— Это ты сделал? — Инео указал на свою голую спину, которую покрывала ткань, пропитанная жидкостью с едким запахом. Она приятно холодила спину, облегчая боль от ударов хлыста.

— Джованни приказал. Не хотел, чтобы ты помер от заражения, не успев окупить затраченное на тебя золотишко. Ешь, пока не остыло.

Инео только сейчас увидел перед собой деревянную миску с какой-то мутной жижей. Он взял миску трясущейся рукой и пролил половину содержимого на землю, когда почувствовал запах протухшего мяса и не смог сдержать спазм тошноты.

— Со временем привыкнешь, — со смешком отозвался Ахига и доел остатки хлеба. — Хотя многие рабы умирают от желудочных хворей.

Инео брезгливо встряхнул руку от остатков жидкости, прикидывая в уме, сколько он сможет продержаться без еды. Желудок жалобно урчал, но содержимое миски не вызывало у него доверия, да и вонь в темнице стояла такая, что ни о какой еде он думать не мог.

— Мне надо в уборную, — сказал он, оглядываясь по сторонам в поисках еще одной двери.

Ахига громко расхохотался.

— А горячую ванну тебе принять не нужно? Может, попросишь еще Джованни спинку потереть? — Увидев суровое выражение лица Инео, он перестал смеяться и серьезным тоном продолжил: — Мне жаль, парень, но до тебя, видать, еще не дошло. Ты раб бойцовой арены — самого ужасного места в Турготе. Забудь про удобства, домашний уют и радость. Здесь тебя ждут боль, унижения, страдания и смерть.

— Неужели отсюда нельзя выбраться? Должен быть выход… должна быть надежда. — Приложив титанические усилия, Инео оперся на руки и сел на матрас. Он осмотрел землю и понял, почему слова об уборной так рассмешили Ахигу.

Новый спазм подкатил к горлу, и его стошнило желчью.

«Вернись ко мне…»

Нежный голос одновременно и усмирял боль, и наносил новые раны глубоко на сердце.

— У всех тут поначалу теплится надежда. Но и она скоро тебя покинет. Надежде не место в Турготе — городе рабовладельцев.

Глава 12

Декабрь, 1135 г. со дня Разделения

Инео провел в темнице десять дней.

Раны от хлыста успели покрыться тонкой коркой, но он чувствовал себя отвратительно. Его тело было ослабшим, а здешняя еда никак не способствовала восстановлению. Инео с горем пополам привык к похлебке из овса, в которой иногда попадались кусочки жира или требухи — явно не первой свежести.

К чему он так и не смог привыкнуть, так это к хлебу, что выдавали с похлебкой. Казалось, он был сделан вовсе не из пшеницы, а из опилок старого гниющего дерева.

Его сосед Ахига постоянно шутил, что Инео был каким-то заморским богатеем, не привыкшим к простой крестьянской пище. Вот только самому Инео эти шутки смешными не казались. Но он не обижался на Ахигу. Этот здоровенный добряк даже нравился ему из-за непоколебимого оптимизма, который не покидал его в стенах рабской темницы.

Однако Инео переполняли гнев, обида и боль оттого, что он так ничего и не вспомнил. Ни имени, ни возраста. Первые дни его охватывала паника от устрашающего чувства штиля в голове. Ему хотелось кричать, плакать, разбивать кулаки в кровь, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он донимал Ахигу расспросами.

Так он узнал, что на этой бойцовой арене все бои смертельные. Раз в месяц устраивались бойни, во время которых на арену выпускали по сорок воинов, и они сражались друг с другом любым оружием, какое только достанут, пока в живых не останутся всего пятеро.

Всех рабов держали в закрытых темницах по два-три человека. По словам Ахиги, раньше их не запирали, но рабы постоянно пытались сбежать с территории арены либо устраивали между собой резню. Поэтому Джованни построил камеры и постоянно держал рабов взаперти, кроме боев и тренировок.

— Джованни так печется о жизни рабов вне арены, но все равно отправляет их на убой, где они гибнут десятками. — Инео отказывался понимать и принимать политику рабовладельцев. Это было для него дико, мерзко и чуждо.

— Крепкие мужчины, умеющие драться, на рынке рабов нынче стоят дорого. С каждым месяцем боевая арена приносит все меньше денег, а Джованни становится все злее, вот и проводит кровожадные бойни, чтобы хоть как-то вызвать интерес у публики.

— Сколько стражников находится на территории арены?

— Что ты задумал, парень? — Ахига с подозрением посмотрел на Инео. — Я ведь говорил, что сбежать отсюда невозможно. Все ходы тщательно охраняются. Стены арены высоки, а рабов выпускают из темниц только на бои и тренировки в сопровождении десятков стражников.

— Нужно все тщательно изучить и спланировать побег, — не унимался Инео.

Ахига сочувственно покачал головой.

