2. Девушка в кружевном лифчике

Прошло несколько дней, и мигрень, неудачный брифинг и клопы почти забылись, а я проснулась, отдохнувшая и довольная, в кровати своего приятеля. Накануне я впервые представила Стивена своему отцу и мачехе, Жизель. Они жили в роскошном особняке в Бруклин-Хайтс. Мы со Стивеном встречались четыре месяца, и знакомство с родителями было для нас серьезным шагом. Правда, с моей мамой Стивен уже был знаком — родители развелись, когда мне было шестнадцать, и у нас с мамой всегда была более тесная связь, поэтому и виделись мы чаще. А вот отец мой был сурового склада, и с ним мы никогда особенно не откровенничали. (Хотя он женился на Жизель почти год назад, мы с братом узнали об этом совсем недавно.) Но ужин выдался на славу — вино, вкусная еда, теплое, приятное общение. Мы со Стивеном ушли под впечатлением, что вечер удался.

Хотя позже отец признался, что в ту первую встречу ему показалось, будто Стивен скорее временное увлечение, чем «долгосрочный» бойфренд, я бы с ним не согласилась. Да, мы начали встречаться недавно, но были знакомы уже шесть лет — когда мы познакомились, мне было восемнадцать и мы оба работали в музыкальном магазине в Саммите, Нью-Джерси. Тогда мы просто вежливо общались на работе, но ни к чему серьезному это не привело, так как Стивен был старше меня на семь лет (для восемнадцатилетней девчонки — разница немыслимая). А потом как-то вечером, прошлой осенью, мы снова встретились на вечеринке у общего друга в баре в Ист-Виллидж. Чокнувшись пивными бутылками, мы разговорились. Оказалось, у нас много общего: нелюбовь к шортам, любовь к Nashville Skyline Дилана [Девятый альбом Боба Дилана.].

У Стивена был особый шарм, обаяние бездельника и тусовщика: музыкант, длинные, растрепанные волосы, худощавая фигура, вечно дымящаяся сигарета во рту, энциклопедические познания в музыке. Но самой притягательной его чертой были глаза — доверчивые и честные. Глаза человека, которому нечего скрывать, — когда я смотрела в них, мне казалось, что мы встречаемся уже давно.

* * *

Тем утром, растянувшись на кровати в его огромной (по сравнению с моей) студии в Джерси-Сити, я поняла, что вся квартира в моем распоряжении. Стивен ушел на репетицию своей группы и должен был вернуться лишь вечером, а я могла остаться у него или уйти. Примерно месяц назад мы обменялись ключами. Впервые в жизни у меня был бойфренд, с которым я дошла до этого важного шага, но я ни капли не сомневалась, что поступила правильно. Вместе нам было очень хорошо, мы чувствовали себя счастливыми, ничего не боялись и знали, что друг другу можно доверять. Однако, лежа в кровати в тот день, я вдруг совершенно неожиданно ощутила звонок в голове, мысль, заслонившую собой все вокруг: прочитай его почту.

Иррациональная ревность была мне совершенно несвойственна; никогда раньше у меня не возникало желания нарушить границы чужой частной жизни вот таким образом. Но в тот день, даже не осознавая свой поступок, я открыла его макбук и начала просматривать содержимое почтового ящика. Несколько месяцев скучной повседневной переписки — и вот, наконец, последнее письмо от его бывшей подружки. «Тебе нравится?» — было написано в теме письма. Мое сердце отчаянно заколотилось в груди; я щелкнула мышкой. Она прислала ему свое фото с новой стрижкой: волосы рыжие, соблазнительная поза, надутые губки. Стивен, похоже, ей даже не ответил, а мне все равно захотелось ударить компьютер по экрану или швырнуть через всю комнату. Но вместо того чтобы на этом остановиться, я пошла на поводу у своей ярости и продолжила копать, пока не восстановила всю их переписку за год отношений. Большинство писем заканчивались тремя словами: я тебя люблю. А мы со Стивеном еще даже не признались друг другу в любви. Я в гневе захлопнула ноутбук, хотя трудно было сказать, что именно меня разозлило. Я знала, что он не общался с ней с тех пор, как мы начали встречаться, и не сделал ничего, в чем его можно было бы уличить. Но мне почему-то захотелось поискать и другие следы предательства.

На цыпочках я подошла к его желтому комоду из ИКЕА и тут застыла. Что если у него установлены видеокамеры? Нет, не может быть. Кому придет в голову следить за происходящим в квартире в свое отсутствие, кроме озабоченных родителей, шпионящих за новой нянькой? Но мысль меня не отпускала: а что, если он сейчас за мной наблюдает? Что если это проверка?

