Сюзан Таннер

Навсегда

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДОНУ, КРИСУ И ДЖЕРЕМИ.

ГЛАВА 1

Техас. Июнь 1859

Его преподобие Кэйлеб Барнс часто уходил молиться подальше в лес, представляя, что именно так в древности поступали пророки и, как утверждала Библия, — сам Иисус. Когда он ощущал, что внутренне готов, он опускался на колени, подчас не обращая внимания на то, что какой-нибудь острый камень или колючка врезаются ему в ногу. Его молитвы не отличались особым разнообразием. Каждый раз он благодарил Всевышнего за ниспосланное благословение, затем он каялся в своих грехах и совершенных ошибках и просил о прощении. Его молитвы были такими бесконечными, что, казалось, окружавшая его лесистая местность центральной части Техаса вот-вот превратится в описанную в Ветхом Завете засушливую пустыню.

Вот и на этот раз, в прохладную июньскую полночь, он стоял на коленях и молился, славя Господа Бога за ребенка, который скоро должен был родиться, и моля о прощении за то, что ему пока еще не удалось воспитать в Ханне покорность и смирение, хотя он и пытался это сделать. Закрыв глаза, он представил себе ее тонкие, сложенные в молитве руки, смиренно склоненную голову. И так каждое утро и каждый вечер, с первого дня их женитьбы. Однако он опасался, что это было лишь уступкой его настояниям, а в остальном его жена оставалась столь же непокорной, как и была.

Когда Ханна не подозревала, что муж наблюдает за ней, она улыбалась и что-то напевала. А однажды вечером он вдруг увидел цветок, приколотый к ее медного цвета кудрям, легкие завитки один за другим выбивались из прически и небрежно касались ее висков и щек. «О, Боже, прости ее!» — шептал Кэйлеб. Если бы он только мог, он принял бы на себя Божие возмездие, ниспосланное на его жену. Однако в душе Ханны не было зла. Она просто была еще молода, с годами же на смену ветренности и легкомысленности придет зрелость.

Его размышления надолго прервал легкий шелест донесшийся из зарослей. Однако, отрешившись ото всего, что отвлекало его, Кэйлеб опять вернулся к мыслям о своей жене. Он представлял ее печальной, грустной, задумчивой и размышляющей о том, сколько горя и зла таится в этом бренном мире.

Он хотел бы усмирить даже ее непокорные волосы. Ее буйные кудри будут заплетены в косы и уложены на голове короной.

Вот такой должна быть его жена. И Кэйлеб обязательно увидит, как его мечта постепенно станет явью. Она же так молода, Господи. Но она изменится.

Шуршание, доносившееся из-за кустов, вновь привлекло его внимание. Звуки становились все громче, и Кэйлеб услышал чьи-то голоса. Он замер, надеясь, что в темноте останется незамеченным. Он специально поселился в этом уединенном месте, где вокруг не было никаких соседей, рассчитывая на то, что никто не станет отвлекать ни его от служения Господу, ни его жену от выполнения обязанностей по дому. Путники редко забредали в здешние места.

Постепенно слова становились все более различимыми, и теперь можно было даже уловить смысл доносившейся беседы. Говорили, по крайней мере, двое.

— Тебе не следовало бы убивать старика, — тревожно произнес чей-то голос.

— Это ему не следовало стрелять первому, — ответ прозвучал самоуверенно и даже воинственно. — В любом случае теперь это не имеет значения. — Кэйлеб представил, как говоривший пожал плечами. — Следы приведут прямиком в резервацию. А значит, это команчи убили его и перерезали его свиней.

Кэйлеб замер. Он приехал сюда для того, чтобы обратить этих дикарей к новой вере, научить индейцев, вынужденных жить в резервации Бразос, воспринимать ее как Божий дар. И кое-что ему уже удалось сделать. Но разве теперь индейцы отдадут свои души Богу, если они не смогут верить. Да и как они будут верить белым, видя, как их обманывают.

Многие техасцы ненавидели резервации индейцев. Они хотели, чтобы краснокожих вообще поблизости не было. Но даже зная об этом, Кэйлеб не представлял до конца, до чего может довести эта ненависть.

