Часть XIV

Тамсин исчезла из виду, убежав за кибитки. Уильям быстро оглядел лагерь, но не заметил никаких признаков девушки. Он посмотрел на ее деда и бабку. Старики наблюдали за ним со странными улыбками на лицах. Он неуверенно улыбнулся в ответ, не совсем понимая, чему это они так радуются. Сам Уильям был рад тому, что Тамсин с готовностью согласилась поехать с ним. Он не испытывал горячего желания снова уговаривать ее.

Уильям откашлялся. Ни Джон, ни Нона ничего не говорили, хотя цыганский барон не сводил с мужчины пристального взгляда.

— Безопасного вам путешествия, — произнес наконец Джон Фо.

— Благодарю. Я признателен вам за гостеприимство.

Джон Фо скрестил руки на груди и молча отвесил Уильяму низкий поклон. Выпрямившись, он сказал:

— Это мы признательны тебе, риа. Очень признательны. Позаботься о нашей внучке как следует.

— Позабочусь, можешь быть уверен, риа, — пообещал Уильям, кивнув в ответ.

Джон Фо наклонился к Ноне и перевел. Она подняла глаза на Уильяма, и мужчина удивился, увидев слезы в ее ониксовых глазах. Женщина что-то быстро сказала, потом развернулась и поднялась по ступенькам в фургон, помахивая на ходу рукой, будто просила подождать.

— Что она сказала? — спросил Уильям Джона Фо.

— Она хочет вручить тебе подарок, — ответил цыган. — Он как раз подходит к такому случаю.

Уильям озадаченно молчал. Может быть, это еще один цыганский обычай — вручать подарки гостям перед расставанием? Мужчина ждал. Нона вернулась и передала ему сложенный кусок зеленого шелка.

— Это шейный платок, такие носят наши мужчины, — пояснил Джон Фо. — Она хочет, чтобы ты взял его. Мы получили его много лет назад от короля Франции. Мы были тогда совсем молодыми и путешествовали по его стране, играли на музыкальных инструментах и танцевали, развлекая его придворных. Наши выступления очень понравились им.

Уильям развернул платок. Это был прямоугольник густого зеленого цвета с золотой вышивкой. Он переливался, и блики играли на нем, как лучи рассветного солнца играют в осколках изумрудов.

— Спасибо, — сказал он Ноне, и тут вдруг ему в голову пришла идея. — Мерси, мадам, — повторил он по-французски. — Для меня большая честь получить такой подарок.

Женщина улыбнулась и принялась болтать с ним на французском.

— Ты красивый мужчина, — сказала цыганка. — Дай-ка я посмотрю, каков ты будешь в моем подарке. — Она сняла с мужчины шлем и повязала ему на шею платок, оставив у горла свободный узел. Взяв Уильяма за руку, она, казалось, готова была разразиться слезами. — Ну вот, теперь ты выглядишь как цыган, — сказала Нона и усмехнулась.

Уильям потрогал шелковый узел и свисающие от него концы.

— Мне тоже хотелось бы иметь что-нибудь, чтобы вручить вам в качестве подарка, — произнес он.

— Ты уже сделал нам большой подарок, — ответил Джон Фо тоже по-французски, чтобы и Нона, и Уильям могли понять его. — Мы навеки твои должники. Тебя послала нам сама судьба.

Молодой человек сначала колебался какое-то время, потом его губы растянулись в улыбке. Он решил, что Фо, должно быть, благодарны ему за помощь, которую он оказал им прошлой ночью. А может, они рады, что он вызвался присматривать за Тамсин. Арчи Армстронг тоже благодарил его за это. «Вероятно, — размышлял он, — она более дикая и неуправляемая, чем он думал вначале».

Со слезами на глазах Нона наклонилась и сложила руки на груди, прощаясь. В этот момент Уильям услышал нарастающий стук копыт. Он повернулся и увидел серого в яблоках жеребца, мчащегося через весь лагерь. Мужчина отступил назад, потому что конь несся прямо на него.

Тамсин держалась в седле с неподражаемой грацией. Изящная, гибкая, она прямо держала спину, юбка развевалась у ее колен, волосы окутывали ее черным облаком. Едва взглянув на Уильяма, она проскакала мимо и покинула лагерь. Достигнув края заросшей вереском пустоши, она пустила лошадь быстрым галопом.

