Несмотря на эту решимость выбросить Флору из памяти, во время долгого пути домой он снова и снова возвращался к той ее фразе, что гвоздем засела в голове.

«Отец снисходителен к моим друзьям».

Это как же прикажете понимать?

И насколько велика толпа бывших до него мужчин?

Можно ли предположить, что со всеми своими «друзьями» она дружила очень тесно, в том числе и по каретным сараям в промежутках между турами вальса?

Лишь усилием воли Адам обуздал ярость, которую возбуждала эта мысль. Столь же трудно было справиться с томлением по роскошному телу Флоры. «Она тебе не нужна, ты ее не хочешь», — снова и снова напоминал он себе. А впрочем, он зарекся насчет всех женщин и отныне ни одну и на пушечный выстрел к свой душе не подпустит! Даст себе отдышаться от несчастного супружества. Он столько всего натерпелся от высокородной жены, что его не скоро потянет на новые приключения, из-за которых можно угодить в те же проклятые тенета! А Флора — это так, это скоро забудется, это не более чем минутное наваждение — последняя виньетка в захлопнутой книге прошлого.

2

В ближайшие дни мысли Флоры то и дело возвращались к Адаму Серру.

Тем временем полным ходом шли сборы к долгому путешествию по деревушкам абсароков.

Обычно Флора настолько хорошо справлялась с организационной работой, что лорд Халдейн с некоторых пор доверял ей хлопотное дело подготовки к очередной экспедиции. Однако на сей раз сладостные и волнующие воспоминания о приключении на званом вечере у судьи Паркмена до такой степени отвлекали Флору, что она по два раза составляла один и тот же список, забывала сделать простейшие вещи, а при найме проводников и слуг проявляла такую рассеянность, что могла бы взять носильщиком даже горбатого карлика. И все потому, что в самый неподходящий момент ей вдруг вспоминалась улыбка Адама, или тепло его губ, или что-нибудь еще более возбуждающее. В таких случаях она надолго теряла нить предыдущих мыслей.

Отец только диву давался и не раз упрекал ее за невнимательность.

— Ах, папа, столько хлопот сразу! Разве за всем уследишь! — всякий раз уклончиво отвечала Флора, силой заставляя себя вернуться к реальности. Сама-то она отлично знала причину своей беспримерной рассеянности.

Столь пылкое увлечение мужчиной было внове для нее. Будучи красавицей, Флора привыкла к толпе изнывающих от любви поклонников. Периодически она уступала одному из них — с таким ленивым равнодушием, что в высшем английском свете ее прозвали Хладной Венерой. Ее романам была свойственна игривая небрежность, можно даже сказать, что сердце Флоры почти не участвовало в сердечных делах. Не то в случае с темпераментным графом де Шастеллюксом. Тут ее захватил внезапный ураган непреодолимого желания. Колдовство какое-то!.. Но было так естественно поддаться чарам мужчины, который способен заняться любовью в ста шагах от толпы чинных гостей, — столько в нем жизненной силы!

Флора с улыбкой подумала об этом, сидя за письменным столиком и корпя над повторным списком забытого. Ах, Адам, Адам!.. Грядущее лето в Монтане обещает доставить много-много удовольствия!

Надо ли удивляться, что и в повторный список вкрались ошибки.

Со времени своего возвращения на ранчо Адам без помех наслаждался спокойной жизнью без Изольды. Он и прежде был образцовым отцом, а теперь они с трехлетней Люси стали и вовсе неразлучны. Дочурка была при нем, когда граф инспектировал лошадей на летних пастбищах или наблюдал, как его парни объезжают чистокровных коней. У отца на плечах или на коленях малышка ежедневно слушала, как он распоряжается обширным хозяйством, держит совет с работниками или наставляет домашних слуг. Балованный ребенок частенько вмешивался в разговоры взрослых. Граф терпеливо выслушивал замечания и советы дочурки и делал вид, что соглашается. Он прилежно заботился о том, чтобы с личика Люси не сходила счастливая улыбка.

