Когда Кэти ушла, миссис Шеридан посмотрела на свою любимую дочь с некоторым упреком.

— Вряд ли леди Фитц превратит Кэти в Золушку, — заметила она.

Айлин равнодушно пожала плечами, как будто это все равно не имело никакого значения. А потом обхватила руками колени и вдохновенно заговорила:

— Если маркиз действительно останется погостить, а от Кэти не будет толку, ты сама можешь что-нибудь для нас придумать, мама! Например, пошлешь меня к ним с подпиской или с чем-то в этом роде?.. Знаешь, «Фонд праздников для детей из бедных семей» или «Рождественский праздник для беспризорных детей»! Маркиз может пожертвовать много денег, а я надену новое синее шерстяное платье… то, с короткой юбкой, которое так шокировало мисс Мэрфи. И прозрачные нейлоновые чулки!

Брайд бросила на нее несколько презрительный взгляд, как будто ей самой такое и в голову бы не пришло. Но взгляд миссис Шеридан уже смягчился. Она вдруг подумала — и эта мысль привела ее в легкое смятение, — что из Айлин получилась бы очаровательная маркиза.

Если бы желания были лошадьми и нищие могли бы ездить верхом… Ах, какой очаровательной маркизой стала бы Айлин!

Наверху, у себя в комнате, Кэти собирала вещи. Она была готова, когда в назначенный срок за ней приехал шофер леди Фитцосборн. Кэти попрощалась с отцом, а он пообещал, что не выкурит всю пачку табака, которую она купила ему сегодня утром. Потом Кэти села в старомодный автомобиль, на сверкающей поверхности которого играли солнечные лучи, пробившиеся сквозь туман.

При взгляде на Маунт-Осборн на небольшом холме с видом на озеро у Кэти всегда становилось тепло на сердце. Из окон можно было разглядеть не только противоположный берег озера, но и далекие горы. А летними вечерами закат окрашивал их в красновато-коричневый цвет. Это было потрясающее зрелище! Стоял тихий весенний день, и подножия гор отчасти скрывал туман. Как обычно в такие дни, пейзаж напоминал нежную акварель. Если бы кто-то захотел отдохнуть от слишком ярких оттенков, достаточно было бы вспомнить об этой чарующей картине.

Кэти еще не знала, что в будущем, чувствуя ностальгию, она всегда станет мысленно возвращаться к этому зеленому мирному пейзажу, своей родной Ирландии. В ее памяти сохранится даже осыпающийся эллинг на берегу озера и дырявая плоскодонка, принадлежавшая обитателям Литл-Каррига. Она увидит их под дождливым небом, услышит свист ветра, неожиданно поднявшегося тихим днем и проносящегося над водой.

И она подумает о Литл-Карриге с его поблекшей штукатуркой и подорожниках на лужайке… И об отце, разгадывающем кроссворд в тесном кабинете.

Но до этого еще далеко. А в тот день, когда за ней послала леди Фитцосборн, она устроилась на заднем сиденье автомобиля и, глядя на седой затылок шофера, подумала, что ему, должно быть, лет девяносто. Или около того.

Леди Фитцосборн никогда не спала днем. Вместо этого она вышивала, сидя в маленькой столовой рядом с кухней, и обдумывала мемуары, над которыми собиралась работать с Кэти завтра утром. У леди Фитц была фантастическая жизнь. Она блистала королевой многих балов, ей довелось принимать у себя поистине царственных особ. Она каталась в паланкине на спине слона, когда ее мужа назначили губернатором одной из индийских провинций, в нее был страстно влюблен красивый черноглазый махараджа. А в Санкт-Петербурге она немного флиртовала с одним русским князем. В Лондоне леди Фитц временно присоединилась к суфражисткам. Потом покинула их, внезапно изменив свое мнение и решив, что самое важное в женщине — это женственность. И на склоне лет она стала воплощением женственности, хрупкой, как фарфор, изящной, как фигурка из стекла.

Когда в комнату вбежала Кэти, леди Фитц с улыбкой подняла взгляд и отложила вышивку. Она сказала девушке, что той очень идет твидовый костюм (Кэти мысленно вздохнула — ведь он был сшит три года назад) и белая блузка с круглым строгим воротником. Но Кэти знала, что в этом наряде она похожа на школьницу, которой разрешили выпить чаю со своей родственницей.

