— Ага, конечно, только сейчас у тебя условный срок за «одалживание машин», так что это так себе идея, — сказал я.

Марк мог угнать что хочешь, он занимался этим с двенадцати лет — залезал в чужие машины и угонял. Он ни разу не попал в аварию, но однажды его все-таки поймали, так что теперь раз в неделю во время школьного обеда он должен был приходить к своему инспектору по делам несовершеннолетних и рассказывать, как он больше никогда в жизни не будет красть тачки. Поначалу я беспокоился, что они заберут Марка и отправят его в детский дом, потому что на самом деле он мне не брат, и семьи у него нет. Я беспокоился, что его закроют. А беспокоиться не стоило: Марку всегда удавалось выйти из любой переделки без проблем, без потерь, без переживаний.

— О’кей, — Марк пожал плечами. — Не заводись, Брайон.

— Брайон, — вдруг сказал Эмэндэмс. — А тебя в честь Лорда назвали?

— Чего? — я подзавис. Я вначале не понял, что за лорда он имеет в виду.

— В честь Лорда Брайона?

Бедняга перепутал Байрона с Брайоном. Я решил не спорить.

— Ага.

— А был какой-то Лорд Брайон? — спросил Марк. — Ого, круто, — он помолчал. — Наверное. А чем он вообще занимался-то?

— Не при детях, — ответил я.

Эмэндэмс покачал головой.

— Он стихи писал. Длинные старинные стихи. Тебе тоже надо писать стихи, просто чтобы продолжить традиции Брайонов.

— А тебе надо держать рот на замке, — ответил я, — пока я не продолжил традиции бить умников в зубы.

Эмэндэмс посмотрел на меня, и по его удивленному и обиженному взгляду я понял, что он не пытался умничать. Так что я ткнул его в плечо и сказал: «Ладно, буду писать стихи. Как тебе такое?» — и зачитал похабный лимерик, который где-то слышал. Эмэндэмс покраснел и засмеялся. Марк решил, что я его сам придумал, и сказал: «Ого, а он очень даже ничего. Ты их прямо так можешь выдавать?»

Я только пожал плечами и сказал «иногда», потому что так можно было не говорить, сам я его придумал или нет. Я часто так делал. Я любил соврать, если знал, что мне это сойдет с рук, особенно с девчонками. Например, я говорил им, что люблю их, и всю эту чушь, хотя на самом деле не любил. Такая у меня была репутация — любимец женщин. В каком-то смысле я продолжал традиции Лорда Байрона. Иногда мне становилось тошно оттого, как я поступал с девчонками, но обычно я по этому поводу не переживал.

— Эмэндэмс, дружище, — сказал Марк, приобняв его за плечи. — Я тут подумал, может, ты сможешь одолжить своему лучшему другу немного денег?

— Ты не мой лучший друг, — сказал Эмэндэмс с обезоруживающей откровенностью, — но сколько тебе надо?

— Три бакса.

— У меня есть пятьдесят центов, — Эмэндэмс залез в карман джинсов и вытащил два двадцатипятицентовика. — Вот.

— Забудь, — сказал я.

Мы с Марком переглянулись и покачали головой. Эмэндэмс — это было что-то.

— Да берите. Мне на следующей неделе заплатят еще пятьдесят за то, что я с детьми сижу.

— Это всё, что тебе платят за всех этих детей? Пятьдесят центов? — я не верил своим ушам. Пятьдесят центов в неделю?

— А мне нормально. Я не против посидеть с детьми. Кто еще с ними посидит, если не я. Родители работают, так что они не могут. И потом, я люблю свою семью. Когда я женюсь, у меня будет девять или десять детей.

— Вот тебе и демографический взрыв, — сказал Марк.

— Ну теперь-то твоя сестра вернулась, так что она может сидеть с детьми, — сказал я, пытаясь помочь ему. До Эмэндэмса дошло, что мы считаем его чокнутым.

— Кэти после школы работает, она не может. Не знаю, как мне вас убедить, что мне нормально.

— О’кей-о’кей, убедил, — меня тоже эта тема утомила, и потом, я начал всерьез беспокоиться о том, откуда мы до завтра возьмем три доллара. Чарли заработал свою репутацию сурового парня не милым общением с клиентами, особенно с теми, которые не платят.

Когда мы добрались до боулинга, было уже десять. Народу было немного. Мы с Марком смотрели, как другие играют, а Эмэндэмс уткнулся в свой пакет с конфетами. Наконец мне это надоело, и я спросил его, какого хрена он там делает.

— Посмотри сам, — он протянул мне открытый пакетик. — Поднеси его прямо к глазам.

Я так и сделал, но увидел только пригоршню конфет в пакете.

— Красиво, скажи? — спросил Эмэндэмс. — Ты посмотри на все эти цвета.

— Ага, — сказал я, думая, что если б я не знал Эмэндэмса, решил бы, что он накурился.

— Дайте посмотреть, — сказал Марк, и я передал ему пакет. — Ого, кайфово. Вот это цвета, — он отдал пакет обратно Эмэндэмсу, посмотрел на меня и пожал плечами.

Эмэндэмс встал.

— Мне пора домой. Увидимся, парни.

— Мы же только пришли, — возразил Марк.