Гнев переполнял его, но он должен сохранять осторожность. Ему нужны были доказательства злодеяния этих людей, прежде чем он сможет обвинить их в содеянном.

Несмотря на то, что эти люди были верхом, двигались они не спеша, так что Кэйлеб мог следовать за ними, что он не колеблясь и сделал. Он старался держаться от них на безопасном расстоянии, но так, чтобы можно было слышать, о чем они говорят, те и не подозревали, что кто-то крадется за ними. Несмотря на то, что вот уже почти сутки Кэйлеб был на ногах, он почти не чувствовал усталости. Он был убежден, что выполняет благородную миссию, угодную Господу Богу, и за это Господь наделяет его силой.

Еще не рассвело, когда верховые, — а их было трое, подъехали к переправе через мелководную излучину реки Бразос. И отразившийся от водной глади лунный свет помог Кэйлебу разглядеть тех, кого он преследовал.

Глаза его расширились от изумления. Он узнал их. Содеянное этими людьми выглядело теперь намного хуже, чем он представлял сначала. Люди, совершившие убийство и другие злодеяния и собиравшиеся свалить вину за это на индейцев резервации, были солдатами американской армии.

— Стоять! — Его голос прогремел подобно грому. — Ни шагу дальше!

Среди троих преследуемых начался настоящий переполох. Испуская ругательства, они нахлестывали своих лошадей. Даже когда одно из животных, подскользнувшись на камнях песчаной мели, заржало от боли, ему не дали возможности остановиться. Всадник подгонял его, вонзая шпоры в бока.

Кэйлеб вступил за солдатами в холодную воду, словно обрушивая на них Божий гнев.

Небольшой палаточный лагерь солдат был разбит неподалеку от разбросанных по территории резервации индейских вигвамов. Таким образом власти пытались предупредить возможные волнения на реке Бразос. Временно исполняющий обязанности начальника военного лагеря Гарретт при виде облаченного в черное одеяние его преподобия Барнса старался не выдать своего изумления. При входе в лагерь Барнса остановил охранник и, выслушав его необычный рассказ, проводил к Гарретту. Внимая Барнсу, Гарретт сожалел, что капитан с патрульным не объезжал в это время то место.

— А вы уверены, что это были солдаты? — упорствовал Гарретт.

— Я совершенно уверен в этом, — убеждал его проповедник.

Начальник лагеря задумался. Было еще очень рано, и несмотря на то, что он уже давно был на ногах, он пока еще плохо соображал, не отойдя до конца от сна. Он взглянул на ожидавшего каких-либо приказаний помощника.

— Доставьте капитана Брауна сюда прямо сейчас. Отдав распоряжения, Гарретт отвернулся, чтобы не видеть, с каким удивлением уставился на него помощник.

По всей видимости, военные не часто обращались за помощью к техасской конной полиции, но Гарретт находился в растерянности. Он мог бороться с индейцами, когда они воровали лошадей, скот, но с подобным случаем ему не приходилось сталкиваться. Он вовсе не желал, чтобы в это дело был вовлечен майор Роберт Нейборс, представитель-посредник, защищавший интересы индейцев и отвечавший за их благополучие в резервации Бразос. Уж он-то постарается, чтобы этот день запомнился всем надолго. Гарретт даже сморщился при мысли о том, как отреагирует его начальник, когда узнает о поднятом шуме.

Священник все еще рассуждал о том, что дьявол завладевает душами человечества, когда послышался конный топот — это вернулся посыльный — не один, но с ним был не тот, кого ожидал увидеть Гарретт.

Узнав, кто приехал вместе с его помощником, Гарретт никак не мог разобраться в своих чувствах — чего же было больше — облегчения или раздражения. Приехал Джеб Уэллз. Среди солдат и полицейских он завоевал репутацию сурового и уверенного человека. Совсем немного людей могло бы определенно сказать, что изучили его достаточно хорошо, тем не менее большинству знавших его он нравился, и его уважали, а некоторые даже побаивались. Сам Гарретт подозревал, что такого же мнения был и начальник Уэллза. Даже по отношению к Брауну он вел себя как-то неправильно. Уэллз был назначен лично губернатором всего лишь несколько недель назад. Для Гарретта Уэллз оставался загадочным и чуждым ему. Вздохнув, Гарретт распрямился и шагнул навстречу к нему.