Хотя меня испугали несвойственные мне навязчивые мысли, я все же открыла ящики и стала рыться в его вещах, бросая их на пол, пока, наконец, не наткнулась на джекпот: картонную коробку, украшенную наклейками с изображением рок-звезд. В коробке были сотни писем и фотографий — в основном его бывших. Там была одна длинная лента фотографий из фотобудки: он и его последняя бывшая, губки бантиком, смотрят друг на друга влюбленными глазами, смеются, потом целуются. Все происходило прямо на моих глазах, как в детской книжке с картинками: история их любви. Следующее фото: та же девушка в прозрачном кружевном лифчике, стоит, упершись руками в худые бедра. Волосы покрашены в пепельный, но ей идет — она вовсе не похожа на шлюху, как часто бывает у пепельных блондинок. А под фотографиями письма, целая пачка написанных от руки записок, некоторые еще со школьных лет. Верхнее письмо — та же девушка, плачется о том, как скучает по нему, пока живет во Франции. Два слова в письме были написаны с орфографическими ошибками; заметив это, я ощутила такое злорадство, что рассмеялась вслух — прямо загоготала.

А потом, потянувшись, чтобы взять следующее письмо, поймала свое отражение в зеркале комода — в одном лифчике и трусах, с охапкой личных любовных писем Стивена, зажатых между коленками. Из зеркала на меня взглянула чужая женщина — волосы взъерошены, лицо искажено незнакомой гримасой. «Я же никогда себя так не веду, — с отвращением подумала я. — Что со мной? В жизни не рылась в вещах своих приятелей».

Я ринулась к кровати и включила телефон: оказалось, прошло два часа! А по ощущениям, — не больше пяти минут. Через пару секунд голову снова пронзила мигрень; меня затошнило. Именно тогда я впервые заметила, что с левой рукой что-то не так: ощущение покалывания, как при онемении, только слишком уж сильное. Я сжимала и разжимала кулак, стараясь избавиться от «иголочек», но стало только хуже. Тогда, пытаясь игнорировать покалывание, я бросилась к комоду убрать вещи Стивена — чтобы он не заметил, что я в них рылась. Но вскоре левая рука совсем онемела.

3. Carota

Покалывание в руке не ослабевало в течение многих дней, но не оно заботило меня больше всего, а чувство вины и изумление собственным поведением в комнате Стивена в то утро. На следующий день на работе я призвала на помощь Маккензи, нашего редактора по спецрепортажам, и мою подругу, всегда собранную и невозмутимую, как герои сериала «Безумцы» [Сериал про сотрудников PR-агентства.].

— Я сделала что-то очень плохое, — призналась я у входа в здание нашей корпорации, стоя под навесом и кутаясь в узкое зимнее пальто. — Рыскала у Стивена в квартире. Нашла кучу старых фоток его бывшей, перерыла все его вещи. В меня словно бес вселился.

Она взглянула на меня с понимающей усмешкой, откинула волосы с плеч.

— И все? Ничего криминального не вижу.

— Маккензи, да я как с ума сошла. Думаешь, это из-за противозачаточных? Может, у меня от них гормональный сбой?

Я недавно начала принимать таблетки.

— Ерунда это, — отмахнулась она. — Все женщины так делают, Сюзанна, особенно те, кто живет в Нью-Йорке. Мы все метим на первое место. Серьезно, не убивайся. Только больше так не делай.

Позже Маккензи призналась, что ее смутило вовсе не то, что я рыскала в вещах Стивена, а моя странная реакция на этот поступок.

Я заметила Пола, который курил неподалеку, и задала ему тот же вопрос. Кто-кто, а он бы не стал мне врать.

— Нет, ты не ненормальная, — заверил он меня. — И нечего себя накручивать. Все мужики хранят фотографии бывших или еще что-нибудь, что о них напоминает. Трофеи, так сказать, — услужливо пояснил он.

Пол всегда делился мужской точкой зрения, в этом на него можно было рассчитывать. Пол — воплощение всех мужских стереотипов: ест много мяса (двойной чизбургер с беконом и мясной подливкой), играет по-крупному (однажды просадил 12 тысяч баксов за одну партию в блэкджек в казино «Боргата» в Атлантик-Сити) и если празднует, то празднует (синий «Джонни Уокер» в дни выигрышей, двенадцатилетний «Макаллан» — в остальные дни).

Вернувшись на рабочее место, я заметила, что левая рука опять онемела, — а может, онемение и не проходило вовсе? — и, кажется, покалывание распространилось и дальше по левой стороне тела, до пальцев ног. Странно, я даже не знала, волноваться мне или нет, поэтому позвонила Стивену.

— Трудно объяснить — рука затекла как будто, — сказала я по телефону, наклонив голову параллельно столу (провод совсем запутался).

— Как иголочки, что ли? — спросил он, перебирая аккорды на гитаре.

— Иголочки? Наверное. Не знаю. Очень странно. Раньше такого никогда не было, — ответила я.

— А тебя не знобит?