В первый же день по приезде из Виргинии Адам велел повару подстраиваться под вкус девочки. Отныне вечерняя трапеза происходила много раньше обычного, дабы Люси и ужинала в обществе отца. В последние недели перед бегством Изольды день заканчивался неизменным чаем в гостиной, созерцанием злой мины на лице супруги — и неотвратимой ссорой на сон грядущий. Теперь сразу после ужина Адам и Люси поднимались в детскую, где играли и болтали, пока нянюшка не укладывала девочку спать.

Давненько не видели обитатели ранчо своего хозяина таким умиротворенным и счастливым!

Этаким веселым живчиком он был разве что до свадьбы, говаривали те, что знали его не первый год.

Однако счастье казалось незамутненным только для постороннего глаза.

Среди полной приятных хлопот, безбедной и сытой размеренной жизни Адама Серра преследовали навязчивые воспоминания о Флоре Бонхэм. Он томился по ее телу. Каждую ночь молодой человек такое творил с ней во сне, что просыпался по утрам разбитым и пристыженным. В итоге он с некоторых пор приохотился к ночным прогулкам верхом, убегая в степь от череды ночных видений. Холодный ночной воздух и освещенные луной просторы помогали размыкать тоску, навевали надмирный покой. Созерцая эту ширь, Адам сливался с ней и высвобождался из морока плотского томления.

Ночные вылазки венчало посещение холма на северной границе ранчо. Осадив коня, Адам оглядывал с высоты свои владения. Мили и мили колышимой ветром зеленой травы. Тут достанет корма не только его табуну, но и лошадям соплеменников-абсароков — отныне будущая зима не страшна. К процветанию привели годы неустанного труда, нынешнее благополучие и высокий доход не с неба свалились. Мало-помалу его скакуны входят в славу на беговых дорожках и здесь, и в Европе. Если напор алчных скотоводов, обсевших границы его владений, не перерастет в открытую войну, Адам со временем так округлит свои капиталы, что им с Люси останется только наслаждаться мирными радостями прочно обеспеченной жизни.

Долгая верховая прогулка в должной степени утомляла молодого человека и выветривала беспокойное томление по дочери английского лорда: навязчивые сладостные кошмары начинали казаться забавным и никчемным вздором. Спору нет, Флора Бонхэм — сущий дьявол в делах любви, да и вообще роскошная и во всех отношениях желанная особа, но… Но лучше поскорее выкинуть ее из памяти. Осложнять чем бы то ни было жизнь, только-только вошедшую в размеренную и счастливую колею… Нет, нет, только не это!

Поскольку разлившиеся по весне реки вынуждали отложить экспедицию, у Джорджа Бонхэма оказалось более чем достаточно времени, чтобы выполнить свое обещание и посетить ранчо Адама Серра на севере штата. Погода благоприятствовала путешествию, и они были на месте днем раньше, чем намеревались. За что и были наказаны — хозяин отсутствовал. По словам вышедшего к ним дворецкого, конокрады недавно едва не ополовинили восточный табун, и его милость изволил пуститься в погоню за негодяями. Впрочем, экономка миссис 0'Брайен с густым ирландским акцентом заверила посетителей, что хозяин скоро вернется, а пока дорогие гости могут устраиваться как дома.

Усадьба Адама живописно располагалась в бору на не слишком высоком, но довольно крутобоком холме. Перед домом струила свои воды небольшая речушка, один из многочисленных притоков Масселшелла. К западу был разбит обширный сад, радующий взгляд первой зеленью. Большая зимняя оранжерея соединялась с комнатами теплым ходом. Сам особняк, сложенный из местных валунов, весь в башенках, впечатлял размерами. Затененная высокими соснами замшелая черепичная кровля, многочисленные террасы и веранды, по бокам две основательные башни с винтовыми лестницами и бойницами… Словом, типичное французское дворянское гнездо в стиле средневекового замка с характерными легкомысленными прибавками в духе последних блистательных Людовиков. И все это каким-то чудом перенесено в монтанскую глухомань.