Уже слезая с лошади, Джеб в общих чертах представлял, что здесь произошло. Немолодой на вид Гарретт, опытный в других вещах, пока не дорос до диких нравов и обычаев Запада и казался растерянным. У помощника, стоявшего рядом, вид был, напротив, довольно сонный. Незнакомец, облаченный в домотканую крашеную черную одежду, производил впечатление воинствующего проповедника. При виде этой картины Джеб вздохнул про себя. Впрочем, он не собирался показывать, что его заботит сложившаяся ситуация, тем более, что наверняка причины, заставившие его явиться сюда, не стоят и выеденного яйца. Джеб изучающе посмотрел на Гарретта и спросил:

— Что же здесь случилось?

Вместо ответа Гарретт кивнул на беспокойную фигуру.

— Его преподобие Барнс. Пусть он лучше сам обо всем расскажет.

Гарретт почувствовал истинное облегчение, когда его преподобие перестал нервно вышагивать взад и вперед и уставился свирепо на Уэллза, которого, казалось, вовсе не страшил этот безумный взгляд.

Кэйлеб подошел буквально вплотную к полицейскому и удовлетворенно кивнул. Солдат ничего не сделает, чтобы найти виновных. Но этот человек сделает. Барнс вновь окинул Гарретта уничтожающим взглядом, затем обратился к приехавшему.

— Я предавался своим молитвам, когда Бог ниспослал мне троих мужчин, беседу которых я невольно услышал. Они и не подозревали, что я свидетель их разговора. Они хвастались друг перед другом, хвалились, что убили человека и перерезали его свиней. Они хладнокровно убили его, а ответственность за это злодеяние они решили возложить на индейцев. Я следовал за ними до этой резервации.

— Проклятье! — Джеб долго молчал. Он ожидал, что подобное когда-нибудь случится, и предупреждал об этом и конную полицию и военное руководство, но тщетно. — Патрульные уже высланы для подтверждения факта убийства? — Джеб обращался уже к Гарретту.

— Конечно, — сразу ответил тот, слегка покраснев. Джеба абсолютно не волновало задетое самолюбие Гарретта. Он опять повернулся к священнику.

— Вы хорошо рассмотрели тех людей, вы видели их вблизи?

Кэйлеб с сожалением покачал головой:

— Я видел их лишь со спины, но они были одеты в военную форму, и седла их были одного образца. Могу лишь добавить, что один из трех был очень высоким, а один — маленького роста. Я уверен, если вы проверите всех лошадей, вы сразу обнаружите тех, на которых всю ночь скакали. К тому же у одной из лошадей повреждена нога.

Джеб опять посмотрел на Гарретта, но на этот раз офицер покачал головой. Джеб опять непроизвольно вздохнул.

— Ты, — Джеб указал на помощника, — проверишь каждую лошадь из тех, что вернулись недавно. — Затем он взглянул на Гарретта. — Постройте своих людей для проверки.

Внутри у Гарретта все кипело от дерзкого самоуверенного тона, которым отдавал команды Джеб. Но Гарретту ничего не оставалось делать как выполнять эти приказы. Плечи его опустились — все, что происходило — его вина. Он сам попросил о помощи. Он должен был сам уладить это дело. Пламмер спустит с него три шкуры, когда обнаружит, как все было. И хуже всего было неожиданно охватившее его чувство, что он сам загубил свою карьеру. Гарретт не думал, что Джеб Уэллз утаит какие-либо подробности этого происшествия.

Спустя некоторое время наспех одетые солдаты выстроились для смотра, хотя еще было сумрачно. Джеб внимательно вглядывался в их лица: одни были раздражены, особенно те, что вернулись с вечерней вахты всего несколько часов назад, другие смотрели с любопытством. Почти все выглядели сонными. Почти, но не все.

