— Молодец зверок, — похвалила Дэрин. — Погоди, дослужишься — сделаем из тебя мичмана.

— Н-да, — сказал Алек со вздохом. — Ему-то ты это обещаешь, а вот мне…

Укол ревности Дэрин оставила без внимания и открыла дверцу. В ответ на хлынувший наружу птичий гвалт орел-империал сильнее стиснул ей руку; острота когтей чувствовалась даже сквозь толстенную сокольничью крагу.

Дэрин повела Алека по приподнятому над полом трапу, выискивая внизу незанятое место. Мимо тянулись девять клеток (можно сказать, вольеров, так как высотой они были в два человеческих роста), три снизу и по три с обеих сторон. Мелюзга и посыльные птицы представляли сплошное мельтешение трескучих крыльев, в то время как боевые соколы, наоборот, сидели на своих насестах чинными рядами, игнорируя всю эту суетливую мелочь вокруг.

— Боже правый, — воскликнул за спиной Алек, — да это же дурдом!

— Дурдом, — эхом подтвердил Бовриль и с плеча Алека сиганул на ближний поручень.

Дэрин покачала головой. Алек и его люди подчас чувствовали себя здесь, на воздушном корабле, не вполне уютно из-за всей неопрятной суматошности Ноева ковчега, несравнимой с педантичной отлаженностью механизмов жестянщиков.

Экосистема «Левиафана» с ее сотнями взаимоперекрещивающихся живых цепочек была куда более сложна и прихотлива, чем любая хитроумная, но безжизненная машина, и, как следствие, несколько менее упорядочена. Но именно от этого, по мнению Дэрин, мир становится интереснее. У реальности нет приводных рычагов с шестеренками, а потому никогда не известно наперед, какие сюрпризы могут родиться из ее щедрого хаоса.

Лично Дэрин, скажем, никогда не рассчитывала, что когда-нибудь поможет осуществить революцию в стане жестянщиков, или что будет целоваться с девушкой, или втюрится в принца. Но ведь все это произошло, причем на протяжении какого-то месяца. А война между тем еще только начинается.

Наконец Дэрин заприметила клетку, недавно освобожденную птичниками, и завела в нее сверху загрузочный желоб. Помещать империала с прочими птицами не годилось, по крайней мере пока он не накормлен.

Одним быстрым движением она сорвала с голов колпаки и толкнула птицу по желобу вниз. Секунду та летела, кувыркаясь, как лист на ветру, затем приткнулась на жердочке покрупнее. Оттуда империал взялся сквозь прутья озирать соседей по неволе. Делал он это достаточно уныло, переминаясь с лапы на лапу. Интересно, в какой клетке он обитал у царя во дворце. Быть может, с золоченой решеткой, питаясь упитанными мышами, что подавались ему на серебряных блюдах, без запаха помета остального птичьего племени.

— Дилан, — окликнул Алек, — пока мы здесь одни…

Дэрин обернулась. Он стоял вблизи, глаза поблескивали изумрудной искрой. Самым сложным всегда было встречаться с Алеком взглядом, когда он, как сейчас, выглядел нарочито серьезным; тем не менее это ей удалось.

— Извини, что я нынче заговорил о твоем отце, — сказал он. — Я знаю, насколько это тебя до сих пор, должно быть, ранит.

Дэрин вздохнула. Может, просто сказать ему, чтобы он не думал об этом? Хотя это не так просто, особенно после того, как Ньюкирк высказался насчет ее дяди. Быть может, безопасней сказать Алеку правду — ну, хотя бы в той мере, в какой это допустимо.

— Извиняться не надо, — произнесла она. — Просто есть кое-что, о чем тебе следует знать. Той ночью, когда я рассказал тебе о том, что случилось с моим отцом, я объяснил тебе… как бы не все.

— В смысле?

— Ну… Артемис Шарп, он на самом деле был моим отцом, как я и рассказывал. — Дэрин сделала медленный вдох. — Но все в Воздушной Службе думают, что он мой дядя. — Алек, судя по виду, не мог взять в толк решительно ничего; совершенно непроизвольно с языка Дэрин начинала срываться ложь:

— Дело в том, что, когда я записался на службу, там уже служил мой старший брат Джасперт. Так что мы не могли говорить, что мы с ним братья. — Чушь собачья, само собой. Истинная причина была в том, что Джасперт уже рассказал своим сослуживцам, что из родных у него есть единственная младшая сестра. Брат, возникший как черт из табакерки, путал все карты. — И мы с ним притворились, будто мы двоюродные братья. Кузены. Понимаешь?

Алек сосредоточенно насупился:

— А у вас что, братья вместе служить не могут?

— Нет, если у них погиб отец. Видишь ли, мы у него единственные дети. И поэтому мы оба… — Она пожала плечами в надежде, что он эту околесицу проглотит.

— А-а, кажется, понимаю. Чтобы сохранить в целости семейное древо. Это очень правильно. И потому мать у тебя не хотела, чтобы ты шел в армию?

Дэрин мрачно кивнула (ну почему ложь всегда выходит такой чертовски запутанной?).

— Я не хотел впутывать тебя в обман. Но той ночью я подумал, что ты уходишь с корабля навсегда. Поэтому я поведал тебе не то, что обычно рассказываю остальным, а правду.

