— Да-да, — с нарочитой небрежностью бросаю я. — Ну, теперь они разошлись, и…

— Вот она, погляди. — И тычет мобильник мне под нос. Я сейчас озверею. — Она такая позитивная. Однажды я прокомментировала ее гранатовый салат, и она мне ответила.

Хочется взвыть: «Убери от меня куда подальше всех девушек Райана, хоть бывших, хоть настоящих, хоть каких!» Но я выдам свою неуверенность, так что рта лучше не открывать. У Николь и в мыслях нет меня мучить: не настолько она думает о других. Она прокручивает фотографии, наверное, ищет свой комментарий. Закрыть бы глаза, но деваться некуда, и я угрюмо пялюсь, как блондинка в калифорнийском антураже занимается йогой, готовит и гоняет на роликах в коротеньких шортах.

Видела я уже ее в Инстаграме. А вы как думали? То подписываюсь на нее, то отписываюсь, потом опять подписываюсь. Она, наверное, чокнутой меня считает, если вообще заметила: у нее 26 600 подписчиков.

— Вот! — Николь останавливается на снимке, где Ариана в розовом топике и легинсах в позе гурии подносит к камере блюдо с салатом.

— Так она готовит или упражнениями занимается? — спрашиваю я наконец.

— И то и другое, — говорит Николь. — Это ее новое хобби. Она готовит и одновременно занимается спортом.

— Ясно. — Я стараюсь не зацикливаться на белоснежных зубах и идеально круглой попке Арианы. — Ну, что ж, молодец.

Едва Николь закручивает очередную прядь, у нее тренькает телефон.

— Ой. — Она хмурится, читая эсэмэску. — Мне надо идти.

Она откладывает плойку и тянется за сумкой.

— Извини, — добавляет она, словно после раздумья. — Джули из нашей группы по йоге ждет в метро. Я обещала ее встретить, а то она здесь не бывала ни разу.

— Ты уходишь? — в ужасе спрашиваю я. — А мои волосы?

— Я начала, — говорит Николь. — Закончить ты можешь сама.

— Нет, не могу!

Смотрюсь в зеркало, и меня в дрожь бросает. Полголовы — завитушки колечками. А остальное висит унылое, как девица, которую не пригласили на танец.

— Доделай, пожалуйста! — умоляю я. — Это же быстро!

— Но Джули ждет! — говорит Николь. — Она здесь!

— Она сама добраться может…

— Но так нельзя! — Николь задета. — Фикси, нельзя быть такой эгоисткой. Помни: мой муж на другом конце света. У меня очень тяжелый период.

Раздается звонок, и она подносит телефон к уху.

— Привет, Дрю! — раздраженно говорит она. — Я занята, понимаешь? Потом перезвоню.

Она отсоединяется и возмущенно смотрит на меня.

— Дружеские отношения для меня сейчас жизненно необходимы, чтобы привести в порядок эндорфины. А ты хочешь, чтобы я торчала тут и возилась с твоей прической?

Я сразу осознаю собственную ничтожность.

— Извини, — униженно бормочу я. — Конечно, я сама доделаю. Ты иди.

— Спасибо, — отчеканивает Николь. — И задуй свечи, когда будешь уходить. Или…

И она умолкает в своей обычной манере.

— Я все сделаю, — торопливо говорю я. — Спасибо тебе!

Она выходит из комнаты, а я берусь за плойку. Обматываю вокруг нее прядь, тщетно пытаясь не обжечь пальцы, потом отпускаю и в панике смотрю на волосы.

Каким-то образом я закрутила их назад. Вид идиотский.

Пытаюсь еще раз, снова обжигаю пальцы и сдаюсь. Не могу я сидеть и накручивать кудряшки, пока мама работает. Скреплю волосы заколкой. Отлично будет смотреться.

Я выключаю плойку, задуваю свечи, поправляю табличку, гласящую «Поверь — и ты на полпути к цели», и выхожу из комнаты. Иду в спальню, хватаю одну из новых заколок и скручиваю волосы в узел. Надеваю самое короткое черное платье: однажды Райан сказал, что у меня ноги — отпад. И быстренько крашусь, стараясь не думать, какой унылой британской мышью выгляжу по сравнению с Арианой.

Тут из маминой комнаты слышится шум, и я отрываюсь от зеркала. Хватит с собой нянчиться, там, наверное, помощь нужна.

У мамы всего два стильных платья, и она никогда не ходит за покупками («Дорогая, это не для меня»). Но она такая стройная, что отлично смотрится в простой голубенькой блузке и туфлях из благотворительного магазина. Она сидит за своим изогнутым туалетным столиком, а я забралась на кровать и передаю ей содержимое моей косметички (мама целую вечность ходит с одним и тем же набором, и хороших оттенков там уже не осталось).

— Как день прошел? — спрашивает она, нанося тональный крем на кончики пальцев.

— Очень удачно. Приходила супружеская пара, хотели оснастить свою кухню. Скупили все.

— Превосходно! — В глазах у мамы вспыхивают огоньки, как всегда, когда у нас хорошие продажи.