— Кто из вас был сейчас на вахте?

Пять человек вышли вперед. Ясные глаза, без тени вины или страха перед возможным подозрением всем видом они старались доказать, что им можно доверять.

Джеб кивнул головой:

— Вернитесь на свои посты.

Затем, сделав знак остаться пяти солдатам, которые не казались заспанными и не выражали никакого любопытства, он отпустил остальных. Один из оставшихся, гладко выбритый голубоглазый парень, выглядел каким-то перепуганным. Джеб, прохаживавшийся перед ними взад и вперед, вдруг остановился прямо перед этим парнем и словно пригвоздил его своим пристальным взглядом.

Потянулись минуты ожидания, юноша, не выдержав назойливого сурового взгляда Джеба, заговорил:

— Сэр… я… я никогда не хотел, чтобы молодая леди забеременела, — лицо его запылало от смущения, — ее отец… — он сглотнул и выпрямился. — Я хочу жениться на ней, сэр.

Джеб фыркнул и искоса поглядел на Гарретта. Тот покраснел от возмущения. Бормоча проклятия, он схватил парня за плечо и потащил его к палатке.

Когда проповедник услышал греховное признание, он не мог сдержаться и не произнести громогласно зловещее предостережение:

— Ни прелюбодеям, ни неверным супругам дороги в царство Божье нет.

Джеб все продолжал прохаживаться перед оставшимися солдатами, пытаясь более внимательно разглядеть их. Трое спокойно выдерживали его пристальный взор, двое остальных напрягались всякий раз, когда их глаза встречались с глазами Джеба.

Вскоре вернулся помощник, переполненный новостями.

— Они были там, сэр. У их трех лошадей до сих пор видны следы от седел на спинах. Лошади сейчас отдыхают, но по ним видно, что им пришлось попотеть. И у одной на копыте щетка раздулась словно дыня.

Джеб повернулся к своей «добыче».

— Вы живете вместе? — спокойным тоном поинтересовался он.

Он слышал, как священник подошел поближе и безусловно, прислушивался к их разговору, наблюдая за ними, но Джеб сделал вид, что не замечает Барнса.

Один из троих, посмотрев на Джеба, в ответ угрюмо кивнул головой. Взгляд его серых глаз был жестким.

— Шоу, Уилкинс и я живем в одной палатке.

— Шоу? — Джеб изучающе вглядывался в стоявшую перед ним группу, пока не увидел, как неохотно поднялась рука одного из стоявших. Он был ростом по крайней мере шесть футов и три дюйма.

— А кто Уилкинс?

— Это я, — отвечавший был чуть выше пяти футов. Это были те двое, которые старались не встречаться с ним взглядом, когда он осматривал строй.

— Все остальные могут идти.

Гарретт оставил молодого ухажера в его палатке до тех пор, пока не будут приняты надлежащие меры, после этого он вернулся и встал между Джебом и проповедником.

Джеб кивнул головой в сторону тех трех.

— Там были вот эти парни. Я полагаю, вы возьмете их под стражу.

Не дожидаясь, пока Гарретт отреагирует на его слова, он опять повернулся к солдатам.

— Я бы вас повесил.

Они смотрели на него, и ни один не сомневался, что с ними так и поступят. Только тот, с серыми глазами, не дрогнул под пристальным взглядом Джеба.

Гарретт кивнул своему помощнику, который направился к охранникам, ожидавшим приказов.

Наблюдая, как заковывают виновных, Джеб продолжал:

— Я бы именно так и сделал. Не прошло бы и часа, как я повесил бы их. — Он помолчал. — Но если вы переживаете за свою Дальнейшую карьеру, то я советую вам ничего не предпринимать, пока вы не будете уверены, что они не выполняли чей-либо приказ.

— Все приказы здесь отдаю я! — зло парировал Гарретт, оскорбившись этим предположением.

Предположение Уэллза казалось ему просто нелепым. Расположившийся здесь отряд призван был защищать индейцев, а не уничтожать их.

Джеб лишь улыбнулся и подумал, что очень скоро наивные представления Гарретта развеяться.