Уильям рванулся было за ней, но в последний момент оглянулся и посмотрел на ее деда и бабку. Джон Фо молча махнул рукой в сторону вересковой пустоши.

— Скачи, — сказал он. — Следуй за ней. Теперь это твоя забота, Уильям Скотт.

Уильям бегом пересек лесок. Не прошло и минуты, как он уже сидел на своем гнедом, направляя жеребца вслед за Тамсин, прочь из табора.

* * *

Над вересковой пустошью низко стелился молочно-белый туман. Поднимающиеся из него холмы казались полупрозрачными в легкой дымке утренней зари.

Уильям вел гнедого через пустошь неспешным шагом. Тамсин скакала далеко впереди на своем сером, но мужчина не старался догнать ее. Ему достаточно было не выпускать девушку из вида. Он думал, что лучше будет позволить ей мчаться вперед, пусть даст выход обуревавшим ее эмоциям, которые заставили ее с такой скоростью покинуть цыганский табор. Здесь, на открытом пространстве, он ее не потеряет.

Тамсин пересекла пустошь и направилась к восточной дороге, которая шла вдоль широкого подножия холма. Уильям следовал за ней. Сейчас его жеребец двигался широким, размеренным шагом, однако в его движениях не было напряжения, он никуда не спешил. Уильям по-прежнему считал, что нет нужды преследовать девушку. Он был уверен, что в скором времени серый устанет от быстрого галопа. В любом случае, рано или поздно он ее нагонит.

Уильям издалека наблюдал за Тамсин. Ее волосы развевались, как черное знамя; юбка плотно облегала длинные, стройные ноги. Уильям был покорен ее изяществом и силой, которыми ее щедро одарила природа. Он терялся в догадках, что могло причинить ей такую боль. Ему казалось, она бежит от чего-то. Прошлой ночью Тамсин проявила незаурядное мужество, вступив в единоборство с двумя мужчинами, а сейчас вела себя так, будто боялась оказаться с ним один на один.

Уильям поднимался по склону холма следом за Тамсин, размышляя о прошлой ночи, о том, как он впервые увидел ее руку. Его реакцию нельзя было назвать ни шоком, ни отвращением, хотя девушка, похоже, ожидала от него и того, и другого. Нет, это было любопытство, возможно, удивление. Он знал, что она прячет эту руку из-за какого-то изъяна. Он предполагал, что увидит шрам или какие-то другие следы старой травмы. То, что он увидел, оказалось в итоге не более чем безобидным разнообразием природы. Но он хорошо понимал ее чувства и искренне сочувствовал ей. Эта девушка вообще действовала на него совершенно необычным образом. Казалось, ей ничего не стоит сокрушить надежные бастионы, которые он возвел вокруг своих чувств. Все его усилия казаться холодным и равнодушным оказывались совершенно бесполезными, стоило ей оказаться рядом. Никто, кроме его дочери, не действовал на него подобным образом.

Его глубоко взволновало то, что Тамсин, казалось, уверила себя в своем страшном уродстве. Похоже, она и в самом деле считала, что ее рука — клеймо самого дьявола. Уильям не разделял подобных предрассудков. Годы учебы, проведенные рядом с королем, его собственный интерес к наукам, в том числе и к медицине, научили его мыслить самостоятельно. Когда Артур и Нед издевались над девушкой, Уильяма охватила ярость. Он уже готов был вступиться за нее, как вдруг Тамсин вздумала использовать свою руку в качестве оружия. «Безрассудный, но отважный поступок», — думал Уильям, до глубины души тронутый ее страстной, импульсивной натурой.

Впрочем, возможно, настоящая храбрость всегда нуждается в толике безрассудства.

Он посмотрел вперед. Дорога пересекалась с тропой, образуя широкий перекресток, и уходила вдаль между двумя низкими холмами. Тамсин направлялась к развилке. Только здесь она замедлила ход и остановилась. Девушка развернула лошадь и сидела в седле, глядя на Уильяма.

