Сюзанна Кэри

Союз двух сердец

Глава первая

— Нет, вы только посмотрите, что они придумали! — Стэфани Брэт в негодовании бросила Норе на колени номер «Уолдвью». Дэриен, старшая из сестер, нахмурившись, отставила чашечку с дымящимся кофе.

Этот журнал отличался от «Тайм» и «Ньюсуик» тем, что на его страницах уделялось много внимания международной жизни. Журнал приобрел известность публикациями о личностях мирового масштаба. Номер, так взволновавший Стэфани, был почти месячной давности. Он был раскрыт на странице со статьей, посвященной промышленнику-мультимиллионеру, владельцу корпорации Нельсу С. Амундсену. Именно с ним сестрам предстоит иметь дело, если они хотят удержать семейный бизнес, охватывающий сеть магазинов.

Этот человек взялся потопить их, хотя приходился им дальним родственником.

Отбросив назад тяжелые каштановые, с рыжеватым отливом волосы и скрестив длинные, стройные ноги, которые стали ее пропуском в мир звезд нью-йоркского подиума, Нора взглянула на фотографию Амундсена.

Во внешности этого тридцатичетырехлетнего финансового магната не было ничего особенного — темные густые волосы, непроницаемые серые глаза. Высокий, хорошо сложенный, как и его скандинавские предки. В уголках губ играет полуулыбка, говорящая о чувственности и упрямстве. О восточной крови можно догадаться, разве что хорошо присмотревшись. Амундсен как будто пристально смотрел на Нору с фотографии, и в его взгляде чувствовалась такая сила, что у девушки даже мурашки по коже пробежали.

Итак, вот он — человек, вознамерившийся поглотить компанию Брэтов. Ну не ирония ли судьбы, подумала она, что мы родственники… чуть ли не кузены… разлученные по воле злой судьбы.

Нора считала, что решение Амундсена утереть им нос, отобрав компанию, возникло из-за давней семейной драмы. Его дед, Джэрролд Брэт, приходился Норе прадедом. Можно не сомневаться, что отказ американских потомков признать японскую жену Джэрролда и дочь-полукровку до сих пор оскорблял его чувства.

Скандал полувековой давности, разразившийся, когда Джэрролд Брэт развелся со своей женой Кэтрин и женился на беременной от него японке, то и дело давал о себе знать и сейчас. Но при чем тут она и ее сестры? — возмущалась Нора. Пора бы забыть давнюю вражду.

Нора с трудом оторвалась от фотографии и начала читать статью в надежде отыскать слабое место своего кузена. Но он казался неуязвимым. Единственными пятнами на его репутации были разлад в отношениях с семейством Брэтов и факт его рождения в Японии — стране одной нации, где к нему, полукровке, относились как к изгою, несмотря на все богатство и известность его покойного отца.

«Буква «С» в его имени означает «Сейджи» — так Амундсен предпочитает называться, за исключением тех случаев, когда нужно подписывать официальные бумаги, — писал автор. — Кроме того, у него есть прозвище — «Сокольничий». По всей вероятности, это связано с его увлечением — он держит соколов в своем загородном доме. Такое увлечение говорит само за себя в его бескомпромиссной философии бизнеса. Не многие станут отрицать, что в человеке, который охотится с соколами, есть что-то от этой хищной птицы. По признаниям соперников и партнеров, Амундсен может терпеливо и хладнокровно выжидать, когда жертва выскочит из своего укрытия».

Автор статьи, известный штатный корреспондент журнала «Уолдвью», завсегдатай телевизионных ток-шоу, продолжал рассказывать об успехах Амундсена в сфере бизнеса:

«Сейджи Амундсен много времени проводит в деловых поездках по миру. В его жилах течет кровь датских, норвежских, японских и американских предков. Этого человека с полным правом можно назвать гражданином мира, хотя детство его прошло в Киото. Его родителями были Айко Брэт и Питер Амундсен, судопромышленник, заправлявший морскими перевозками между Норвегией и Данией. Япония стала для этого скандинава родным домом, когда он повстречал Айко, дочь Юкико Куросавы и Джэрролда Брэта, основавшего в 1923 году в Америке сеть магазинов, тех самых, которые его внук в настоящее время намеревается присоединить к своей корпорации. В начале Второй мировой войны, попав в Японию, Брэт-старший повстречал юную Юкико Куросаву. Ей было 22 года, ему 57. Узнав, что девушка беременна от него, Джэрролд, проживший с женой Кэтрин много лет, развелся с ней и женился на Юкико.

