Наверное, она права. Мне хотелось жить в Калабасасе из-за чистого воздуха и хороших школ, но если я стану разгуливать здесь в спортивном костюме из супермаркета, у соседей наверняка появятся вопросы. А если мои друзья с северной окраины начнут удивляться свалившемуся на меня богатству, Эван велел сказать, что мой муж застраховал свою жизнь на кругленькую сумму. В этом нет ничего необычного, заверил он. Правда, друзья ко мне так и не наведались. Я написала знакомым по пятничным танцам и паре мамочек из школы Саванны, что мы переезжаем, и попрощались мы по телефону. О родственниках, которые будут что-то вынюхивать, я тоже не беспокоилась — мой брат умер, а родители фактически отказались от меня, когда я забеременела до свадьбы.

Что касается родственников мужа, у него их было мало — только дедушка и бабушка, которые его воспитали вместо матери, забившей на свои родительские обязанности. Когда он ушел в армию, бабуля и дедуля переехали в Аризону и с тех пор внуком не интересовались. Мы даже открыток на Рождество от них не получали, так что не стали сообщать им о перемене адреса. Мы с мужем и Саванной жили как на острове. Раньше это меня печалило, но сейчас пришлось как нельзя кстати.

— Пожалуйста, будь осторожна, — предупредила я Саванну, глядя на ее вместительную кожаную сумку «Неверфулл». — Нужно ограничить траты.

Я не следила за ее расходами, но видела множество пакетов из магазинов и решила, что пора высказаться по этому поводу. Я понимала, что так она пытается заглушить боль, и не хотела читать ей нотации, разве что пыталась дать ей время подумать и помочь найти способ выразить горе более открыто.

Саванна лишь пожала плечами.

— Как по мне, можно тратить сколько угодно. Всегда можно попросить еще.

Я попыталась представить, что значит это «еще». Яхта? Дом на пляже? Личный самолет? Желания безграничны, всегда есть трещины, которые нужно заполнить, и люди, с которыми ты себя сравниваешь. Но я никогда не стремилась к роскошной жизни. Никогда не смотрела программы, в которых из дурнушек делают красавиц, и не воображала, как щеголяю в дизайнерских туфлях. Мы и так уже получили больше, чем мне требовалось.

— Очень красивая сумка, — сказала я.

— Спасибо.

Мне хотелось добавить что-то еще, например, как я горжусь тем, какая Саванна сильная, но я не могла подобрать слова. Между нами теперь стоял густой туман, и я задыхалась в нем всякий раз, когда открывала рот. Наш маленький остров выдержал немало штормов — позднее возвращение домой, плохие оценки, украденные золотые сережки, — но мы всегда могли поговорить друг с другом о чем угодно. А теперь эта катастрофа выбила почву у нас из-под ног. Мы барахтались в соленой воде, мою дочь стремительно относило от меня течением, а я понятия не имела, как переплыть образовавшийся между нами океан.

Я смотрела, как Саванна складывает вещи в огромную сумку — блокноты, косметику, телефон, кошелек. Мне хотелось, чтобы у нее были красивые вещи, но также хотелось, чтобы она узнала ценность упорного труда, испытала удовлетворение, накопив на желаемое. Приближалось Рождество. Обычно я начинала покупать ей подарки с приходом учебного года. Мне нравилось выпытывать, чего ей хочется, а потом удивлять подарком, который был нам не по средствам, найденным на распродаже в торговом центре или онлайн. А самым желанным подарком для меня было ее лицо, когда она разрывала цветную упаковочную бумагу. И теперь, глядя, как она кладет последние предметы в сумку за две тысячи долларов, я задумалась, зачем богачи вообще дарят подарки на Рождество. Какой в этом смысл, если и так можешь купить все, что хочешь?

Может, это эгоистично, но меня огорчило, что я больше ничего не могу ей дать.

— Смотри! — воскликнула она. — Все влезло!

При мысли о том, какие ценности я прививаю дочери, в горле у меня встал комок. Да, Саванна согласилась на эти условия, пока я была подключена к аппарату искусственного дыхания, но, придя в себя, я могла бы и разорвать сделку. Могла послать Богатея куда подальше, сказать, что уж лучше мы будем жить на улице, чем возьмем его кровавые деньги. Но я этого не сделала. Я слишком боялась того, что случится, когда закончатся деньги и еда, и у нас с Саванной останутся лишь горе и сожаления.

Я вспомнила, как учитель из воскресной школы говорил, что многое в нашей жизни бывает одновременно и благословением, и проклятием: без землетрясений у нас не было бы гор, не случись трагедии первородного греха, люди не обрели бы свободу воли. Так же и с Христом — его распяли, но смерть позволила ему вознестись и обрести вечную жизнь, став нашим спасителем.

Во что превратилась моя жизнь? Нескончаемый банковский счет — это еще какое, черт возьми, благословение. Но вот жить во лжи — самое страшное проклятие.

