— Меня вынуждает так говорить твоя реакция на вещи, которые не только я, но и множество других ученых считают здравым смыслом. Любой, кто взглянет на это сочинение, согласится, что у автора не все в порядке с головой. Рассудив, что все это скажут, ты восстаешь против здравого смысла и авторитетных взглядов чисто из принципа.

Я был с ним согласен. Однако Митараи, ничуть не смутившись, ухмыльнулся:

— Но вы не правы, сэнсэй. Хотя я очень хорошо понимаю ваш настрой.

— Поражаюсь, насколько упорно ты стоишь на своем. Ты ведь понимаешь, что этот бой для тебя заведомо проигрышный. В нашей игре ты сразу зайдешь в тупик.

— По моим прогнозам, этого не случится.

— Напрасно ты так. Кому угодно очевидно, что у тебя ничего не выйдет. Бессмысленная бравада. Эта книга — болезненный бред, который никак не мог произойти в реальности.

— Я уже предвкушаю удовольствие, профессор. Но оставим это пока в стороне. Мы говорили о времени исчезновения солнца. И как же наш герой его определил?

— По часам. Разве это не очевидно?

— По карманным часам, сэнсэй. Странно, не правда ли? Тота пишет, что ему двадцать один год. Молодые люди такого возраста обычно носят наручные часы.

— Да пусть ему двадцать один год или девятнадцать — что плохого в карманных часах? Такой уж у него редкий вкус.

— Ну хорошо, допустим так. Но кое во что верится с трудом. Сразу после этого монстр откусывает ему левую руку. Будь у него на руке наручные часы, они бы сломались или пропали. Но поскольку они были карманные, то уцелели.

Лицо профессора Фуруи снова приняло озадаченный вид.

— И какой смысл это говорить? Ну да, пожалуй, так. Опять скажешь, что это важно?

— В высшей степени важно. Ставлю эту деталь на третье место после воды и груди Каори.

— Ну что же, запомним его. Позже покажешь, на что способен. Мне кажется, ты намеренно отвлекаешь мое внимание странным поведением, выставляя в ряд свои кособокие фигуры.

— Всему свое время, профессор, — веселым тоном сказал Митараи, словно повар, перед которым разложены свежие ингредиенты. — Следующее. Рассказчик упоминает кнопку закрытия дверей в лифте дома.

— И что же в этом необычного? Зачем это обсуждать? — профессор наконец рассмеялся.

— Не соглашусь с вами. Меня этот нюанс удивляет. Дальше у нас сцена с расчленением двух трупов. Нам обоим, сэнсэй, доводилось проводить вскрытие. Согласитесь, описание поразительно реалистичное. Человеку без подобного опыта даже в голову не придет, что из трупов сочится жировое вещество. Будь это сон по Юнгу, описание этой части было бы менее ярким и детальным.

— Согласен, эта часть до странного длинная. Раз это сон, то он должен быть попроще.

— И, наконец, вот что. Тоже крайне важный момент. Расчленяя трупы, он потерял сознание, но спустя некоторое время пришел в себя и пошел умыться. Он набирает в раковину воды, споласкивает лицо и вытаскивает пробку. В этот момент он внимательно смотрит на водоворот. По его словам, вода закручивалась по часовой стрелке.

— И что из этого следует? — снова недоумевал Фуруи.

— В начале текста тоже говорилось про водоворот, однако тогда вода закручивалась против часовой стрелки.

Фуруи забрал брошюру у Митараи и перечитал ту часть.

— Да, ты прав. Но может ли это что-то значить? Вряд ли это так уж важно. Возможно, просто опечатка.

— Я так не думаю. Если ограничиться лишь этой фразой, то риск опечатки действительно есть. Но все остальные элементы загадки указывают на то, что ошибки нет.

— Вот как? — растерянно проронил профессор. Поскольку Митараи говорил одни странности, то он почти махнул рукой и не пытался изображать серьезную реакцию.