Нора не одобряла поступок Джэрролда. Для нее брак — святое. Она ни за что не простила бы неверность. Как же, должно быть, страдала ее прабабка Кэтрин!

И все же Нора не видела никакой причины для Брэтов избегать Айко и ее сына Сейджи, который не отвечал за прегрешение Джэрролда. Неодобрительно качнув головой, она продолжала читать:

«В Японии Амундсен получил школьное образование, затем учился в Англии, Дании и Соединенных Штатах. Получил степень магистра в гарвардской школе бизнеса. Говорят, что он может быть дружелюбным и сердечным, но жизнь на положении айноко (полукровки) ожесточила его. Такое прозвище среди японцев далеко не комплимент. Будучи человеком весьма богатым и могущественным, Амундсен, по сути дела, может считать своей родиной много мест и в то же время ни одно из них…»

Хотя Нора не была в восторге от плана Амундсена, она невольно посочувствовала его глубокому, как ей показалось, одиночеству; ее невольно влекло к этому человеку. Интересно, каково это — очутиться в его сильных объятиях, подумала она мечтательно. Но стоило только представить, что произойдет с компанией, когда он приберет ее к своим рукам, и с тетей Мэгги, как всю мечтательность словно рукой сняло.

Хотя, с другой стороны, Сейджи Амундсен не был виноват, что их предприятие оказалось такой легкой добычей. Еще в незапамятные времена Брэты основали компанию, которая представляла из себя сеть магазинов, и они же управляли ею. Но вот уже который год компания испытывает финансовые затруднения. В восьмидесятых Брэты взяли крупный заем под расширение дела. Но объемы продаж с тех пор упали, и вся прибыль пошла на выплату процентов по займу.

Главным управляющим компании являлась тетя девушек, пятидесятичетырехлетняя Мэгги Брэт. Она из последних сил пыталась вернуть магазинам платежеспособность и былые прибыли. Разведенная и бездетная, она к тому же страдала неизлечимым недугом. Если у нее отберут компанию, она сдастся — и болезнь одержит над ней верх.

Нельзя этого допускать, подумала Нора. В ее зеленых глазах отразилась решимость, которая сделала бы честь самому Сейджи Амундсену.

— Какие будут предложения? — спросила она, посмотрев на сестер.

Некоторое время Стэфани и Дэриен молчали.

Они заранее договорились встретиться в тетином доме. Оттуда открывался вид на Лейк-Юнион, чья широкая водная гладь врезалась в самое сердце Сиэтла, от Лейк-Вашингтон до Пьюджет-Саунд [Узкий залив Тихого океана на северо-западе штата Вашингтон. — Здесь и далее примечания переводчика.]. У Дэриен собираться неудобно — ее квартирка неподалеку от больницы не особенно для этого годилась. К тому же жившая с нею девушка работала в ночную смену. А Стэфани жила неподалеку от Сноквалми. Туда ехать и ехать. Решающим аргументом в выборе места послужило то, что у каждой из сестер был ключ от дома Мэгги.

С балкона на втором этаже, вход на который закрывали раздвижные стеклянные двери, виднелись парусные шлюпки. Они покачивались на свинцовых волнах; сверху нависали такого же цвета тучи. Нора хоть и привыкла к здешнему климату, но все же ее угнетала эта серость, да и состояние тети, к которой она заскочила по дороге из аэропорта, не прибавляло хорошего настроения.

— Нора, нам нужен твой совет: мы со Стэф каждый день ломаем голову, как выкрутиться из этого положения, — наконец произнесла Дэриен. Она работала врачом и время от времени дежурила в реанимационном отделении той больницы, где заканчивала ординатуру. Одета она была изысканно, но просто — светло-коричневая юбка и блузка. — У Стэфани есть идея… которая не кажется мне удачной.