— Правду, — повторил Бовриль. — Мистер Шарп.

Алек поднял руку и коснулся кармана своей куртки. Дэрин знала, что там он держит грамоту от папы римского — ту самую, которая когда-нибудь может сделать его императором.

— Не волнуйся, Дилан. Я сохраню все твои секреты так же, как ты хранил мои.

Дэрин досадливо застонала. Вот эти самые слова Алека были ей ненавистны более всего. Потому что хранить все ее секреты ему было бы просто не по силам. Что, разве не так? Ведь он не знал самого главного из них. Лгать дальше стало невмоготу. По крайней мере, в таком количестве.

— Постой. — сказала она. — Я тут нагородил тебе с три короба. На самом деле братья служить могут. Тут дело в другом.

— Три короба, — с серьезным видом сказал Бовриль. Алек просто стоял, застыв лицом.

— Потому что истинную причину я назвать тебе не могу, — сокрушенно призналась Дэрин.

— Почему?

— Потому что… — Он принц, а она простолюдинка. И вообще, узнав, он рванет отсюда как угорелый. — Это уронит меня в твоих глазах.

Секунду он пристально смотрел на Дэрин, затем потянулся и доверительно взял ее за плечо:

— Дилан. Ты самый лучший из солдат, каких мне только доводилось знать. Юноша, на какого я хотел бы равняться, не будь я этим дурацким принцем. А потому думать о тебе плохо я не могу даже помыслить.

Дэрин с досадливым стоном отвернулась, всей душой желая, чтобы сейчас грянула тревога, или какая-нибудь атака цеппелинов, или гром с молнией. Все что угодно, лишь бы отвлечь ее от этого разговора.

— Послушай. — Алек убрал руку. — Даже если у твоей семьи есть какая-то темная тайна, кто я такой, чтобы ее судить? Да у меня, если хочешь знать, двоюродный дед состоял в заговоре с теми, кто убил моих родителей! А ты говоришь!

Ну как ему обо всем сказать. Он, как всегда, не так все понял. Дело здесь не в каком-нибудь там заплесневелом семейном секрете, а лишь в ней. в ней самой. Вечно он все путает. И так оно и будет, если только не выложить ему всю подноготную. А этого она не сможет сделать никогда.

— Алек, прошу тебя. Я не могу. И… Ой, у меня же сейчас урок фехтования!

Алек улыбнулся, такой терпеливый понимающий друг:

— Дилан, можешь мне открыться в любое время, как только захочешь. А до этих пор я тебя ни разу об этом не попрошу.

Дэрин молча кивнула и так же молча шла весь обратный путь впереди.

— Что-то вы нынче припозднились с моим завтраком, а?

— Прошу прощения, ваша светлость, — процедила Дэрин, брякая поднос на стол графа Фольгера так, что кофе из кофейника частично выплеснулся на поджаренный хлебец. — Ну, так вот он. — Граф озадаченно приподнял бровь. — И газеты ваши, вот они. — Дэрин сердито указала глазами на торчащие у нее под мышкой газеты. — Доктор Барлоу специально для вас приберегла. Хотя ума не приложу, с чего уж она с вами такая любезная.

Фольгер вынул газеты, затем аккуратно взял намокший кусочек хлеба и с задумчивостью на него поглядел: — Н-да. Что-то вы нынче с утра в довольно воинственном настроении, мистер Шарп.

— Да так, дел по горло, — буркнула Дэрин. Понятно, что из себя ее вывело вранье, которое пришлось выслушать от нее Алеку, но вину почему-то хотелось свалить на графа. — На фехтование у меня нет времени.

— А жаль, — вздохнул тот. — Вы подаете неплохие надежды. Для девушки.

Дэрин насупилась. Часовых у кают жестянщиков больше не выставляли, но кто-нибудь, проходя по коридору, мог случайно услышать. Яростно пройдя по каюте, она захлопнула дверь, после чего вернулась к титулованной особе. На корабле Фольгер был единственным, кто знал о ней правду, но обычно проявлял осторожность, чтобы та не вышла наружу.

— Чего вам нужно? — спросила Дэрин негромко.

Граф с деликатным аппетитом налегал на завтрак и на Дэрин не смотрел:

— Я обратил внимание, что экипаж, похоже, к чему-то готовится.

— Ну да. К нам утром поступило сообщение. От царя.

— Да вы что? — Фольгер с живым интересом поднял глаза. — Мы что, меняем курс?

— Боюсь, это военная тайна, — хмуро ответила Дэрин. — Никто ничего не знает, кроме офицеров, ну и ученой леди, наверно. Алек ее спрашивал, но она ничего не сказала.

Граф задумчиво намазывал на подмокший хлебец масло. За тот месяц, что Дэрин скрывалась в Стамбуле, доктор Барлоу с графом в чем-то определенно сошлись. Доктор заботилась о том, чтобы он был в курсе сводок с театров военных действий, а Фольгер делился с ней размышлениями о политике жестянщиков и их стратегии. Однако сомнительно, чтобы на заданный сейчас вопрос ученая леди дала бы ответ. Слухи, в том числе газетные, это одно, а запечатанная депеша из дворца совсем другое.