Молодой человек вспомнил, как они с Арчи гнались за ней через луга по дорогам Спорных земель. В тот раз она тоже сначала остановилась на перекрестке. Ему стало интересно, неужели она снова смотрит на один из этих странных знаков, что оставляют на дорогах цыгане.

В этот раз она не выбрала никакую дорогу. Вместо этого Тамсин пришпорила лошадь и поскакала вверх по склону одного из холмов. Достигнув вершины, девушка натянула поводья.

Уильям надеялся, что она намеревается подождать его, чтобы вместе отправиться дальше, по тропе гуртовщиков, которая проходила по вершинам близлежащих холмов. Он направил своего гнедого туда, где остановилась Тамсин.

На пересечении тропинок увидел знак, который привлек внимание Тамсин. В центре просторной площадки красовалось выложенное из камней сердце. Однако это был совсем другой знак, не похожий на тот, который он видел раньше. На этом сердце не было никаких линий и стрелок. Оно было гораздо больше и выложено гладкими камнями размером с краюху хлеба. «Это не тайный знак, спрятанный в пыли и предназначенный только для ромал», — подумал Уильям. Этот знак появился здесь много лет назад; камни, из которых он был выложен, наполовину вошли в землю, а между ними росла трава.

Уильям поднял голову. На высоком гребне были видны силуэты лошади и всадницы. Тамсин сидела неподвижно, словно изваяние. В жемчужном свете раннего утра ему казалось, что девушка окружена нежной сиреневой дымкой.

Уильям направил гнедого вверх, гадая, умчится ли Тамсин при его приближении. Он уже достиг вершины, а девушка все так же неподвижно сидела в седле.

Гнедой поравнялся с серой лошадью, и мужчина натянул поводья. Тамсин не смотрела на него, хотя ее лошадь, почуяв другое животное, издала тихое приветливое ржание. В этом молчании и неподвижности девушки было что-то необычное, торжественное, и Уильям невольно поддался этому настроению. Не произнеся ни слова, он замер в ожидании.

Разглядывая точеный профиль Тамсин, плавные, изящные линии ее тела, темную густую массу вьющихся волос, он вдруг осознал, что она потрясающе красива и совсем не похожа на женщин, которыми он обычно восхищался, находясь при дворе. Никакие их наряды и драгоценности, никакие изысканные манеры не могли соперничать с ее природной красотой и грацией, не могли затмить ее — простую, искреннюю, пылкую и нежную. Но только сейчас он понял, что его восхищало в ней все: пламя, горящее внутри ее, пылкость ее натуры и быстрая смена настроений, грациозность ее движений и низкие звуки ее голоса. Но больше всего Уильяма восхищала ее сила духа, которая светилась в ее прекрасных зеленых глазах, и неуемная любовь к свободе.

Тамсин продолжала хранить молчание. В нем не было покоя или умиротворения, нет, что-то темное и невыразимо печальное окутало ее словно облаком. И чувствуя это, Уильям не решался беспокоить ее своими вопросами.

Он огляделся вокруг. Перед ним простирались бесконечные холмы, поросшие вереском, и долины, тонущие в утреннем тумане. В той стороне, откуда они приехали, мерцали цыганские костры, как утренние звезды.

Через несколько минут Уильям заметил внизу какое-то движение и, приглядевшись, увидел цыган, идущих через вересковую пустошь. В этой процессии, казалось, участвовал весь табор. Тут были и мужчины, и женщины, и дети. Вскоре они вышли на дорогу, по которой недавно проехали Тамсин и Уильям. Видимо, они направлялись к перекрестку.

— Они идут к Кругу Сердца, — сказала Тамсин, отвечая на вопрос, который Уильям только хотел задать. Она произнесла это таким безжизненным тоном, словно то внутреннее пламя, которым он так восхищался, совсем погасло.

— Круг Сердца? — не понял сначала мужчина. — Тот, что на перекрестке?

Тамсин кивнула в ответ, вытягивая правую руку в направлении площадки на распутье. Левую руку она по-прежнему прятала в черной перчатке. Сейчас она держала этой рукой поводья.

— Давным-давно цыгане выложили здесь этот знак из камней. На этом месте было совершено немало свадебных обрядов. Помолвки тоже проходят здесь. Цыганские таборы, путешествуя по многим странам, специально приходят на этот перекресток только для того, чтобы произнести слова клятвы во время свадебного обряда.