— Я просто с вами за компанию прошелся, а теперь мне пора домой.

Я проводил его взглядом.

— Странный он малыш, — сказал я. — Странный, и всё тут.

Марк зажег сигарету, это была последняя, так что мы стали затягиваться по очереди.

— Знаю, но я от него тащусь. Ладно, пошли догоним его, тут всё равно делать нечего.

Выйдя на улицу, мы увидели Эмэндэмса на углу. У него на хвосте висели трое парней. Когда ты видишь такое в этих местах, ты сразу понимаешь: кому-то сегодня не поздоровится. В данном случае — Эмэндэмсу.

— Пошли, — сказал Марк, и мы срезали через переулок, чтобы их перехватить.

Трое на трое. Шансы были бы равные, вот только Эмэндэмс был из тех ребят, что против насилия и за мир во всем мире, а мы с Марком не захватили с собой оружия. В конце аллеи мы с Марком притормозили и перешли на шаг. Теперь мы слышали голоса парней, которые шли за Эмэндэмсом, и один из них я узнал.

— Эй ты, дитя цветов, обернись-ка! — Они пытались поддеть его, но Эмэндэмс просто шел дальше своей дорогой.

— Это Шепард, — прошептал мне Марк.

Мы поджидали их в конце переулка, но они всё не появлялись. Видимо, прижали Эмэндэмса к стене. Мы слышали их голоса.

— Эй, хиппи, ты чего не отвечаешь, когда с тобой разговаривают? Это некрасиво.

— Кудряха, чего бы тебе не оставить меня в покое? — голос Эмэндэмса звучал очень терпеливо. Я перешел на другую сторону аллеи как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кудряха выхватил нож и перерезал шнурок, на котором висел пацифик у Эмэндэмса на шее. Пацифик упал на землю, Эмэндэмс нагнулся, чтобы его поднять, и тут Кудряха врезал ему в лицо коленом.

Мы с Марком переглянулись, Марк ухмыльнулся. Мы оба любили драться. Мы выскочили из укрытия и накинулись на них. Один сразу же свалил, и это было мудрое решение. Мы застали их врасплох, так что припереть их к стенке оказалось несложно.

Я заломил Кудряхе руку за спину, а Марк повалил другого парня на землю и уселся сверху.

— Хочешь руку сломаю, Шепард? — проговорил я сквозь зубы, стараясь не ослаблять хватку. Его нож валялся рядом на тротуаре, но я не знал, что еще у него может быть с собой. Он был парень суровый.

— О’кей, убедил. Пошли, Дуглас, — Кудряха прибавил еще кое-что, что я не стану повторять. Он наверняка догадался, кто заламывает ему руку, когда увидел Марка: мы с Марком всегда были вместе. У Кудряхи был на меня зуб. Я раньше встречался с его сестрой. Она говорила, что это она меня бросила (и это правда), но я рассказывал, что это я ее бросил, и придумывал всякие прикольные причины. Кудряха был туповат; он состоял в банде своего брата Тима, известной как банда Шепарда. Очень оригинально. Тим был еще ничего, у него по крайней мере были мозги, а вот Кудряху я считал тупицей.

— Мы ему ничего не сделали.

Это была неправда: Эмэндэмс сидел, прислонившись к стене, щека у него уже опухла и начинала синеть. Он пытался связать концы порванного шнурка, руки у него тряслись.

— Отпустите их, — сказал Эмэндэмс. — Я в порядке.

Я в последний раз крутанул Кудряхе руку — чтобы запомнил — и пнул его так, что он отлетел. Марк выпустил другого парня, но когда тот уже почти встал, хорошенько наподдал ему. Они потащились прочь, костеря нас с Марком, частично на английском, частично на языке жестов.

Марк помог Эмэндэмсу подняться.

— Давай, малыш, — просто сказал он. — Доставим тебя домой.

У Эмэндэмса был синяк на пол-лица, но он посмотрел на нас с одной из своих редких задумчивых улыбок.

— Спасибо вам, ребята.

Марк внезапно рассмеялся.

— Смотри-ка, что у меня есть, — и он помахал перед моим носом тремя долларовыми купюрами.

— Откуда ты их взял? — спросил я, хотя я отлично знал, откуда.

Марк соображал быстро, его не надо было учить, как угнать машину или подчистить чужие карманы.

— Это был добровольный взнос, — серьезно сказал Марк.

Это была старая шутка, но Эмэндэмс попался:

— Что за взнос?

— Чтоб не сломали нос, — сказал Марк, и Эмэндэмс хотел было рассмеяться, но вместо этого скривился от боли. Я чувствовал себя отлично. Теперь можно было не беспокоиться, что Чарли нас отделает.

Вдруг Марк пихнул меня.

— Хочешь еще немного поразвлечься?

— А то, — сказал я.

Марк двинулся к следующему перекрестку. Там стоял темнокожий парень и ждал зеленого света.

— Можем ему навалять — сказал Марк, но тут подал голос Эмэндэмс.

— Тошно мне от вас! Вы только что меня спасли от каких-то чуваков, которые прикопались ко мне, потому что я не такой, как они, а теперь вы сами собираетесь прикопаться к нему, потому что он не такой, как вы. Вы считаете меня странным, но на самом деле это вы странные.