— Если бы у меня был твой цвет лица и твои волосы, я бы не желала ничего другого, — заметила изящная пожилая дама, с большим удовольствием рассматривая волосы и цвет лица Кэти. — Чтобы иметь большой успех, тебе нужно лишь немного старше выглядеть.

Кэти покачала головой и убрала вышивку подальше от Мопса, — который, между прочим, был мопсом шаловливым и любил все ломать, — чтобы он не разорвал ее на кусочки. Леди Фитц только ласково улыбнулась, наблюдая, как Кэти кладет рукоделие в выдвижной ящик. Ведь Мопс был родственником ее обожаемой Памелы, которая получила немало призов.

— Чтобы иметь большой успех, волос и цвета лица недостаточно, — заметила девушка, садясь на скамеечку для ног поближе к своей крестной.

— Не верь этому, моя дорогая. А если веришь, что ж… у тебя есть все данные, скажем так, хорошо? — Эта девушка напоминает тростиночку, подумала она.

Прямая и стройная, как тростинка. А ее красивые карие глаза сияют так, что действительно чувствуешь тепло. Леди Фитц вздохнула. Ей было знакомо удовольствие, которое получаешь, постоянно заботясь о привлекательных вещах… спасаешь их, если это необходимо, и помещаешь в достойные их условия. А она давным-давно решила, что обязательно позаботится о Кэтлин Шеридан.

Если то, что она недавно задумала, не получится, значит, придется найти другой выход, решила она. Например, отвезти Кэти в Лондон, разодеть в пух и прах и обеспечить ей нужные приглашения. Но у леди Фитц было «предчувствие», что на этот раз она добьется своего. Обдумывая свою затею, она немного волновалась. Какое это будет потрясение для той ужасной женщины, Пейшенс Шеридан, превратившей Джеральда Шеридана в несчастное создание, дни которого сочтены! Леди Фитц еще помнила то время, когда ни одна впечатлительная особа с горячей кровью в жилах не могла чувствовать себя спокойно в его присутствии. А уж этим двум юным эгоисткам, которые возомнили себя единственными красавицами в округе, наверняка придется понервничать!

— Позвони, моя дорогая, — сказала она Кэти, — выпьем чаю. Вряд ли мои гости составят нам компанию, потому что они не пьют чай днем, а маркиза любит подолгу отдыхать после второго завтрака. Те, кто привык к теплому климату, предпочитают длительную сиесту.

Кэти послушалась, а потом вопросительно посмотрела на леди Фитц. Казалось, ее глаза спрашивают: «А маркиз тоже любит долгую сиесту?»

Но леди Фитц вывела ее из заблуждения.

— Он любит долгие прогулки, моя дорогая. Или, ему, кажется, внезапно понравились долгие прогулки. — Подали чай, и она жестом попросила Кэти его разлить. — Вообще-то он меня несколько беспокоит… если на то пошло, очень беспокоит! Как ты знаешь, я ждала гостей только через неделю, но Себастьян проявил нетерпение и уехал из Лондона. Его появление потрясло меня.

Кэти намазала маслом кусок булочки и приготовилась выслушать хозяйку дома. Та явно пыталась взять себя в руки.

— Я очень люблю Себастьяна. В детстве он был очарователен, а когда учился в Итоне, часто приезжал ко мне в гости. Его мать стала моей лучшей подругой… лучшей! — Она помолчала. — В юности у Себастьяна было все… Деньги, очаровательные родители, очаровательные дедушки и бабушки и перспектива когда-нибудь унаследовать старинный, почтенный титул. Он унаследовал этот титул пару лет назад, после смерти отца. Мачеха предана ему всей душой. Ему до сих пор везло!.. Если не считать совершенно неподходящей жены, которую он выбрал, не посоветовавшись ни с кем. Она погибла, когда они отдыхали, по-моему, на Бермудах. Кажется, утонула на гонках яхт.

— Какой… ужас! — воскликнула Кэти, всей душой жалея маркиза. — Какое несчастье для него!

