Глава 3

– И вот не успел корабль затонуть, как враги моего отца объявили его погибшим, – оживленно объясняла Пиппа.

Она неподвижно сидела на табурете в огороде. Запах цветущих пряных растений наполнял весенний воздух.

– Естественно, – заметил Яго глубоким вкрадчивым голосом. – И разумеется, твой папа вовсе не умер. И сейчас, когда мы судачим на эту тему, он сидит, наверное, где-нибудь на совете у ее величества королевы.

– Откуда вы знаете? – Вся засветившись в улыбке, Пиппа развернулась на табурете, чтобы лучше разглядеть собеседника.

Великан сидел под ветвями старого вяза, затенявшими дорожку в огород, и снисходительно слушал девушку, в его черных глазах отражалось безграничное сострадание.

– Я тоже люблю придумывать ответы на вопросы, от которых просыпаюсь по ночам, – ответил он, не выпуская из рук расческу.

– Ничего я не придумываю. Все было именно так, как я рассказываю, – отрезала она.

– Вот только рассказ твой каждый раз звучит по-новому, – урезонил он Пиппу с мягкой улыбкой, ни в чем ее не обвиняя. – Твой папа уже побывал пиратом, рыцарем, заморским принцем, искателем сокровищ и даже крысоловом. Ой, погоди, разве не при мне ты говорила О'Махони, что ты была зачата попом?

У Пиппы перехватило дыхание, плечи ее опустились. Конечно, она придумывала истории о том, кто она и откуда. Смотреть правде в глаза было немыслимо. И невыносимо.

Прикосновения Яго, когда он продирался гребнем сквозь ее спутанные волосы, как ни странно, успокаивали Пиппу. Он приподнял ей подбородок и долго, словно скульптор, всматривался в ее лицо.

Затем прищурил один глаз и начал щелкать маленькими ножницами, теми самыми, которые она все собиралась украсть из стола на кухне.

– Твои истории очень хорошие, милая крошка, но они так и остаются только историями. Я тебя понимаю, потому что и сам когда-то поступал так же. Случалось, просыпался среди ночи и пытался из обрывков воспоминаний собрать портрет своей матери. С ней я связывал все хорошее, что знал о матерях вообще, и очень долго она, выдуманная мною, была даже лучше земной, настоящей. Всегда лучше. Красивее. Нежнее. Добрее.

– Да, – прошептала она. – Так и есть, я понимаю.

Он закрутил ей челку волной из нескольких прядей. Ветерок игриво трепал кудряшки.

– Мама жила в моих мечтах. Она была мне очень нужна. Каждый раз, когда мне бывало совсем плохо.

– Расскажите, когда вам было совсем плохо, – попросила она, зачарованно глядя, как мастерски работают его руки, коричневые снаружи и с белыми нежными ладонями.

– То было рабство, – ответил он. – Работа с утра до ночи до изнеможения, когда я замертво падал, а меня били, чтобы я снова работал. У тебя тоже есть мама, которая живет в твоих мечтах?

Пиппа закрыта глаза. Любящее лицо улыбалось ей. Тысячи ночей она провела, воображая своих родителей, пока они не стали такими, как ей хотелось бы. Красивыми. Мудрыми без изъяна. Безупречными во всем, кроме одной малюсенькой детали. Они как-то умудрились случайно потерять свою дочь.

– Да, и у меня есть такая мама, – подтвердила она. – И отец тоже. Мои истории меняются, но они – никогда. – Она открыла глаза и увидела, что он внимательно рассматривает ее изучающим взором. – А О'Донахью? – спросила она, притворясь, будто это всего лишь праздное любопытство.

– Его отец умер, вот почему Айдан теперь глава клана. Мать его тоже умерла, но его… – Он оборвал себя на полуслове. – Я и так много уже порассказал.

– Почему вы так преданы О'Донахью?

– Он подарил мне свободу.

– Так вы были его рабом?

Яго рассмеялся, и лицо его расцвело, словно какой-то неведомый цветок с его родного острова.

– Нет, мы встретились позже. Меня погрузили на корабль, следовавший из Сан-Хуана, что по другую сторону океана, ну, моря, чтобы доставить в Англию.

Меня отправили в подарок одной знатной даме. Мой хозяин жаждал ее удивить.

– В подарок? – Пиппа едва усидела на месте. – Вы хотите сказать, как чашку, или солонку, или ручного горностая?