Мои личные благословение и проклятие тянули меня в разные стороны, как два питбуля, дерущиеся за кость. И с каждым днем чувство, что эти рычащие псы обязательно разорвут меня на куски, лишь усиливалось. Это лишь вопрос времени.

Ну а пока у меня есть «Луи Виттон».

Эван

Три месяца назад

— Выпить хочешь? — спросил меня Джек, наливая себе.

Он любил текилу, и той ночью пил «Патрон сильвер» с ломтиком лайма на кромке бокала.

— Нет, спасибо, — ответил я.

Я часто выпивал с ним во время этих ночных встреч, но, учитывая серьезность происшествия, счел это неуместным.

— Ну, а мне надо выпить, — сказал он и плюхнулся в глубокое кожаное кресло напротив.

Он не был крупным человеком и в огромном кресле выглядел почти ребенком. В пятьдесят лет он находился в отличной физической форме. Рубашки он носил на размер меньше, чтобы ткань обтягивала бицепсы и накачанную грудь. Иногда из-за его плотного расписания мы встречались уже за полночь, пока он занимался в личном спортзале. Я неловко сидел на скамейке с планшетом в руках и вдыхал резкий запах эвкалипта и резины. Но той ночью мы сидели в его кабинете, незаслуженно наслаждаясь уютом итальянских кожаных кресел.

— И как у нас дела? — спросил он.

— Сегодня я поговорил с той женщиной, — начал я.

Я объяснил, что ухватился за возможность повлиять на ее дочь-подростка, когда та вмешалась в переговоры, — в вопросах морали она, похоже, была гибче своей матери. Я намекнул, что вызвать дорогого хирурга, с моей стороны, оказалось просто гениально, ведь дочь явно хотела для матери лучшего. Рассказывать о том, как лежал той ночью без сна, проклиная себя за этот поступок, я не стал — адвокатам положено быть бесстрастными, держать свои чувства при себе.

— Та женщина, Холли, — продолжил я, — немного сопротивлялась, но думаю, она подпишет соглашение.

Джек кивнул и на долгое, трагическое мгновение уставился на свой бокал. Может, ожидал от меня чего-то еще. Когда он наконец заговорил, его голос звучал мрачно.

— Что там было, на месте происшествия? Ну, после…

То, что я оказался там еще до того, как Холли погрузили в машину «Скорой помощи», было не иначе как чудом. Я жил далеко от места столкновения, но случайно очутился поблизости — обедал с местным застройщиком. В Лос-Анджелесе катастрофически не хватает жилья, и Джек попросил меня поискать возможности для инвестиций в доступную недвижимость, ведь, как он любит говорить, нельзя же постоянно думать только о деньгах. Когда мне поступил срочный звонок, я как раз оплатил счет и уже направлялся к машине.

Я описал место происшествия Джеку как можно лучше, не позволяя себе проявлять эмоции. Мужчина, скорее всего, погиб сразу. Женщину сшибло, и она потеряла сознание, получив травму головы.

— Вряд ли она что-то видела, — сказал я. — К тому же у нее сотрясение, даже если она и видела, ее показания будут ненадежными.

Я старался, чтобы мои слова звучали отстраненно, равнодушно, как будто я ставил диагноз. Не только Джек был хорошим актером.

Он кивнул и спросил:

— А свидетели?

До сих пор не обнаружилось ни одного свидетеля, но я все равно с тревогой ждал развития событий.

— Когда я приехал, там было четырнадцать зевак. Видел ли кто-то из них само столкновение, непонятно, но я это отслеживаю.

Я вспомнил про мужчину, снимавшего на телефон, но решил об этом не упоминать. Раз видео до сих пор не разошлось по соцсетям, то это вряд ли уже произойдет.

Джек снова кивнул. Я понимал, что он обеспокоен, как и я. Но я хорошо представлял, кто был на месте происшествия. Я снял толпу на телефон, тщательно фиксируя лица и машины каждого зеваки поблизости. Нам повезло, что в пределах прямой видимости не было банков или государственных учреждений с камерами наблюдения вблизи перекрестка, я это проверил.

— А видеорегистратор? — выдавил он. — Что делать с ним?

Видеозапись — это проблема. Видеозапись в руках малолетней девчонки — проблема уже куда более серьезная. Чертовы подростки чуть ли не каждую минуту своей жизни транслируют в «Снэпчат», «Вотсап» или чем они там пользуются. Если Саванна решит опубликовать запись с регистратора, нам точно не поздоровится.

— Девочка отдала мне камеру с оригиналом записи, но…

Джек остановил меня взмахом руки. Мы оба понимали, что она куда умнее. В наш цифровой век если есть одна копия, то есть и тысяча. Саванна наверняка уже сохранила запись на разных гаджетах и в облаке. Есть только один способ не допустить распространения этого видео — сделать так, чтобы Саванна была довольна.