Гостям немедленно сервировали чай в большой гостиной, способной вместить до полусотни гостей. Не прошло и пяти минут, как в дверях появилась миловидная кроха, вся в желтом муслине. За собой она тянула упиравшуюся молоденькую няню. Девчушка с откровенным детским любопытством вытаращила темные глазищи на новых людей, затем одарила их в высшей степени светской улыбкой.

— Меня зовут Люси, — сказала она. Потом, вьгсоко подняв за золотые кудри большую тряпичную куклу с фарфоровым личиком, Люси представила и ее: — Малышка Ди-Ди. А нашего папы нет дома.

Девочка говорила по-английски с едва заметным французским акцентом.

Няня, явно смущенная самовольством подопечной, пыталась увести ее прочь. Однако девочка вырвалась, пробежала по ковру к центру просторной комнаты и остановилась возле чайного столика.

— Вы мне позволите взять вот это? — сказала она, указывая пухлым пальчиком на кремовое пирожное с клубникой.

Флора сразу выполнила ее просьбу, тем самым мгновенно заслужив дружбу девочки. В ответ на приглашение присоединиться к чаепитию Люси расцвела довольной проказливой улыбкой.

Сходство с отцом бросалось в глаза — тот же лукавый излом улыбки, те же чарующе прекрасные темные глаза в рамке длинных густых ресниц, та же простодушная интонация речи.

Люси проворно взобралась на кресло в стиле Людовика Пятнадцатого, обтянутое кораллового цвета атласом, и села в нем словно карликовая дама — спина прямая, головка с достоинством вздернута. Разве что торчащие из-под длинного платьица ножки в мягких туфельках свешивались совсем не по-взрослому: до пола им еще расти и расти!

Глазами девочка поедала гостей с тем же аппетитом, с каким она принялась уписывать сладости. Оно и понятно: на отдаленном ранчо всякое новое лицо — великое событие.

Когда Люси принялась болтать, Флора удивилась обширности ее словарного запаса. Впрочем, не составило труда догадаться, откуда малышка нахваталась недетских слов: тесное общение с прислугой и работниками нет-нет да и выдавало себя — или неправильным произношением, или просторечным оборотом. Вот и сейчас в дверях гостиной то и дело показывались обеспокоенные лица любящих нянек и мамок: как бы их милашка чем-либо не осрамилась перед высокородными гостями!

— Мне почти четыре года, — заявила Люси в ответ на вопрос о возрасте и показала соответству-ющее число перепачканных кремом пальчиков. После этого она огорошила собеседников встречным вопросом: — А вам сколько лет?

Узнав их возраст, девочка занялась философией вслух:

— По-моему, бабушке и маман примерно столько же. Только маман здесь нет. Она уехала к бабушке, во Францию. Это потому, что она терпеть не может грязи. Так папа сказал. У нас на улицах нет этих… ну, дродуаров. А я грязи не боюсь. У меня есть любимая лошадка. Ее зовут Птичка. А дродуаров я никогда не видела. А вы?

— В городе, где я жила, — сказала Флора, — было много-много тротуаров. Но я и сельскую местность люблю. А какого цвета твоя лошадка?

— Пегая. Кузен Ворон научил меня ездить верхом. Показать вам Птичку? Идемте! Она хорошая. Как печенье.

Прихватив полную горсть упомянутого печенья, Люси заторопилась с кресла вниз.

Джордж Бонхэм любезно отклонил приглашение — после долгого путешествия он предпочитал неторопливый бокал бренди и сигару. За маленьким вожатым последовала только Флора. Однако сперва они поднялись в детскую, ибо Люси заявила с серьезностью бывалой наездницы из высшего общества, что ей следует надеть сапожки для верховой езды. Но разве можно было побывать в детской, не перезнакомившись со всеми няньками и мамками, а также со всем игрушками лично? Затем Флора вместе с Люси совершила исчерпывающую экскурсию по ранчо: она увидела и пегого пони по имени Птичка, и службы, и сад, и бор, и окрестные луга, не говоря уже обо всех уголках просторного особняка. Маленькая хозяйка ранчо имела ту же колдовскую власть над людьми, что и ее отец. Девчушка с легкостью пленяла всякого, кого хотела очаровать.