– Ты упрощаешь, но почти так. Корабль потерпел крушение у берегов Ирландии. Я уплыл подальше от своего хозяина, хотя он и взывал о помощи.

Пиппа подалась вперед, заинтригованная:

– Он умер?

– Утонул. – Яго кивнул. – Я видел. Это удивляет тебя?

– Да! Вода была очень холодной?

– Совсем холодной. – Он засмеялся. – Я поплыл к острову, позднее узнал, что он назывался Скеллинг-Микаэл, там встретил пилигрима в замызганной мешковине, который посещал древние усыпальницы.

– О'Донахью Map в грязных лохмотьях?!

– Тот бродяга тогда еще не был О'Донахью Маром. Но он помог мне, я согрелся и обсушился. Он стал моим первым и настоящим другом. – Тут черная ярость проявилась во взгляде Яго. – Когда отец Алдана увидел меня, он объявил себя моим хозяином, опять хотел сделать из меня раба. И Айдан позволил ему.

Пиппа схватила руками края табурета:

– Шакал! Подхалим, тряпка…

– Это была хитрость. Он заявил, что это он нашел меня. Отец согласился, думая, что таким образом повысит авторитет Айдана. Тот станет первым ирландцем, у которого есть черный слуга.

– Подлый тюремщик, лошадиный… – бушевала Пиппа.

– А затем Айдан освободил меня, – произнес Яго с насмешкой. – Он уговорил священника по имени Ревелин выдать мне бумаги. В тот же день Айдан пообещал, что поможет мне вернуться домой, когда мы оба вырастем, и поплывет вместе со мной.

– Зачем же возвращаться туда, где вы были рабом? И почему Айдан захотел поплыть вместе с вами?

– Потому что я люблю свою родину и я – свободный человек. Там осталась девочка по имени Серафина… – Голос его дрогнул, и он встряхнул головой, словно хотел прогнать какие-то мысли. – Айдан же хотел поплыть вместе со мною, потому что он очень любит Ирландию, чтобы оставаться здесь. – Яго продолжал возиться с ее кудряшками на затылке.

– Если он так любит Ирландию, то почему же он хочет оттуда уехать?

– Если тебе повезет узнать его получше, ты все поймешь. Ты когда-нибудь видела, как умирает любимый тобой человек?

Она кивнула, спазм прихватил ее горло, мысли устремились к Меб.

– Я была самой-самой несчастной в тот день.

– То же самое происходит с Алданом и с Ирландией, – пояснил Яго.

– А зачем он приехал сюда, в Лондон?

– Его вызвала королева. Официально он здесь, чтобы подписать договоры о присоединении и уступить власть. Ведь он правитель ирландского клана, и у него титул лорда Кастелросса. Но на самом деле ее чрезвычайно интересует наш замок Росс. Она хочет знать, как после ее запрета на строительство крепостей этот замок все же оказался достроен.

– Она очень сердита на Айдана?

Для Пиппы и таких, как она, само употребление местоимения «она» применительно к ее величеству королеве Елизавете было верхом вольности, поскольку она для них оставалась скорее символом, а не женщиной из плоти и крови.

– Королева заставляет его ожидать аудиенции уже полмесяца. – Яго заставил девушку встать с табурета. – Ты прелестна, как цветок окаса.

Она потрогала свои волосы. На ощупь они были совсем другими: мягкие, ровные и легкие, как ветер. Надо будет сходить на Харт-стрит и посмотреть на свое отражение.

– Вы сказали, что, когда встретили Айдана, он еще не был О'Донахью Маром? – напомнила она.

– Его отец Ронан носил этот титул. Айдан стал лордом Кастелроссом после смерти отца.

– А как умер его отец?

Яго подошел к двери кухни и открыл ее.

– Спроси об этом у Айдана. Это не моя история.

– Яго говорит, это вы убили своего отца.

Айдан подскочил, как будто Пиппа ткнула его головешкой в спину:

– Что он говорит?

Пряча свой страх, она прохаживалась по большой зале дома Ламли. Где-то вдали зловеще громыхал гром. Айдан сжал кулаки, лицо его потемнело и напряглось. Внутренний голос подсказывал девушке, что надо бежать, но она заставила себя остаться.