Леди Фитц пожала плечами:

— Может быть. Но она была на десять лет старше его, вдова, урожденная австрийская баронесса. У нее было много друзей, — но гораздо меньше денег, чем у него! — и полгода их совместной жизни казались сплошным вихрем веселья. По-моему, после свадьбы они даже ни разу не приезжали в Португалию. Не знаю, собирались ли они остепениться и зажить более ответственно. Но ее смерть его состарила… Он действительно превратился в неприступного старика и сильно изменился. Я была потрясена до глубины души! — Она сморщилась, достала из рукава легкий батистовый носовой платок и вытерла слезы.

— Мне так жаль. — Голос Кэти стал очень мягким, в нем зазвучали ирландские интонации. — Жаль вас, я имею в виду… И маркиза, конечно.

— Мое милое дитя, ты напрасно жалеешь маркиза! Он не нуждается в твоем сочувствии. Кажется, он хочет только одного: чтобы его оставили в покое.

— Ну, это вполне естественно, верно? — рассудительно пробормотала Кэти.

Леди Фитц промокнула глаза платком.

— Мне совсем не нравится… то, как он изменился. И хотя маркиза предана ему всей душой, по-моему, сейчас она ведет себя не очень разумно. В Португалии есть какая-то молодая женщина — очевидно, завидная невеста. Все считали, что маркиз женится именно на ней, пока он не вступил в брак, обернувшийся трагедией. Мачеха пытается навязать ее Себастьяну, а я прекрасно понимаю, что он сыт по горло. Он еще не готов к новому браку… по крайней мере, с девушкой, которую, вероятно, все равно никогда не любил. Ты знаешь, как все это устраивают в таких странах, как Испания и Португалия… молодые люди женятся не по любви. Вероятно, чтобы объединить владения или оставить все деньги в семье.

— Значит, эта молодая женщина богата? — услышала собственный голос Кэти. Ее не слишком интересовала эта тема, но надо было поддержать разговор.

— Не знаю… наверное. Но я знаю, что сейчас Себастьяна лучше оставить в покое. Не для того, чтобы он поразмыслил… а чтобы ему не докучали разговорами о будущем, наследниках и так далее. Когда-нибудь у Себастьяна появится наследник, однако нельзя же говорить ему об этом все время. Но я не могу объяснить это Пауле.

— Паула — это маркиза? Мачеха Себастьяна?

— Да. Очаровательная женщина… очень милая. Но рассуждает как португалка.

Повисла небольшая пауза. Кэти снова наполнила чашки чаем. Казалось, леди Фитц сумела взять себя в руки. Она вспомнила, зачем пригласила Кэти в Маунт-Осборн на выходные. Скоро стало ясно, что проблемы домашнего хозяйства здесь ни при чем.

— Милое дитя, я так расстроена из-за всех этих несчастий, ссор и так далее, что мне просто необходим кто-то вроде тебя, чтобы разрядить обстановку. Вот поэтому, — заявила она, несколько лукавя, — я и послала за тобой. А теперь, когда ты здесь, я хочу знать, привезла ли ты какое-нибудь красивое платье для сегодняшнего обеда.

— Красивое платье? — Кэти смутилась. — У меня вообще нет красивых платьев… — Она скорчила гримасу. — Двадцать шестого числа, на танец О'Шонесси, я должна надеть розовое кружевное, но оно, по-моему, не годится для Маунт-Осборна, так что я взяла с собой черное из тюля. Его раньше носила мама, а потом это платье перешили для меня. Оно не очень нарядное…

— Наверняка не очень, — заметила леди Фитц, в свою очередь скорчив гримасу, — если его перешивала мисс Мэрфи. Но черный цвет тебе должен быть к лицу, а для оживления картины я одолжу свой жемчуг. Только прошу тебя, не потеряй его.

— Конечно не потеряю! — воскликнула Кэти. — Но почему вы хотите мне его одолжить? Почему я должна носить жемчуг?..