— И те, что исходят из Остина? — съязвил он.

Негодование Гарретта достигло предела; а что, если и в самом деле губернатор Техаса приказал это сделать? Поначалу эта мысль была совершенно невообразимой, а вдруг действительно все обстояло именно так?

— Капитан Пламмер решит дальнейшую их судьбу. А пока, до его возвращения, они будут находиться под усиленной охраной.

Когда этих троих уводила охрана, Джеб почувствовал на себе их свирепые взгляды и ненависть. Он подумал, что если они останутся в живых, то ему не поздоровится. Затем он обратился к проповеднику.

— Я не думаю, ваше преподобие, что вы носите с собой оружие, но теперь я советовал бы вам это делать.

В ответ Кэйлеб распахнул полы одеяния, и рукоятка пистолета блеснула в солнечных лучах.

Заметив, что брови полицейского удивленно поползли вверх, Кэйлеб пожал плечами.

— Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут.

— Бог всем воздаст по заслугам, — откликнулся Джеб, цитируя, как и Барнс, Послание к римлянам. И, ухмыльнувшись при виде изумленного лица проповедника, Джеб добавил: — И все же не забывайте о том, что я сказал вам, почтенный, будьте осторожны и держите всегда револьвер при себе.

Джеб отвернулся и с горечью подумал о солдатах, убивающих переселенцев, которых они клялись под присягой защищать, и о священниках, разгуливающих с оружием под рясой.

ГЛАВА 2

Ханна усердно мотыжила землю. Время от времени она разгибалась и пристально всматривалась вдаль. Она не решалась отдохнуть. Кэйлеб не одобрял праздного времяпрепровождения, особенно, если речь заходила о его жене, и всегда, когда он уходил, возвращаясь, он ожидал увидеть, как много она успела сделать в его отсутствие. Если уж на то пошло, для Кэйлеба вообще кроме молитв и работы ничего больше не существовало. Молитвы он даже ставил прежде работы. Казалось, ему и в голову не приходило, что женщина на шестом месяце беременности вообще не должна работать.

Ханна не могла даже сказать толком, что представлял из себя ее муж: был ли он чрезмерно строгим или просто бесчувственным. У нее никогда не было возможности поговорить о женских проблемах или о приближавшихся родах с замужними женщинами. Она лишь надеялась, что, когда этот день наступит, она будет знать, что делать, а пока она предпочитала не расстраиваться слишком часто.

Ханна не хотела разочаровываться в Кэйлебе, она также старалась не обращать внимания на то, что он часто оставляет ее одну, беззащитной. Его же совершенно не заботило, что за последнее время он успел испортить отношения с достаточно большим количеством людей. Ханну удивляло, как человека, имевшего духовный сан, могли так ненавидеть люди, он был к этому равнодушен. Когда сегодня утром она высказала ему свое беспокойство на этот счет, он лишь произнес в ответ: «Господь Бог защитит нас. Он станет и нашей броней и нашими доспехами. Вот и надень его доспехи на себя». Но Ханна понимала, Бог так не любит ее, как любит Кэйлеба. Поэтому она не была уверена, что Господь сможет защитить ее, а настоящего оружия у нее не было.

Поясница невыносимо болела. Ханна выпрямилась и замерла. Она увидела вдалеке поднимавшиеся клубы дорожной пыли. Насколько она смогла разобрать, к ней приближалось несколько всадников. Сердце ее сильно забилось. Она помнила, сколько угроз уже было высказано в адрес Кэйлеба с той поры, как он принялся обращать в другую веру краснокожих дикарей и проживавших на резервационных землях Бразос.

Местные жители не хотели этого. Они мечтали, чтобы краснокожие убрались из этих мест, да и армия тоже, которая нередко использовала их в качестве шпионов против своих же соплеменников, скитавшихся вне резервации, убивавших и снимавших скальпы. Впрочем, Ханна знала обо всем этом лишь понаслышке. Кроме Кэйлеба она почти ни с кем не виделась, но каждый вечер об этом ей рассказывал муж. Если бы не эти рассказы, ей бы совсем неоткуда было узнать о том, что творится вокруг.