– Мой господин, вы слышали мой вопрос? Если вы собираетесь оставить меня при себе, я должна знать наверняка, правда ли это. Так это вы убили своего отца?

Он взял в руки железную кочергу. Только одно слово на гаэльском вырвалось у него, когда он ударил по огромному чурбаку, тлеющему на решетке.

– Яго сказал… – Пиппа вдохнула воздуха для храбрости.

– Яго ничего такого сказать не мог.

Она вышла из тени, подошла к камину и встала подле Алдана, молясь, чтобы он разрушил ее подозрения.

– Так это были вы, мой господин? – прошептала она.

Он так быстро повернулся к ней, что сердце ее ушло в пятки. В миг железная кочерга оказалась на полу, и он схватил ее за плечи. Спиной Пиппа уперлась в каменную колонну. Его разъяренное лицо нависло над ней. Сама она оставалась в тени, но видела, как огни камина отражаются у него в зрачках.

– Да, будь проклято твое любопытство! Хочешь знать? Знай! Это я убил его.

– Что-о-о? – Она вся дрожала в тисках его рук.

– А разве ты ждала услышать что-то другое? – Айдан отпустил ее плечи и отвернулся к камину.

Он зажмурился и уткнул лицо в ладони. Тот последний, неистовый спор всплывал в памяти, чтобы растеребить и без того не заживающую рану в его душе.

Он резко развернулся к Пиппе с единственным желанием выкинуть ее вон из зала, из дома Ламли, из своей жизни. Девушка сделала шаг вперед, и Айдан замер на месте, напрочь забыв о своем намерении.

– Господи, что это Яго сотворил с тобой?! – воскликнул он.

– Ему пришлось повозиться, – смутилась девушка. Чуть дрожавшей рукою Пиппа поправила волосы, которые красивыми кудряшками обрамляли ее пытающие щеки. Набравшись храбрости, она выдохнула: – Вы пытаетесь уйти от ответа. И все-таки – отцеубийца вы или нет?

– Это зависит от того, у кого ты спрашиваешь. – Он уперся руками в бедра.

Она непроизвольно повторила его агрессивную позу, совсем как маленький сказочный злой карлик эльф перед великаном.

– Я спрашиваю вас.

– Я тебе уже ответил.

– Но то был неправильный ответ. Я требую объяснений.

– Не вижу нужды объясняться со случайными встречными, – парировал он, с тревогой ощущая в себе небывалое влечение к ней.

– Мы не первые встречные, ваше высокомерие, – язвительно заметила девушка. – Разве не вы сегодня утром сначала раздели, а затем одели меня, не допустив ко мне даже служанку?

Он вздрогнул от воспоминаний. Под обликом маленького эльфа скрывалось нежное женское тело, которого он страстно желал. Он не отрицал в себе этого желания, но и не уступал ему. Под лохмотьями нищенки оказалась одна из тех женщин, ради которых мужчины блистают отвагой, убивают драконов и идут на смерть с улыбкой на устах. Но он не мог себе позволить ни одно из этих безумств.

– Считают, смерть Ронана О'Донахью была случайной, – мрачно заметил он.

– А вы как считаете? – настаивала Пиппа.

– А я считаю, что тебя это не касается. А если ты будешь продолжать настаивать на этом разговоре, мне придется с тобой что-то решать. Окончательно и бесповоротно.

Она фыркнула, ясно поняв тщетность его угроз. Он не привык к женщинам, которые его не боялись.

– Если бы у меня был отец, я бы его окружила заботой.

– Так у тебя же есть отец. Герой войны, помнишь?

– Ах он. – Она явно растерялась. – Да, конечно.

Айдан ударил кулаком по каменной стене и произнес, почему-то обращаясь к родовому гербу Ламли, висящему на стене:

– И что же мне с ней делать?

Ветер порывисто бился в окна. Айдан оторвал взгляд от герба, обошел вокруг девушки, нависая над ней и не спуская с нее гневного взгляда.

– «Делать» со мной? – Девушка судорожно оглянулась через плечо на дверь.

– Не можешь же ты оставаться здесь вечно, – произнес он. – Я не напрашивался тебе в покровители.

При этих словах чувство глубокой вины пронзило его. Айдан не привык поступать жестоко с беззащитными женщинами.

Девушка же даже не удивилась. Она как-то затравленно и осторожно смотрела на ирландца и походила на собаку, привыкшую к пинкам.