— Осталось у тебя еще что-нибудь?

— Нет, на этом все. А значит, мы начинаем партию, где каждый будет выстраивать свою комбинацию из размещенных им на доске фигур.

— Можно ли использовать фигуры противника?

— Конечно. Итак, сэнсэй, прошу вас. Первый ход за вами.

— Я уже давно заинтересовался этим сочинением, и у меня были кое-какие мысли на его счет. Но четкой картины событий мне пока что не удалось выстроить. Ты не против, если я буду сопровождать ходы своими размышлениями?

— Разумеется.

— Ты мыслишь весьма эксцентрично. Но и без этого язык не поворачивается сказать, что текст написан вменяемым человеком. Разумеется, мои суждения более сдержанны — я вижу здесь любопытные, извращенные идеи пораженного болезнью мозга. Если говорить о похожих клинических случаях, то отчасти шизофрению или, скажем, маниакальную депрессию помогает распознать то, осознает ли пациент свое состояние. Характерная особенность первой в том, что пациент отрицает свою болезнь, а второй — что больной воспринимает ее с излишним драматизмом. Эти записки наводят на многие мысли, но в первую очередь заставляют вспомнить катастрофу самолета авиакомпании Japan Airlines в феврале восемьдесят второго года. Командир воздушного судна применил реверс тяги [То есть обернул тягу двигателей против направления движения.], посадив самолет в Токийском заливе около аэропорта Ханэда. Более трех месяцев он находился на психиатрическом учете, в результате которого у него диагностировали параноидную шизофрению. Тогда активно спорили, было ли у него психосоматическое расстройство из-за сверхадаптации к общественным нормам или же шизофрения. У нашего автора я вижу признаки того же заболевания. Не проблем с психосоматикой, не маниакальной депрессии — параноидной шизофрении. Это тяжелое расстройство.

Если рассматривать его мозговую активность через триаду «рассудок — эмоции — воля», то необычностей, связанных с волей, не чувствуется. А вот что касается рассудка и эмоций, то здесь прослеживаются явные отклонения. В них и кроются причины его шизотимии [Шизотимия — тип характера с отдельными признаками шизофрении, для которого свойственны замкнутость, раздражительность при слабых проявлениях эмоциональной сферы.]. Первое, что я подозреваю, — аномалии миндалевидного тела [Миндалевидное тело — участок мозга, отвечающий за страх и агрессию.]. Например, даже если кошке полностью удалить конечный мозг [Конечный мозг — передний отдел головного мозга. Включает два полушария, соединенных мозолистым телом.], то при здоровом гипоталамусе [Гипоталамус — участок мозга, отвечающий за производство гормонов, терморегуляцию, половое поведение, контроль аппетита.] она проявляет агрессию. А если вживить ей электроды в определенную часть гипоталамуса и подавать по ним электрические импульсы, то она не только ведет себя агрессивно, но и нападает на поднесенную к ней мышь. Возникновение таких эмоций тесно связано с работой миндалевидного тела как части лимбической системы [Лимбическая система — структуры головного мозга, участвующие в регуляции эмоций, памяти, поведения, мотивации.]. Если повредить его, стимулировать электричеством или вводить в него химические вещества, то кошка ведет себя то агрессивно, то смирно. У нее растет половая активность, она начинает есть слишком много корма. Эмоции и инстинктивное поведение взаимосвязаны. Корм или присутствие особи противоположного пола вызывают положительные эмоции, и вблизи них у животных активизируются инстинкты. Я предполагаю, что за проявление эмоций отвечает гипоталамус, а миндалевидное тело, через которое информация поступает в гипоталамус, оценивает внешние стимулы и регулирует последующее инстинктивное поведение. По моим оценкам, у нашего пациента есть признаки аномалии в этом участке мозга.