— В чем она состоит, Стэф? — Нора обхватила себя руками.

Стэфани было двадцать три. Талантливая художница, раскованная, современная, играющая на бирже, она жила сейчас с очередным своим парнем в бревенчатом домике. И Стэф всегда имелся наготове совет в любой ситуации. Но на взгляд Норы, некоторые бывали откровенно дурацкими.

— Какой мужчина, только взгляните, — небрежно заметила Стэфани. Она сидела на диване, поджав под себя ноги и натянув на них длинную вельветовую юбку. — Знаешь, Нора, с твоей внешностью ты сумела бы договориться с ним. Смогла бы добиться встречи, мило поговорить и убедить отступиться… втолковать ему, что иначе наша тетя умрет. Дать ему понять, что она тебе как мать родная…

Нора заметила, что Дэриен избегает ее взгляда, и заподозрила неладное.

— Но почему я? — удивленно произнесла она. — С чего ты взяла, что он станет слушать меня? Его перекосит, стоит только ему услышать, что некая мисс Брэт хочет видеть его.

— Известно, что ему нравятся американки, особенно такие блестящие, как ты! Спорю, тебе ничего не стоит охмурить его. Это успокоило бы его уязвленную гордость.

Нора вспыхнула.

— Да ты, сестренка, просто-напросто решила меня подложить к нему в постель! Я знаю, ты считаешь меня чересчур старомодной, но я не одобряю интимных отношений до свадьбы. К твоему сведению, я все еще девственница.

— Это в двадцать пять лет? — изумленно воскликнула Стэфани. — Да ты что?

— Что слышишь!

Дэриен поморщилась, слушая их препирательства.

— Стэфани… Нора… пожалуйста! — вмешалась она. — Спорами ничего не решишь. Давайте думать.

Они еще битый час ломали головы, но ничего путного из этого не вышло. А на следующее утро Нора улетала обратно в Нью-Йорк. Шли приготовления к показам осенней коллекции Эвелин Монтойи, в которой Норе отводилась главная роль.

— Я возвращаюсь в больницу, — решительно произнесла она. — Хочу побыть с Мэгги перед отъездом. Давайте созвонимся вечером и обсудим все по телефону.

Сердце Норы сжалось, когда она вошла в палату тети — одноместную, с большой кроватью-каталкой и капельницей с подвешенными пластиковыми мешочками, содержимое которых медленно капало в вену. Норе невыносимо было смотреть на любимую тетушку. В последнее время та сильно сдала, вся казалась какой-то высохшей.

Видно, химиотерапия вызывала у нее тошноту, так как медсестра поставила рядом с ней голубой тазик. Казалось, это ядовитые химикаты, которыми ее пичкали, сделали цвет ее лица землисто-серым. Золотисто-каштановые, с проседью волосы, обычно зачесанные наверх и собранные в прическу а-ля Одри Хепберн, теперь разметались по подушке, потускневшие и спутанные. Страдальческие морщинки вокруг глаз и губ говорили о муках, которые испытывала больная.

— Это ты, Нора? — обрадовалась Мэгги. Ввалившиеся голубые глаза слезились. — Ты вернулась. Я так рада видеть тебя, дорогая!

— Это я рада видеть тебя, — ответила Нора. Она пренебрегла больничными правилами и присела на край кровати, сжав свободную руку тети. — Я так хочу, чтобы тебе стало лучше. Химиотерапия…

— …поможет мне, — закончила за нее Мэгги. В ее голосе послышались незнакомые хрипы, и слова прозвучали как шепот. — Я снова буду на коне, снова буду управлять компанией Брэтов, ты и глазом не успеешь моргнуть. Мы столько лет вместе, и ты знаешь меня — я не тот человек, что легко уступает горстке ничтожных, глупых раковых клеток!

Несмотря на старания врачей и оптимизм пациентки, Нора беспокоилась всерьез. Если произойдет это злосчастное слияние компании Брэтов с корпорацией Сейджи Амундсена, тете придется отойти от дел. А ведь это единственное, что поддерживает в Мэгги волю к жизни: отними у нее ее дело, и она может умереть даже прежде, чем раковые клетки одолеют ее, думала Нора. Неважно, хочется мне общаться с Сейджи Амундсеном или нет, я должна сделать что-нибудь.

