, потому что у нее деньги закончились. Она сама за всё это платила.

— Умная она небось? — спросил я. Я не помнил, как она выглядит, никогда особо не обращал на нее внимания. — Такая же умная, как ты?

— Нет, — сказал Эмэндэмс, не отрываясь от чтения. Он не выпендривался, а просто сказал правду. Он был очень честный.

— Пошли в боулинг сыграем, — предложил Марк. В аптеке не то чтобы бурлила жизнь. Завтра в школу, никого из наших не было. — Пошли с нами, Эмэндэмс.

Идти было далеко, и я в сотый раз подумал, как хорошо было бы иметь машину. Мне всюду приходилось ходить пешком. Как будто прочитав мои мысли, как он это частенько делал, Марк сказал: «Я мог бы угнать машину».

— Это плохо, — сказал Эмэндэмс. — Брать то, что тебе не принадлежит.

— Это не воровство, — сказал Марк. — Я просто одолжу ее.