– Я вовсе и не напрашивалась. Возьму и вернусь обратно к Дову и Мортлоку.

Он вспомнил сомнительного вида сотоварищей Пиппы с площади у собора Святого Павла: потного и грязного Дова и бледного как покойник Морт-лока.

– Они, наверное, сходят с ума от беспокойства за тебя?

– Эти-то? – Пиппа фыркнула и с безучастным видом начала стучать кочергой по чурбаку в камине, норовя попасть в его сердцевину. – Если их и беспокоит мое отсутствие, так из-за того, что некому больше собирать зевак. Они мастаки только по части срезания кошельков.

– Я не могу позволить тебе вернуться к ним. – Айдан сам удивился своим словам. – Я подыщу тебе… – он задумался, – место при какой-нибудь состоятельной даме.

– Фу-ты, это вы в самую точку, – опять фыркнула Пиппа и, горько усмехнувшись, вернула кочергу на место. – Самое то для меня. – Всю жизнь мечтала возиться с дамским бельем, стелить постель и наливать дамочке вино.

– Что ты бормочешь, разве это занятие не лучше, чем шляться по улицам? – Рассерженный, он подошел к столу и налил себе в бокал вина. В окне сверкнула молния, четко прочертив холодным светом ночное небо.

– Сравнили тоже!

Она пересекла комнату, положила ладони на стол, оперлась на них и посмотрела ему прямо в лицо.

– Послушайте. Я же живу на подмостках, я развлекаю публику. Я актриса, и хорошая!

Он это уже заметил. Пиппа талантливо имитировала любой акцент, могла повторить любое движение с врожденным изяществом, в доли секунды могла войти в образ и меняться настолько, что казалось, это другой человек.

– Я не просила вас забирать меня с площади у собора Святого Павла в свою жизнь, – заявила она решительно.

– Что-то не припомню возражений с твоей стороны, когда я спас твои уши от колоды.

Он пригубил вина.

– Я быта голодна. Но это вовсе не значит, будто вы можете мною распоряжаться. Вот еще напридумали! – Пиппа презрительно щелкнула пальцами. – Да я запросто найду себе место, если вздумаю.

Она стояла так близко от него, что он мог разглядеть, как дергается ямочка у нее на левой щеке. От нее пахло мылом и свежим бельем, высушенным на солнце. Чистые, уложенные в прическу волосы поблескивали золотыми нитями в свете от камина.

Он отпил еще глоток вина. Затем очень медленно и осторожно поставил бокал на стол и протянул руку, чтобы дотронуться до легкого локона, упавшего ей на щеку.

– Как мало надо, чтобы просто выжить, – тихо заговорил он. – Ты никогда не мечтала о чем-то большем?

– Проклятье! – Девушка оттолкнулась от стола и повернулась к нему спиной. Необузданная, разрывающая сердце гордость сквозила во всем ее облике от головы до пят, в малейшем движении. – Прощайте, ваша милость. Благодарю вас за наше непродолжительное знакомство. Мы больше никогда не увидимся.

– Пиппа, постой…

Под шелест юбок, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство, она устремилась прочь, исчезая в темноте монастырского двора, примыкавшего к аптечному огороду. Айдан не смог объяснить себе, почему вид уходящей от него женщины вызвал у него в душе болезненный всплеск чувства вины и сожаления.

Он выругался, допил вино и стал широкими шагами мерить комнату. У него было много дел, гораздо более важных, чем судьба наглой уличной актрисы. Войны кланов и вылазки англичан рвали его землю в клочья.

Все, чего он добился в ходе переговоров, – шаткий и непрочный мир. И самое печальное – он заплатил за это решение слишком дорого. Он купил мир слишком дорогой ценой.

Эта мысль невольно вернула его к Пиппе. Неблагодарная маленькая бродяжка. Пусть проваливает в свою комнатенку и дуется на него, пока не образумится.

Вдруг он понял, что она не из тех, кто станет угрюмо сидеть и переживать, она начнет действовать. Она и выживала, и сводила концы с концами только благодаря действию.

Зазубренная молния прорезала небо как раз в тот момент, когда он об этом подумал. Швырнув бокал из-под вина на пол, он бросился вон из дома по направлению к монастырю братства крестоносцев, пробежал по галерее к ее келье и резко распахнул дверь.