Полагаю, ты слышал о таком известном эксперименте. Кошкам повреждали миндалевидное тело, после чего они начинали принимать корм за особь противоположного пола и проявляли половой инстинкт по отношению к нему. Шимпанзе вели себя похоже. В норме они испытывают страх, завидев змею или череп, однако если разрушить им миндалевидное тело, то они ведут себя абсолютно равнодушно. Таким образом, эксперимент показал, что эта область отвечает за оценку биологической значимости увиденного объекта и если повредить ее, то эта способность проявляется неадекватно либо утрачивается. Значит, эмоции у животных могут и быть проявлением такой оценки. Стимулы, воспринимаемые как полезные, вызывают положительные эмоции и заставляют приблизиться к объекту, а стимулы, которые воспринимаются как вредные, порождают негативные эмоции и бегство либо нападение. Такие функции мозга исключительно важны для выживания. Учитывая поведенческие особенности нашего пациента — стойкое отвращение к еде, глубокую эмоциональную привязанность к трупам, желание расчленить тело — его эмоции сильно отличаются от таковых у среднестатистического человека. Моя догадка состоит в том, что если изучить его случай более тщательно, то его чувствительность может оказаться симптомом патологических изменений в миндалевидном теле.

Фуруи говорил так, словно читал лекцию студентам. Митараи, не перебивая, внимательно слушал его со скрещенными на груди руками. Голос профессора был исполнен достоинства, свойственного лучшим специалистам Японии.

— Озвучу, вместе с некоторыми соображениями, и другой возможный вариант. Об эмоциях мы поговорили — теперь посмотрим на рассудок. Сейчас мне вспомнился эпифеноменализм. Как ты знаешь, о нем заговорили некоторые ученые в прошлом веке. Вульгарная теория, согласно которой мозг производит идеи почти так же, как печень вырабатывает желчь, а почки мочу. Продукт материалистического мировоззрения отчасти пересекается с эмерджентизмом [Эмерджентизм — теория, рассматривающая разум и сознание через идею о наличии у системы свойств, не сводящихся к сочетанию свойств ее элементов.]. И чем больше поразительных фактов мы узнаем о механике мозга — и рассудке, и эмоциях, и воле, — тем больше рискуем оказаться во власти этой теории. Сюда же можно отнести так называемый аргумент сна Рене Декарта [Рене Декарт (1596–1650) — выдающийся французский ученый, один из зачинателей западного философского рационализма, занимавшийся в т. ч. проблемами фундаментального устройства сознания; упомянутый аргумент излагается далее.] и попытки определить локализацию психики [Здесь С. Симада использует японское слово «кокоро», не имеющее точного эквивалента в русском языке и обозначающее разум, чувства, волю и память в единстве.] в мозге с опорой на поля Бродмана [Поля Бродмана — участки коры головного мозга, различающиеся по своим структурным особенностям.]. Если связывать психическую деятельность напрямую с мозгом — то есть считать ее феноменом, возникающим исключительно в мозге, — то мы постепенно перестанем проводить черту между «мозгом в колбе» [«Мозг в колбе» — одна из умозрительных моделей для демонстрации идеи жесткой заданности восприятия внешнего мира на уровне ощущений: если поместить живой мозг в колбу и сообщать ему имитацию нервных импульсов, получаемых человеком, который живет привычной жизнью, то мозг будет считать себя полноценным человеком, а созданную для него виртуальную реальность — истинной реальностью.] и реальной жизнью. Декартовский аргумент сна есть рассуждение о том, что нет абсолютного критерия, позволяющего отличить сон от бодрствования. Однако в последнее время люди все больше сосредоточиваются внутри самих себя. Неуклонно стирается различие между реакциями на реально происходящие события и обыкновенными психическими процессами в мозге. Даже если бы вещи и явления не существовали в реальном мире, но хранились в сознании в виде концептов, никакой разницы не было бы. Вот к каким выводам я прихожу. По крайней мере, к ним меня подталкивает этот документ.