— Вы Сара, так ведь?

В тупике стоит маленький старичок. Вязаный кардиган, сухая, как пергамент, кожа, скрюченные артритом пальцы. Она узнала этого мужчину. Он живет в доме на углу, его жена рассылала рождественские открытки всей улице — жена умерла два, может, три года назад, и открытки перестали приходить, а мужа с тех пор они почти не встречали, но сейчас его имя совершенно вылетело из головы. Да это и неважно. Ничто не мешает захотеть довериться ему, как когда-то она могла прийти к своему дедушке, еще в те времена, когда пара ободранных коленок — худшее, что мог принести день. Она кивает, отвечая на вопрос, который не может вспомнить, и сует телефон в карман.

Сосед с явным трудом, медленно и неуверенно, шаркающей походкой подходит ближе. На лице его отражается беспокойство.

— В чем дело?

Она трясет головой, не в силах произнести это вслух, не в силах позволить кошмару стать реальностью.

— А ну-ка, — произносит мужчина, оглядывая пустую улицу, — давай поднимем тебя с дороги, ладно?

Он протягивает ей руку, скрюченную, как клешня, и у нее нет другого выхода, кроме как опереться на нее, хотя Сара замечает, как старик морщится от боли при этом. Одной ей не справиться. Если он предлагает ей руку, превозмогая свою боль, то и она сможет встать на ноги. Она поднимается, едва не опрокидывая его на себя, слыша, как он резко выдыхает, зато Арчи наконец перестает завывать, заинтересовавшись новым персонажем этой странной сцены.

— Что такое? — спрашивает мужчина. — Что стряслось?

Сара судорожно всхлипывает.

— Д… — запинается она, — д… д… — а затем замолкает, приоткрыв рот. Не обращайся за помощью. Она делает медленный осторожный шаг назад. — Мой… Дюк.

Сосед — Роджер? Роберт? — слегка хмурится, силясь разобрать. Он оглядывается на оставшуюся открытой дверь ее дома в конце тупика.

— Дюк? Твой пес? Он выскочил на улицу? Он убежал?

Она качает головой… кивает… снова качает. Она озирается по сторонам. Новое чувство, повергающее в паранойю: подозрительность, чувство, что за тобой наблюдают, вызывает панику.

— Ладно, — медленно произносит он, — мы зайдем обратно в дом и попробуем позвонить…

— Нет! — с яростью кричит она, делая еще пару шагов прочь, обходя его и направляясь к своему дому. — Не надо мне помогать.

Он моргает, поднимая обе руки, и склоняет голову набок.

— Все хорошо, я просто пытаюсь…

— Не помогайте мне, черт возьми! — Арчи снова начинает завывать. — Я не просила у вас помощи! — И теперь, больше обращаясь в никуда, чем к нему: — Я не просила никакой помощи! Я ее не просила! Я не просила, черт возьми!

Старичок сбит с толку и невероятно обижен, она это прекрасно видит, и другая ее часть, та, что отвечает за рационализм, понимает, что потом ей будет стыдно, если это потом наступит, но сейчас все, о чем она может думать, — это заднее сиденье чужой машины, ее девочка и это жуткое сообщение извращенца.

Она поднимает руку, жестом приказывая соседу оставаться на месте, и продолжает идти так всю дорогу, спиной вперед, другой рукой сражаясь со своим ребенком. Мужчина не двигается с места и не пытается следовать за ней, с его лица не сходит обиженное выражение. Он так и стоит на том же месте в конце дороги, когда она пинком закрывает входную дверь, скрывая его от своих глаз.

И когда замок защелкивается и она проворачивает ключ, приходит еще одно сообщение, то самое, в котором ей велят достать одноразовый телефон.

19

Четвертый игрок

— Халид, ты должен мне помочь. — Ной заламывает руки. — Пожалуйста. Ты должен помочь ей.

Ной снова на Пигаль, в квартале красных фонарей, в подпольном офисе без окон. Воздух здесь кислый от запаха пота, под потолком беспрестанно грохочет музыка из клуба, расположенного наверху. Халид — владелец клуба. Он владеет еще какой-то частью города, правда, это не то, что он записывает в бухгалтерские книги. Письменные улики — не его стиль.

Конец ознакомительного фрагмента