— Жениться на рассвете — это тоже традиция?

Небо на восходе все больше окрашивалось в розовый цвет, однако в тенях, отбрасываемых холмами, еще скрывалась ночная мгла.

— По традиции ромал танцы и пиры устраиваются до того, как будут произнесены слова клятвы, а не после. В последний день праздника, перед тем, как наступит ночь, даются обеты. — Тамсин быстро взглянула на Уильяма. — Невеста и жених должны были произнести свои обеты прошлой ночью, но празднество было прервано…

— Ты хочешь присоединиться к ним? Присутствовать на свадьбе? — спросил Уильям. — Я подожду, если ты хочешь побыть с ними.

Тамсин отрицательно покачала головой:

— Я посмотрю отсюда. Невеста и ее близкие родственники вряд ли хотели бы, чтобы я была сегодня среди них.

Ее голос был лишен каких бы то ни было эмоций. Она спокойно сидела на лошади, с прямой спиной и высоко поднятой головой на длинной гордой шее. Однако в глубине ее глаз Уильям видел затаившуюся там боль и грусть.

— Тогда мы будем смотреть отсюда, — мягко произнес он. — Если, конечно, ты не возражаешь против моей компании.

Девушка не ответила, ее взгляд был прикован к тому, что происходило внизу.

Цыгане подошли к перекрестку и встали вокруг каменного сердца. Уильям увидел, как Джон Фо вышел на середину и встал рядом с сердцем. Он что-то сказал цыганам, а потом подал рукой знак. Невеста и жених вышли вперед и встали в центр сердца. Фо связал их руки вместе куском красной ткани. Уильям вопросительно посмотрел на Тамсин.

— Мой дедушка, как предводитель ромал, попросил их произнести обеты, — объяснила она. — Он связал их запястья вместе, потому что это символизирует союз. Потом… — она замолчала.

Уильям, смотревший вниз, увидел, как блеснуло лезвие.

— Что потом?..

Он услышал, как она протяжно вздохнула.

— Он… делает маленькие надрезы на их запястьях. Эти ранки нужны для того, чтобы кровь мужчины смешалась с кровью женщины. А потом они дадут друг другу клятву. Вот и все, что нужно для того, чтобы свершился свадебный обряд.

Какая-то мысль мелькнула в голове Уильяма и исчезла так быстро, что он не успел ухватить ее. Мужчина смотрел на жениха и невесту. Земная простота этого древнего ритуала тронула его до глубины души.

Джон Фо развязал руки молодоженов, и они произнесли свои клятвы. А потом весь табор направился назад, в лагерь. Они шли и пели, и их голоса еще долго были слышны вдали.

— Вот и все, — тихо произнесла Тамсин.

— Я желаю им счастья от всего сердца, — сказал Уильям, ожидая, что она будет делать дальше.

Тамсин открыла рот, будто собиралась заговорить, но отвернулась. Ее губы и подбородок дрожали.

— Я должна тебе кое-что сказать, — с трудом выговорила она, наконец справившись с собой.

Уильям нахмурился. Он чувствовал: то, что она сейчас скажет, ляжет на ее плечи тяжким бременем. Он ждал.

— Я говорила с бабушкой и дедушкой довольно долго перед тем, как мы уехали из лагеря, — начала Тамсин. — Ты наверняка слышал кое-что из нашего разговора, иногда мы повышали голоса.

— Я заметил, что вы спорите, — ответил Уильям, — но я не понимаю ваш язык.

— Мой дед хочет, чтобы я вышла замуж за человека, которого он выбрал для меня, — сказала со вздохом девушка. — Он хочет, чтобы я встала в центр круга и в центр этого каменного сердца с цыганом из соседнего табора, который хотел жениться на мне. Я отказалась. Мой дед был очень сердит на меня.

— Мне показалось, что он был весьма доволен, когда мы уезжали, — отозвался Уильям. Он вдруг почувствовал, как предательское чувство ревности закрадывается в его душу, и удивился самому себе. Ему не понравилась мысль, что она может выйти за кого-то замуж. И хотя сам он не думал жениться на ней, мысль о другом мужчине возмутила его до глубины души. — Спор, по-видимому, был разрешен? — спросил он, стараясь говорить спокойно.