— Почему бы и нет? — ответила вопросом на вопрос леди Фитц с несколько загадочным видом. Потом она встала, взяла на руки Мопса и объявила, что хочет немного отдохнуть у себя в комнате перед встречей с гостями. — Ты знаешь, где твоя комната, моя дорогая. Та, что с новым сиренево-розовым мебельным ситцем, рядом с гостиной миссис О'Хара. Если тебе что-нибудь нужно, она об этом позаботится. Она тебя очень любит, и у нее хорошее настроение, несмотря на то, что гости приехали неожиданно.

Кэти решила, что не стоит о чем-то просить миссис О'Хара, и провела восхитительный час в очаровательной спальне, совершенно не похожей на комнатку у себя дома с низким потолком, готовясь к вечеру. Переодеваться к обеду было еще рано, поскольку в Маунт-Осборне накрывали на стол не раньше половины девятого. Так что Кэти понежилась в горячей ванне, а потом начала неторопливо одеваться.

Она расчесала волосы и уложила их так, что они свободно спадали ей на плечи, а их блестящие волны подчеркивали жемчужную бледность кожи. Кэти едва коснулась губ помадой, но они стали заметно ярче, а уголки ее изящного рта призывно заиграли. Леди Фитцосборн очень нравилось, когда на этих нежных губах появлялась улыбка, сияющая, как раннее утро.

Большие карие глаза Кэти критически взглянули на ее собственное отражение в зеркале. Дело было в том, что черное платье перешили довольно плохо, и Кэти спасал только полумрак. Если не считать, конечно, жемчуга леди Фитц, который она, однако, посмела надеть только в самый последний момент. А поскольку время еще оставалось, Кэти накинула твидовое пальто и выскользнула по черной лестнице в сад, чтобы погулять до сумерек.

Все снова заволокло туманом. Гуляя по аллее, Кэти чувствовала, что влага оседает на кончиках ее волос, что на них повисают блестящие капли. Солнце клонилось к закату, и Кэти начала немного замерзать. Летом здесь было очень красиво, но сейчас все казалось несколько мрачным. А в розовом саду, где устраивались приемы, казалось, безжизненные кусты и высокие ухоженные деревья до сих пор пребывают в зимней спячке.

Кэти направилась обратно к дому и вошла через оранжерею, где у леди Фитц стояло множество разных ваз с цветами. Там также хранили галоши и плащи, а еще в оранжерее находилась подставка для тростей и зонтов. Закрыв стеклянную дверь, Кэти услышала какой-то шум. Она повернулась и увидела, как незнакомый ей высокий человек пытается втолкнуть в подставку складную трость. Его худое загорелое лицо выражало сущую муку — казалось, его раздражает все, что противится ему, каким бы то ни было образом, и сейчас он с этой мукой на лице сражался со своей тростью. Кэти явственно услышала, как он тихо и ожесточенно ругается:

— Что за климат! Неудивительно, что ирландцы умеют выращивать только картошку!

— Прошу прошения? — тихо пробормотала Кэти, направляясь прямо к нему. Она улыбнулась, и в уголках губ заиграли ямочки. При слабом освещении Кэти казалась ненастоящим, сказочным существом.

Глава 3

Он разматывал шарф. Кэти внезапно поняла, что в нем он кажется таким удивительным и даже оригинальным. Поскольку леди Фитцосборн не имела привычки впускать к себе в оранжерею молодых людей, отличающихся надменной красотой, это наверняка был не кто иной, как маркиз де Барратейра — несчастный Себастьян!

Его золотистые волосы сияли матовым блеском, а глубина темно-синих глаз потрясала. Кэти убедилась в этом, когда он щелкнул выключателем. Оказавшись в одном ярде от него, при электрическом свете она увидела и сверкающие капли на кончиках его невероятно длинных ресниц. А его волосы были не просто влажными, как у нее, с них буквально текла вода.

— О-о, — озабоченно воскликнула она, — где же вы были?

— На прогулке, — коротко ответил он. — Здесь все равно больше нечем заняться.

— Должно быть, вы ходили к озеру, раз так промокли. Или гуляли в лесу?

— Не знаю. — В его голосе чувствовались нескрываемое раздражение и нотки ребяческого каприза. — Я знаю только, что ненавижу мокнуть под дождем и ненавижу мерзнуть, а со мной произошло и то и другое. Я же приезжал сюда в детстве. Как я мог забыть, что здешнее центральное отопление совсем не то, что в Нью-Йорке?