Ночью, лежа в постели в тетином доме, она беспокойно ворочалась. А утром позвонила Дэриен из аэропорта.

— Как ты понимаешь, идея Стэф сделать из меня шлюху мне не по душе, — с места в карьер начала Нора. — Но что-то делать надо, иначе, тетя умрет. Я вчера на нее посмотрела и окончательно в этом убедилась.

Дэриен согласно вздохнула.

— В статье упоминалось, — снова заговорила Нора, — что Сейджи Амундсен планировал пробыть в Нью-Йорке всю следующую неделю. Я попытаюсь встретиться с ним… Должна же остаться в нем хоть капля человечности!

На рассвете самолет, уносящий Нору, оторвался от земли и взмыл ввысь, пронзая тяжелые серые облака. Нора без конца думала о Сейджи, о том, как добиться встречи с ним. Скорей всего, он откажет ей. А если нет? Она не представляла, как повести себя так, чтобы добиться своего и в то же время уберечь свою честь, которой так своевольно распорядилась ее сестричка.

А в это время на Киото надвигалась полночь. Виновник тревожных раздумий Норы отдыхал после рабочего дня, потягивая сакэ из маленькой пиалы. Он принимал ванну, сидя в традиционном японском деревянном чане, наполненном теплой водой. Перед этим служанка его тщательно намылила и вымыла. Затем она взяла ведро с мочалками и щетками и неслышными шажками удалилась из комнаты. Сейджи потянулся за журналом. Это был американский журнал мод, который достал для шефа его помощник.

В журнале было несколько цветных фотографий Норы Брэт. Она демонстрировала весеннюю коллекцию одежды и выглядела очень привлекательно. На одном из снимков девушка показывала льняной костюм-двойку нежно-оливкового цвета. Короткая узкая юбка подчеркивала умопомрачительно длинные ноги. Скроенный по фигуре жакет застегивался на одну пуговицу. Жакет был надет на голое тело, и зритель угадывал плавную округлость груди. Благодаря мастерству фотографа, таланту модельера и, конечно же, данным модели от снимка трудно было отвести взгляд.

На другом снимке Нора представала в костюме-тройке цвета слоновой кости. И опять фотограф выхватил момент, когда она снимала жакет, оставаясь в облегающей кружевной блузке. Под блузкой не было даже бюстгальтера. Хотя соски и были прикрыты вышитым узором из роз и листьев (кем? модельером? или самой Норой из стыдливости?), тонкое кружево почти ничего не скрывало.

Сейджи почувствовал желание. Хотелось покрыть поцелуями это тело, погрузить пальцы в эти длинные рыжеватые волосы, входя в нее, мечтал он. Довести до изнеможения изощренными ласками и объятиями… Он отложил журнал и отдался во власть чувственных грез.

Конечно, это произойдет, рано или поздно. Так он задумал — месть ее семье, которая так грубо обошлась с его бабкой и матерью. Победа станет блестящей. А потом он бросит эту Нору и всю свою энергию направит на то, чтобы уничтожить компанию, переименовать ее и включить в сеть своей империи японских магазинов, которую он задумал расширить до мировых масштабов.

Невозмутимое выражение лица, соблазнительные и в то же время сдержанные позы — все говорило о том, что завоевать Нору будет нелегко. О том же нашептывали и длинные волнистые локоны, цвет которых, как он слышал, натуральный. По мнению его западных друзей, рыжие отличаются дерзостью. И упрямством. Зная, что он объявил о наступлении на компанию, Нора может отказаться даже разговаривать с ним. Он затевает игру, из которой очень непросто выйти победителем.

Что ж, пусть делает, что хочет. Она — его противник. Между ними немыслимы дружеские отношения. Чем яростнее она станет сопротивляться, тем слаще будет вкус победы.

Время подошло к полуночи, когда Сейджи снова взял журнал и еще раз пристально вгляделся в фотографии. Вытершись насухо, он надел традиционное японское кимоно. Затем позвонил в нью-йоркский офис и распорядился, чтобы менеджер устроил ему встречу с Норой Брэт.