Пусто. Айдан пересек трапезную и вышел на улицу. Он оказался прав. Вдали он увидел Пиппу, спешившую по обрамленной деревьями широкой дороге в направлении Вудроф-Лейн и вселявшему суеверный ужас району вокруг Тауэр-Хилл. Вырвавшийся на свободу ветер шевелил переплетенные кроны каштанов. Облака медленно наплывали и сгущались, погружая все вокруг в темноту. Он вздохнул. В воздухе пахло надвигающимся дождем, доносились слабые раскаты далекого грома. Где-то опять сверкнула молния.

Она прибавила ходу и уже почти бежала.

«Обернись, – мысленно обратился он к девушке. – Обернись, посмотри на меня».

Но вместо этого Пиппа приподняла юбки и побежала.

С того места, где стоял Айдан, казалось, будто рука Господа распорола облака и ниспослала пучок огня вниз, на землю, чтобы уничтожить сердце Лондона. Раскаты грома создавали впечатление, что раскалывается земля. Тучи как будто прорвало, и начался дождь.

Не раздумывая ни секунды, он рванулся в самую гущу разбушевавшейся стихии. Дождь швырял в него огромные холодные капли, тяжелые серые тучи снова рассекла молния. Он прикрыл глаза от ливня рукой и начал всматриваться в пропитанные водой сумерки. Канава посреди улицы уже переполнилась и превратилась в полноводный поток, наполненный нечистотами большого города.

Тут и там люди искали укрытия, но темень поглотила Пиппу. Он громко позвал ее по имени. Буря заглушала его голос. Рыча проклятия, он начал методичные поиски по обеим сторонам дороги, в переулках, что попадались ему на пути, удаляясь то южнее к реке, то западнее – в сторону собора Святого Павла.

Буря нарастала, ветер мешал идти, рвал одежду. Утопая по колено в грязи, он продолжал поиски.

Он углубился уже далеко на запад, выкрикивая ее имя и проглядывая все улочки.

На какой-то мрачного вида улице ветер сорвал со стены дома поблекшую рисованную вывеску. Вывеска ударилась в дверь, ведущую в подвал, затем отлетела куда-то в сторону и застряла на куче древесных опилок.

Айдан услышал слабый приглушенный плач. С нахлынувшей надеждой он отодвинул вывеску и расшвырял опилки.

Там сидела Пиппа, уткнув подбородок в колени и сжав голову руками. Опять грянул гром, она вздрогнула, словно ее ударили хлыстом.

– Пиппа. – Он тронул ее за трясущееся плечо. Она вскрикнула и подняла голову.

Сердце Айдана забилось. Ее застывшее от ужаса лицо, залитое дождем и слезами, казалось белым в сумраке бури. Страх ослепил ее, она его не узнавала. Такой взгляд, полный безумного ужаса, он видел только раз в жизни: на лице своего отца перед самой смертью.

– Пиппа, очнись, с тобою все в порядке?

Она не отозвалась на свое имя, но пробубнила что-то неразборчивое. Бессмысленный бред или она говорила на другом языке?

Потрясенный, он схватил девушку в охапку, прикрыт своим плащом и, прижав к груди, нагнулся, чтобы и головой прикрывать от дождя. Она не сопротивлялась, наоборот, прильнула к нему, словно их носило по волнам бушующего моря. Он ощутил в себе страстное желание защищать эту девушку. Никогда не ощущал он жизнь так остро. Ему было ниспослано уберечь эту маленькую бродяжку в своих объятиях.

Но она все так же не узнавала его, даже когда они вернулись в дом Ламли. Девушку, называвшую себя Пиппой Трюхарт, одолевали сонмы демонов.

И Айдан О'Донахью оказался перед необходимостью одолеть их всех.

«Задраить все люки тесом! Закрепить штурвал! Держать по ветру!»

У мужчины в бушлате был странный хриплый голос. Он сердился или был чем-то напуган. Совсем как папа, когда его лоб пылал от жара и его уложили в постель и никого к нему не пускали.

Она прижалась к мохнатой шее своего пса и посмотрела на няню, сидевшую в другом углу этой мрачной каморки. Нянины пальцы судорожно перебирали розовые жемчужины четок (тех самых, которые та спрятала от мамы, ведь мама была реформисткой). Няня повторяла одни и те же слова: «Пресвятая Мария, Пресвятая Мария, Пресвятая Мария».