— Ты заклеймен меткой раба, парень. Даже если сбежишь, тебя не выпустят с острова без Вольной хозяина.

— Вольной?

— Закрепленный особой печатью документ, который подтверждает, что хозяин даровал тебе свободу. Даже не мечтай об этой бумаге, — предупредил Ахига, заметив в его глазах опасный блеск. — Освобождение раба — очень редкое событие, а Джованни — последний человек, кто согласится на такую добродетель.

После того разговора Инео поник. Он продолжал безвольно лежать на циновке и взирать в потолок, пытаясь найти среди мутных образов, всплывавших в голове, хоть что-то, что помогло бы ему понять, кто он такой.

За это время он успел досконально изучить распорядок дня. Еду приносили дважды — утром и вечером. Миски просовывали через маленькое окошко в двери, которое также запиралось на ключ снаружи. Днем Ахигу забирали на тренировки трое солдат. Инео пока не трогали, ссылаясь на то, что он, будучи новичком, начнет тренировки только после первой бойни, если, конечно, выживет. Один раз к ним пришел хозяин бойцовой арены, Джованни.

Это был крепкий мужчина среднего роста с кудрявыми темными волосами до плеч и короткой бородой. Он выглядел не старше пятидесяти лет, хотя, если верить словам Ахиги, ему было далеко за шестьдесят.

Джованни вошел в сопровождении двух стражников, отчего темница стала еще теснее, чем раньше.

— Рад видеть тебя в здравии, Инео, сын моря. Готов к первому бою? — спросил он с насмешкой, и юноша окинул его холодным, как сталь, взглядом.

— А если не готов, ты пожалеешь меня и выдашь сладкий пирожок? — процедил Инео.

— Откуда в простом рабе столько гонора? — беззлобно возмутился Джованни. — Я ведь могу тебя за это казнить прямо сейчас.

Инео, который до этого времени сидел, прислонившись к сырой стене, улегся и растянул ноги на матрасе. Надев маску скучающего равнодушия, он промолвил:

— Можешь. Да только проку-то? Ты за меня отдал деньги и будешь идиотом, если убьешь, не окупив их.

У стены напротив двери раздался булькающий звук, когда Ахига попытался сдержать смешок и, видимо, подавился слюной.

Джованни растянул губы в довольной ухмылке и присел на корточки перед Инео.

— Ты мне нравишься, парень.

— Я польщен, — так же холодно отозвался Инео. — Надеюсь, симпатия вызвана не моей привлекательной внешностью? — Он стиснул зубы в раздражении, вспомнив, что именно из-за своей красоты был едва не продан в дом удовольствий.

Джованни его слова только повеселили.

— Мало кто из рабов осмеливается дерзить мне. Все в основном лебезят передо мной в страхе. А ты, даже в кандалах и оборванных вонючих обносках, держишься с королевским достоинством. Мне бы очень хотелось узнать твою историю, Инео. Поэтому я искренне надеюсь, что ты переживешь завтрашнюю бойню и вскоре вспомнишь прошлое.

С этими словами Джованни со стражниками покинул темницу.

— Парень, да ты совсем умалишенный! Как ты посмел так грубо говорить со своим хозяином? — В голосе Ахиги сквозило восхищение. — Он ведь мог тебя за это избить до полусмерти.

Инео вопрос соседа проигнорировал. Его не покидало странное чувство, вызванное словами Джованни. Что-то в них заставило его сердце колотиться быстрее. Что-то важное и близкое ему, его сущности. Что-то, чего он никак не мог вспомнить.

В день бойни, на рассвете, за ним пришли четверо солдат. С него впервые сняли ошейник с цепью и сразу же надели на руки кандалы.

— Инео! — позвал его Ахига, у которого сегодня не предвиделось боя. — Постарайся выжить, парень.

Инео благодарно кивнул и, подталкиваемый стражниками, вышел из темницы. Они двигались по узкому темному коридору, по обе стороны от которого находились двери с решетчатыми окошками. Инео насчитал сорок дверей.

Если в одной бойне участвовали четыре десятка воинов, то сколько всего рабов имелось у Джованни? Наверняка это была не единственная казарма на арене.

Когда они добрались до конца коридора, стражники отворили тяжелую дверь, и в первые секунды Инео чуть не ослеп от яркого света и не оглох от гомона сотен голосов.

— Шагай быстрее! — Его толкнули в спину, и он вышел на опаляемую солнцем площадку.

Круглая арена была обнесена высокой оградой, за которой находились трибуны, переполненные зрителями. На нижнем ряду сидели люди в оборванных одеждах.

«Самые опасные места для бедняков», — догадался Инео.

В центральной части трибун возвышалось огороженное ложе с навесом и скамьями, где расположились богато одетые мужчины и женщины. Рядом с ними присутствовали рабы, которые обмахивали хозяев большими опахалами или держали в руках увесистые подносы с напитками и фруктами. На лицах господ читалась неприкрытая скука.