— Только пришлось Грега турнуть, — говорю я. — Прицепился к ним: часто ли они готовят дома и что делают. Расспрашивал про ризотто. Хотел помочь, но вместо этого напугал их.

— Бедный Грег! — Мама сокрушенно качает головой. — Он так старается.

— А потом Джейк притащил этих, с оливковым маслом. Знаешь, вечно у него грандиозные идеи. — Я снова чувствую, как во мне все сжимается от напряжения. — Он хочет открыть филиал в Ноттинг-Хилле. И переименовать магазин в «Ноттинг-Хилл: семейные деликатесы», представляешь? Откуда у нас деликатесы?

Кажется, маму это должно задеть так же, как меня. Но она только задумчиво кивает со словами:

— Этому никогда не бывать. Ты же знаешь Джейка. Ему нужны грандиозные планы. Он всегда таким был. — Она смотрит на меня и улыбается: — Не переживай, Фикси. Я с ним поговорю.

Она говорит настолько невозмутимо и спокойно, что меня отпускает. Это мамина магия. Она вроде психолога, который знает, на какие точки нужно нажать. Молвила словечко, обняла — и все проходит. Сижу с ней рядом и чувствую, как развеиваются все тревоги. Наш магазин всегда будет носить имя Фарров. И Джейку с его дурацкими амбициями маму не обойти.

— Я слышала, Райан сегодня придет? — спрашивает мама, нанося на веки тени с небрежностью человека, которому совершенно неинтересен результат. Это не значит, будто она не умеет пользоваться косметикой: меня она прекрасно красила перед молодежными соревнованиями по фигурному катанию. И тени, и блеск — все было на месте. Но когда речь заходит о ней самой, она не утруждается.

— Да. — Я стараюсь говорить как можно более небрежно. — Вроде бы. И что это его принесло в Англию?

— Фикси, дорогая… — Мама замялась, сжимая кисточку в руках. — Будь осторожна. Я знаю, он сделал тебе больно в прошлом году.

О нет, и мама туда же!

— Ничуть! — невольно вырывается у меня. — Не было мне больно! Просто… побыли вместе и разбежались. Подумаешь!

Похоже, маму мои слова не слишком убедили. Хотя какое мне дело?

— Я знаю, Райан всегда много для тебя значил, — говорит она, нанося хайлайтер. — Мы все его обожали. Но в мире много других мужчин, дорогая.

— Знаю, — отзываюсь я, хотя внутренний голос бунтует: «Таких, как Райан, нет!»

— Он привлекателен внешне, — твердо продолжает мама, — и может пользоваться успехом в Голливуде, но когда дело доходит до чувств, он… — Она умолкает и задумывается. — Совсем голова не работает. Как вы это называете? С жуками?

— С жуками? — Я вытаращиваю глаза, и до меня доходит: — С тараканами?

— С тараканами! — Мама смотрит на меня и хохочет. — Да! С тараканами.

Я не удерживаюсь и тоже хихикаю, а сама думаю: может, и правда Райан бзиканутый. Люди меняются.

— Ладно! — Кажется, нотация закончилась. Мама закрывает хайлайтер и без особого интереса оглядывает себя в зеркале. — Идем?

— А тушь для ресниц? — предлагаю я.

— Дорогая, сколько возни! Это не для меня.

— Привет, Фикси! Привет, Джоанна!

Мы оборачиваемся и видим Ханну в облегающем красном платье. Гардероб у нее самый сексуальный в мире: она говорит, что так компенсирует самую несексуальную работу. Люди, узнав, чем Ханна занимается, вытаращивают глаза и спрашивают: «Что, правда актуарий?»

— Привет! — Я вскакиваю и обнимаю ее. — Я не слышала звонка.

— Я встретила Николь, и она меня впустила, — объясняет Ханна. — Там еще несколько гостей подошли. Они специально пораньше, чтобы помочь.

Похоже на маминых друзей. В некоторых кругах модно опаздывать. В маминой компании принято забегать пораньше и спрашивать, что нужно сделать. Дамы засучивают рукава и спорят, кто будет готовить слоеный пирог. А мужчины пьют пиво, курят и вспоминают, каким славным парнем был Майк.

— Тим в пути, — говорит Ханна, и я быстро отзываюсь:

— Круто!

Когда речь заходит о Тиме, я стараюсь особого энтузиазма не показывать. Он надежный, добрый и преданный парень. У него такой же логический склад ума, как у Ханны. Но чуткости ему не хватает. Запросто может наговорить лишнего и даже не заметить своей бестактности.

В жизни не забуду, как он ляпнул: «Но, Фикси, может, ты просто просмотрела невнимательно?», когда я провалила в школе экзамен по английскому. Кем надо быть, чтобы такое брякнуть? Тимом, конечно.

Но Ханну это устраивает. Она вечно рассказывает, как ценит его прямолинейность и то, что он не из тех, кто играет с людьми (вообще не представляю Тима за играми, разве что в каком-нибудь высоколобом интеллектуальном конкурсе, где он станет то и дело поправлять своего противника).

— Ты взяла себе что-нибудь из напитков, дорогая? — спрашивает мама, и Ханна помахивает стаканом.