В какой-то момент этой затяжной и более чем неформальной экскурсии, уже на второй день своего пребывания на ранчо, Флора оказалась в дверях спальни Адама.

И тут ее окатила горячая волна исступленного плотского желания, неуместного, неподконтрольного. Это было странно, даже нелепо. Пустая прибранная комната. Оформлена с суровой простотой. Никаких явных примет того, что здесь обитает мужчина. Смешно так бурно реагировать при виде кровати!.. Но вопреки монашеской атмосфере этой спальни, в жилах Флоры возникло такое кипение, будто обнаженный Адам страстно звал ее в объятия.

Люси стояла рядом, о чем-то весело лопотала и дергала гостью за руку: мол, зайдем внутрь. Флора покорилась. Возле постели чувствительные ноздри девушки вдруг уловили знакомое сочетание ароматов: сосна и горный шалфей, с легкой подмесью бергамота. Так пахла его кожа, так пахли его волосы.

Ее так и повело из стороны в сторону.

— Смотри, это я! — звонко прокричала девочка, указывая на ночной столик у изголовья кровати, где на миниатюрном золотом пюпитре стояла небольшая пастель. На картине, выполненной талантливой рукой, Люси улыбалась почти той же озорной и чарующей улыбкой, что и сейчас. На полированной столешнице только портрет — ничего больше. Равно как и на столешнице такого же столика с другой стороны исполинского ложа из красного дерева. Взгляд Флоры на мгновение-другое задержался на тонком белом накрахмаленном покрывале — оно было подоткнуто вокруг подушек с почти армейской аккуратностью.

Не без укола ревности девушка попыталась представить Изольду в аскетической атмосфере этой спальни, где царит едва ли не хирургическая чистота. Флора уже побывала в покоях мадам Серр, где над каминной доской висел портрет хозяйки кисти знаменитого Уинтерхальтера: русоволосая женщина с тонким станом, достойное королевы бриллиантовое колье на высокой декольтированной груди. Следует отдать должное Адаму — если верить художнику, граф женился отнюдь не на дурнушке. Зато вкус мадам Серр был куда менее бесспорен, чем ее красота. Скажем, Флора не пришла в восторг от украшающих кровать золоченых лебедей — собственно, Люси для того и затащила новую подругу в спальню матери, чтобы показать сияющие изумруды в глазницах деревянных птиц. Спальня беглой супруги била в глаза вызывающей роскошью: кругом подушки и подушечки, бахрома и кисти, дорогой фарфор, шелк, атлас и позолота. Столики и мраморная каминная доска ломятся от дорогих никчемных безделушек. На обитых розовым дамастом стенах пошлые буколики в золоченых рамочках. Словом, декорация в духе рококо на сцене оперного театра. Или будуар в дорогом борделе.

В отличие от покоев Изольды, где глаз уставал от приключений, в спальне Адама было только необходимое. Туалетный столик с зеркалом, рабочая конторка, кожаный диванчик перед камином, ковер приглушенных сине-красных тонов и, наконец, массивная широкая кровать. Строго функциональная комната, о хозяине не говорящая ничего — или очень много.

Если совместимость супругов измерять сходством декоративных пристрастий, то следует удивляться, что эти двое прожили так долго!

— Пойдемте, посмотрим на папины ножики, — поманила Люси.

Они перешли в длинную и узкую гардеробную и оказались между шпалерой высоченных встроенных шкафов. Девочка распахнула один из них… и Флоре почудилось, что ей вдруг открылось тайное тайных души графа Адама Серра. На полках и на бронзовых крючьях на внутренней стороне каждой открытой створки она увидела десятки ножей. У одних лезвия обычной формы, у других — причудливой. А разнообразию рукояток не было конца: короткие и длинные, костяные и бронзовые, богато украшенные и совсем простенькие. Великолепная коллекция смертоносного индейского холодного оружия!

— Какая жуть, прямо мороз по коже, — восхищенно выдохнула Флора.

