Перенеся ее на кухню, я после недолгих раздумий положил ее на диван. Это был итальянский диван с очень низкими подлокотниками и плавно изогнутой спинкой, на котором можно было спать. Из последних сил я уложил на него половину Каори и попытался отдышаться. Казалось, у меня перед глазами лежит странный комбинированный фотоснимок.

Под люминесцентным светом лицо Каори выглядело совсем привычно. Она как будто сладко спала обнаженной. Только нижняя половина ее тела исчезла в ином измерении или спряталась по ту сторону зеркала. Эта инсталляция, причудливая, волнующая, была прекраснее любого произведения искусства. Отвести взгляд было невозможно.

Вдоволь налюбовавшись, я вернулся в ванную за нижней половиной Катори. Подтащив ее за лодыжки, я кое-как взял ее на руки, уложил на диван и приладил к месту разреза на верхней половине Каори.

Удивительно. Разрезы на двух трупах были одинаковой величины и почти идеально смыкались. Словно их тела были идентичны с самого начала.

Все было кончено. Я распластался на полу и несколько секунд жадно глотал воздух. Но мне захотелось взглянуть на свое творение, и я быстро поднялся на ноги. Сделав шаг назад, я залюбовался.

И вновь меня охватила дрожь. Что за чудо! Как заколдованный, я смотрел на тело, верхняя половина которого была женской, а нижняя мужской. Передо мной лежал статный молодой человек неземной красоты с волнистыми волосами, легким макияжем и чуть выпирающей грудной клеткой. Затем я взял в ванной мусс для укладки. Рукой я нанес его на волосы, обрамлявшие прекрасное лицо, и уложил их в стиле помпадур [Прическа помпадур — прическа обтекаемой формы с плоскими боками и затылком и объемным верхом, включая высокую челку. Хрестоматийный пример ее ретроварианта — Элвис Пресли в начале 1950 — конце 1960-х гг.].

Это был тяжкий труд, но оно того стоило. Какая же дивная, невероятная вещь у меня получилась! Ради нее я был готов на что угодно — даже повторить все сначала. Я напрочь забыл про усталость в теле. Прелестное лицо Каори идеально смотрелось с этим телом. А пенис Катори превосходно сочетался с этим лицом.

Силы были на исходе, но я достал мелок из стола под книжными полками и нарисовал на стенах и полу вокруг дивана двенадцать знаков зодиака. В «Токийском Зодиаке» говорилось, что далее нужно сварить в котле немного мяса жабы и ящерицы, но поскольку идти на улицу и собирать их я бы уже не смог, то нарисовал и их фигурки. Однако этого мне показалось недостаточно, поэтому я отрезал немного плоти от тел Каори и Катори, кинул ее в кастрюлю с водой и поставил на газовую плиту.

Теперь мое тело окончательно обессилело. Я повалился на кровать лицом в подушку и начал зачитывать воскрешающее заклинание из «Токийского Зодиака».

О инфернальная, земная и божественная Бомбо, приди!
Божество, бродящее в ночи, где сходятся все пути.
Враг света, друг и помощник мрака,
Кому по душе песий вой и алая кровь,
Кто крадется средь мертвецов во прахе надгробий,
Жаждущее крови, несущее ужас смертным.
Горго, Мормо, тысячеликая Луна,
Явись, о всемилостивейшая, к нашему жертвеннику.

Затем я снова произнес его с самого начала. Раз сто его повторил. Я мог читать его сколько угодно, ведь знал эти слова наизусть. Тем временем на плиту пролился кипяток. Но я поставил кастрюлю на медленный огонь, так что все было в порядке. Ее содержимое могло вариться хоть до бесконечности.

Раз за разом повторяя заклинание, я начал терять сознание. Голова шла кругом. Меня несло в неизвестность.

* * *

Когда я очнулся, с балкона доносились гадкие звуки кислотного дождя, разъедающего планету. Я пошевелился в кровати. Под боком было что-то твердое. С трудом продрав глаза, я подтянул предмет к себе. «Токийский Зодиак». Видимо, я задремал за книгой.

Я медленно перевернулся на спину. Лежа в темноте с полуприкрытыми глазами и туманом в голове, я некоторое время блуждал между сном и явью. Мое воображение рисовало закат, водные просторы с сотнями сверкающих пенных барашков и медленно дрейфующую доску. А на верху этой доски раскинулся я. Подложив руки под голову, я любовался, как голубое небо плавно окрашивалось в цвет индиго.