— А вы только что из Нью-Йорка?

— Я был в Америке… да. — Его сердитые темно-синие глаза, как будто недоумевали, почему она задает так много вопросов. Он начал стягивать с себя пальто — прекрасно скроенное фланелевое пальто, которое нисколько не напоминало подобные пальто, когда-то предназначавшиеся для моряков в плаваниях.

Кэти пришла ему на помощь и взяла у него пальто.

— Вот, дайте его мне. Я повешу пальто на вешалку, и оно скоро высохнет. — Кэти так и сделала, а потом включила электрокамин, чтобы он согрел руки. Она увидела, как мужчина вытер лицо большим шелковым носовым платком, темно-вишневым в белый горошек, после чего протянул руки к теплому обогревателю. Кэти не могла не обратить внимания на их безукоризненную форму и ухоженность. Не могла не отметить холеные ногти и чувственные кончики пальцев. Из-под белоснежных манжет виднелись запястья. Она подумала, что его портной, должно быть, получает немалые деньги за столь безукоризненную работу. И даже, несмотря на то, что его замшевые туфли пропитались ирландским туманом, выглядел он так, будто его с колыбели только и делали, что нежили, баловали и любили до безумия.

Она с трудом сдержала улыбку, представив, что сказал бы кузен Патрик из сельскохозяйственного колледжа при виде этого восхитительного красавца… этого баловня судьбы, носившего титул португальского маркиза, но при этом на него не похожего. Во всяком случае, Кэти не так представляла себе португальских маркизов!

Должно быть, ирландская кровь оказалась очень сильной, раз у него такие глаза и волосы.

— Итак? — довольно грубо спросил он.

И Кэти почувствовала, что заливается румянцем. Она только сейчас поняла, что беззастенчиво уставилась на него.

— Ваше пальто скоро высохнет. Надеюсь, вы хоть немного согрелись?

— В общем, да. — Он улыбнулся, причем довольно насмешливо. Белозубая, невероятно привлекательная улыбка. — Вы очень добры, а я веду себя очень невоспитанно, — признал он. — Прошу прошения, сеньорита! — Он поклонился и, как по мановению волшебной палочки, превратился в вельможного гранда из старинного рода. С безукоризненными манерами. — Меня зовут Себастьян де Барратейра. Надеюсь, вы меня простите, если вам показалось, что я принял как должное ваши доброту и внимание! Я не знаю, кто вы… — Он внимательно посмотрел на нее. — Но таких красивых волос я еще никогда не видел, — с некоторым удивлением добавил он.

— Спасибо. — Кэти густо покраснела. — Меня зовут Кэтлин Шеридан, я секретарша леди Фитцосборн. Приехала сюда на выходные, — добавила она.

— Вот как? — По его тону Кэти не могла понять, удивлен ли он, доволен или заинтригован. Но он протянул руку, и она коснулась его длинных тонких пальцев, загоревших под бермудским солнцем и под солнцем его родной страны. — В таком случае о необходимых мне земных благах хорошо позаботятся. Судя по всему, у вас очень доброе сердце.

Он взглянул на свои туфли, и она услышала, как они хлюпнули, когда он пошевелился.

— Брр! По-моему, здесь все равно отвратительный климат. После сегодняшней небольшой прогулки я, вероятно, подхвачу двухстороннее воспаление легких.

— Не подхватите, если побыстрее снимете эти туфли, — сказала она, — и наденете сухую обувь. — Кэти оглянулась по сторонам, как будто ожидая, что сухие туфли сами появятся перед ней в оранжерее. Но когда этого не произошло, ей пришла в голову очередная мысль. — Я могу подняться в вашу комнату и принести тапочки, а вы пока можете пойти в библиотеку и выпить крепкого виски… (Как часто отец рассказывал ей о положительном воздействии крепкого виски?) сесть перед огнем и согреться по-настоящему.

Ей почему-то и в голову не пришло, что подобное предложение может показаться весьма необычным. Судя по всему, ему это тоже не пришло в голову, потому что уголки его губ приподнялись в неожиданно ласковой и одобрительной улыбке.