— Меня не волнует, как. Но ты сделаешь это! — рявкнул он в ответ на робкое сомнение, высказанное на другом конце провода.

* * *

Нора уже сорок минут летела в самолете. Она пила черный кофе, отказавшись от яичницы с беконом в пользу булочки из отрубей и грейпфрута. Забавно, но их с Сейджи мысли друг о друге совпали во времени: Нора как раз пыталась придумать, как встретиться с ним и что ему сказать.

Признаться, я нахожу его чрезвычайно привлекательным, даже слишком, думала Нора. Мысль о предстоящей встрече несколько возбуждала ее. Но она понимала, что должна сохранять разум, если хочет одержать над ним верх и не попасться в ловушку вроде той, о которой говорила Стэфани. Ей и в голову не приходило, что в этот самый момент Сейджи сам ищет встречи с ней, задавшись целью обольстить ее.

Глава вторая

— Нора, повернись… Тони, подправь макияж.

Нора повернулась. Здесь, в пятизвездочном отеле, полным ходом шли приготовления к первому осеннему показу. Выставлялась коллекция престижного модельера Эвелин Монтойи. Нора с головой окунулась в закулисную круговерть. Имея солидный опыт, она без проблем могла часами сидеть без движения, пока над ней колдовали визажисты и парикмахеры. Сейчас маэстро Антонио Варгас наносил румяна, подкрашивал ресницы и освежал губы помадой цвета фуксии. Ее веки лишь чуть дрогнули, когда он добавил пудры, чтобы свет софитов и вспышки фотокамер не высвечивали блестящую поверхность кожи.

Нора первой пройдет по подиуму — узкому, длинному «языку», врезающемуся в самую гущу толпы. Репортеры от моды, телевизионщики, спонсоры показа — все ждали начала шоу. Реакция публики на ее выход в черном костюме из букле с приглушенным красным — в тон помаде — рисунком задаст тон всему показу. Нора обязана предстать перед ними идеалом совершенства.

Как всегда, в мыслях она была далеко от этой суеты. Лишь какая-то часть ее отмечала возраставшее напряжение модельера, нервозность стилиста, отвечавшего за прически, и возбужденный шепот других моделей — напряженность почти что осязаемую.

Ее голова была занята проблемами компании. Нора безуспешно пыталась связаться с Амундсеном через в его нью-йоркский офис и договориться о встрече. Но вот прозвенел звонок, и ей пришлось на время забыть о своих проблемах. Она интуитивно настроилась на некий поток энергии, исходящий от зрителей. Перед этой публикой она предстанет неприступной и недосягаемой.

Во время примерки она еще раз удостоверилась, что к подкладке жакета и так называемой «блузке» — прозрачному, с крупными ячейками кружеву — пришиты кусочки непрозрачной ткани. Ей не хотелось, чтобы во время поворота жакет, застегнутый лишь на одну пуговицу, открывал слишком много.

Когда с макияжем было покончено, она проверила расписание смены костюмов, висевшее на ее вешалке в гримерной, и убедилась в том, что все необходимое приготовлено и в порядке. Время пролетело незаметно.

— Девочки, приготовьтесь, — шепотом скомандовал распорядитель шоу. Стилист последний раз подправлял Норе прическу в стиле гранж. — Изабель, твой выход…

Изабель Кляйн, второй человек после дизайнера, раньше преподавала ораторское искусство и актерское мастерство. Со своим низким, мелодичным голосом и отличным самообладанием на публике она вела все показы Монтойи. А сама Эвелин оставалась за сценой, где чувствовала себя гораздо уютней, и выходила лишь по окончании представления, чтобы поклониться почтеннейшей публике под гром аплодисментов.

Пока девушки выстраивались для выхода, Изабель приветствовала собравшихся и знакомила с темой коллекции. Сегодня она называлась «Латинские мотивы». Через минуту включили специально смонтированную запись, и раздались звуки ритмичных бразильских мелодий. По знаку распорядителя Нора вышла на подиум — высокая, стройная, да еще в туфлях на платформе. Она не смотрела в зал; до слуха доносились восхищенные возгласы, но, ослепленная вспышками юпитеров, она видела лишь колышущееся море поднятых лиц.