Вода куда-то неспешно текла. Я не был уверен, река ли это или море. Весел у меня не было, и я сдался на милость течения. Что меня ждало впереди? Смерть? Или простые человеческие радости? Кто знает. Но одно я понимал твердо: никакой надежды нет. Близилась ночь, и я почти не сомневался, что умру.

Но как я ни напрягал память, мне никак не удавалось вспомнить, чем я занимался днем. В полудреме я завороженно смотрел то ли сон, то ли фантазию, сотканную силой мысли. Фантазия, перетекающая в сон? Какое же странное ощущение. Еще шаг — и этот мир должен был меня поглотить. Но в этот самый момент я вдруг вспомнил, что делал перед тем, как провалиться в сон. Вспомнил все до мельчайших подробностей. Я совершил нечто чудовищное.

«О инфернальная, земная и божественная Бомбо, приди…» — пробормотал я себе под нос. Неужели я сам, своими руками сотворил все это?! Страшно подумать!

Не поворачивая головы, я перевел взгляд влево на диван, где лежал Катори. Длинные волосы, прическа помпадур. Сведенные ноги лежали прямо, руки были вытянуты по струнке. Он был абсолютно голым, его тело не было ничем прикрыто. Хотя за окном стояла весна, на него было как-то холодно смотреть. От стыда я не мог долго разглядывать его, поэтому продолжал протирать дыру в потолке, поглядывая на него лишь краем глаза.

«…Божество, бродящее в ночи, где сходятся все пути.
Враг света, друг и помощник мрака,
Кому по душе песий вой и алая кровь…»

Я не наделял эти строки никаким смыслом — против моего желания, словно по дурной привычке, они сами срывались у меня с губ.

Я чуть не вскрикнул. Обнаженная нога Катори дернулась. Повернуть голову в его сторону у меня никак не получалось. Тупо глядя в потолок, я наблюдал за ним боковым зрением.

«…Кто крадется средь мертвецов во прахе надгробий…»

Я не контролировал себя. Губы не слушались, исступленно произнося заклинание.

«…Жаждущее крови, несущее ужас смертным…»

Только я произнес эти слова, как глаза Катори широко раскрылись. Мое сердце пустилось галопом и подскочило к горлу. Перехватило дыхание, бешено пульсировали сосуды на висках. Глаза вытаращились и едва не вывалились из орбит. Я весь затрясся, но отвернуться не мог. Как идиот, я по-прежнему смотрел в потолок, косясь на пробуждающегося Катори. Слова хлынули сами.

«…Горго, Мормо, тысячеликая Луна…»

Катори медленно поднял голову и окинул удивленным взглядом свое нагое тело. Его нога потихоньку опустилась на пол. Неуверенно приподнялось туловище. Челка рассыпалась на мелкие пряди. Мной овладела паника. Глаза вылезли на лоб, дрожь охватила все тело до подбородка.

Катори сел на диване и недоуменно ощупал свои длинные, уложенные в прическу волосы. В его неподвижном взгляде читалась растерянность.

«…Явись, о всемилостивейшая, к нашему жертвеннику».

С последними словами я юркнул под тонкое одеяло и задрожал в темноте. Сколько же я так пробыл под ним? Казалось, прошла целая вечность. Хотелось, чтобы ничего не происходило, но в то же время чтобы кто-нибудь побыстрее поставил точку в таинственном ожидании.

Тут я почувствовал, как одеяло медленно зашевелилось, и зажмурил глаза до боли в веках. Секунд через десять я осторожно открыл глаза. В сумерках посреди волос с мягкими волнами надо мной парило обворожительное белоснежное лицо. Взгляд из-под длинных ресниц притягивал как магнит.

— Спасибо, Тота-кун, — нараспев прошептали прекрасные губы.

Я озадаченно склонил голову набок, не понимая, что это значит. А затем лицо наклонилось и попыталось поцеловать меня в губы. Перепугавшись, я отвернулся и вновь крепко зажмурился. Холодные, как у мертвеца, пальцы дотрагивались до моих щек и лба. Наконец меня оставили в покое, и к моей левой щеке прикоснулись ледяные губы.

Вот и все. Больше ничего не происходило, никаких страшных вещей. Щеку по-прежнему холодил поцелуй. Более получаса я не смел пошевелиться.

Мир тоже никак не менялся. Лишь из окутанного полумраком угла долго-долго доносились звуки кислотного дождя, заливавшего останки мира после ядерной войны. Поднявшись на ноги, я удостоверился, что в квартире никого не было.