Тамсин склонила голову, ее темные волосы упали вперед, скрыв от него лицо.

— Это именно то, что я должна тебе сказать, — прошептала она. — Решение. Мой дед хочет видеть меня замужней женщиной. Если я не найду себе мужа, любого мужа, он изгонит меня из табора, я потеряю право называться цыганкой.

— Выгонит? — удивился Уильям.

Девушка кивнула.

— Цыгане, изгнанные из табора, не могут вернуться назад, пока не получат прощение. Не думаю, что дедушка в самом деле наказал бы меня подобным образом, — быстро проговорила она, — но он упомянул об этом. Значит, он был очень зол на меня. И это показывает, как сильно он хочет, чтобы я вышла замуж. Я не смогла бы… я бы не вынесла, если бы он прогнал меня. Я даже боюсь услышать это от него еще раз. Я не живу с ними большую часть года, и это правда, что многие ромалы плохо ко мне относятся. Но кибитка моих деда и бабушки — это мой дом, так же, как и Мертон Ригг. Мне необходимо иметь возможность приходить в табор и покидать его, когда я захочу. — Она остановилась, чтобы перевести дух.

— Я понимаю, — тихо сказал Уильям. Он снова ощутил прилив нежности и сочувствия к этой девушке. — Я знаю, что это такое — быть вдали от дома, не иметь возможности приезжать туда, не видеть своих родных…

Ему было всего тринадцать, когда его насильно увезли из Рукхоупа и оставили под опекой английского короля. Он снова увидел своих родных — мать, брата, кузенов и сестру, — когда уже стал мужчиной.

Уильям смотрел на туман, поднимающийся над вересковыми пустошами. Он вспомнил тот ужасный, холодный день, когда ехал под конвоем через долину, через несколько часов после гибели его отца. Боль этих воспоминаний жила в его сердце. Боль одиночества и безысходного отчаяния. А потом он увидел — и это воспоминание тоже навсегда осталось с ним — Арчи и Тамсин Армстронгов, сидящих вместе на одной лошади на гребне холма. На таком же гребне, на каком сейчас остановились он и девушка. Перед его глазами возник их прощальный жест. Он помнил, как они смотрели на него. Они были словно стража, стоящая в почетном карауле. Уильям почувствовал, как в нем, как и тогда, вновь расцветает чувство благодарности за их дружеский привет и любовь в то время, когда он больше всего в них нуждался.

Он глубоко вздохнул.

— Так ты решила выйти за того цыгана? Встать с ним вместе в центр каменного сердца? Это то, что ты хотела сказать мне? — спросил он, чувствуя, как его охватывает паника.

Девушка резко затрясла головой, в ее глазах стояли слезы. Она смахнула их тыльной стороной правой руки.

— Нет, — сказала она, — я не согласилась стать его женой. Я никогда бы не смогла сделать это. Но я дала согласие… — Тамсин всхлипнула и тут же закрыла рот рукой, пытаясь сдержать рыдания.

Уильям почувствовал непреодолимое желание дотронуться до нее, сжать ее в своих объятиях. Не для того, чтобы удовлетворить свою страсть, которая вспыхивала в нем, едва только Тамсин оказывалась поблизости, а чтобы утешить ее, уверить в своей защите. Он знал, что рука, протянутая в знак сочувствия, плечо, на которое она могла опереться, пара ласковых слов смогут хоть немного уменьшить ее боль и печаль. Но он также знал, что она слишком горда, слишком сильна, чтобы позволить себе принять его утешение.

Девушка отерла рукой слезы и, гордо вскинув голову, подобрала поводья и направила лошадь вниз по пологому склону.

Уильям последовал за ней. На пустом перекрестке Тамсин остановилась. Мужчина тоже остановился. Она вздохнула, спешилась и пошла к Кругу Сердца. Уильям тоже соскочил с лошади, подошел к девушке и встал рядом с ней. Он заметил, что ее глаза снова наполнились слезами.

— Тамсин… — Он подошел ближе, не в силах удержаться от того, чтобы коснуться ее, положить руки на ее плечи. — В чем дело? Что произошло между тобой и твоими родными?