Да здесь припрятано не меньше потенциальной смерти, чем в ящике с динамитом! И эти предметы так странно не похожи на безобидные, словно спящие вечным сном музейные экспонаты. Казалось, собранная Адамом сила только дремлет в ожидании безжалостных рук.

— Дальше еще интереснее! — щебетала Люси, открывая следующий шкаф. — Маман говорит, что все это варварство. А нам с папой нравится.

Пораженному взгляду Флоры открылся настоящий склад индейской одежды и обуви, своего рода маленький музей. На нижней полке — десятки пар мокасин с причудливыми резными выкладками всяких цветов. На вешалках — мужские и женские наряды из тончайшей кожи цвета сливочного масла. Опушка — из хвостов горностая и волка. Рукава украшают прорезные узоры, бахрома и вшитые бусы. Какое наглядное свидетельство богатого воображения и мастерства абсароков! Было ясно, что Адам Серр не только не стесняется своих индейских корней, но и гордится ими.

— Просто чудо! — приглушенно воскликнула Флора. Она понимала, сколько труда и времени вложено в создание этих прекрасных вещей.

— А это папин дух, — объявила Люси, указывая на стилизованное изображение волка на груди одной из кожаных рубах. — В племени его называют Тседит-сира-тси. — Последнее слово малышка произнесла в гортанной манере индейцев. — Это значит «Грозный Волк». Но папа никакой не грозный. Он хороший. Хотя маман думает иначе.

Пауза и протяжный горестный вздох, какого никак не ожидаешь услышать от трехлетнего ребенка.

— Маман всегда кричала на папу. Мне говорила, что настоящая леди никогда не повышает голос. А сама кричала. Папа сказал, что у, нее анти… анти… — Люси споткнулась на сложном слове, но мужественно кое-как одолела его и продолжала: — Антипандия к жизни на природе. А я рада, что она не взяла меня в Париж. Я люблю Монтану.

Флора на пару секунд онемела. Простодушные откровения девочки ставили гостью в неловкое положение: пусть и не по своей воле, но она подглядывала в святая святых чужой семейной жизни. И все же, как это ни стыдно, ей было приятно лишний раз убедиться в том, что между Адамом и его женой не было особой любви.

В итоге Флора предпочла нейтральное продолжение разговора.

— Я рада, что ты любишь родную Монтану, — промолвила девушка. — Нам с отцом ваш край очень нравится. А теперь давай-ка поищем твой арапник. Ведь ты еще не прочь покататься верхом на Птичке?

В начале вечера в гостиную, где Флора и ее отец играли с Люси в простенькую карточную игру, зашла миссис 0'Брайен. Распахивая двери в столовую, она сказала:

— Коль скоро мистер Серр, увы, еще не вернулся, то ужин откладывать негоже. Извольте к столу. Хотя хозяин вот-вот будет. Раз он сказал во вторник, а сегодня вторник — значит, непременно объявится. Люси, у нас на десерт черничный пирог. Только прежде ты должна скушать немного овощей. Вкусный свежий зеленый горошек. И еще кулебяка с мясом и капустой — господин повар приготовил специально для тебя.

— Я всегда исправно кушаю овощи, — весело заявила Люси, сущий ангелочек в розовом шелковом платьице.

— «Всегда», — ворчливо передразнила ее экономка. — Боюсь, что тут без папиной помощи не обходится!

— Ничего подобного, миссис О! — возразила девочка. — Цезарь любит только мясо.

Речь шла о тонконогой охотничьей собаке, что мирно лежала возле кресла Люси.

— Эта тварь жрет все, что на зуб попадет: сырое и вареное, постное и скоромное. Так ты, лапочка, уважь меня, хотя бы горошка скушай перед десертом.

— Не беспокойтесь, миссис О, — вмешалась Флора. С экономкой она была уже на дружеской ноге, потому что в эти два дня Люси не раз затаскивала ее на кухню, где всем распоряжалась миссис 0'Брайен. — Я лично прослежу, чтобы овощи попали в животик Люси, а не в глотку собаки.