— Грейпфрутовый сок.

— Ага, — мама понимающе кивает. Мы обе знаем: Ханна соблюдает режим, чтобы зачать. Они с Тимом стараются уже четвертый месяц, и моя подруга теперь стала специалистом по правам на декретный отпуск и консультациям по грудному вскармливанию. Она проглотила миллион книжек об уходе за детьми и решила, что будет воспитывать своих отпрысков в датско-французских традициях. Тогда они вырастут раскрепощенными, стильными и питаться станут овощами (однажды я заикнулась: а почему бы их в британских традициях не растить? Ханна уставилась на меня и переспросила: «Британскими?!» — так, словно у меня поехала крыша).

— Так чем я могу помочь? — спрашивает она. — Что нужно сделать? Давайте все распределим.

«Давайте распределим» — любимое выражение Ханны. Поручите ей любое дело, от отчета до мытья головы, и она живо разнесет его на этапы. Ее список дел на Рождество включает 926 пунктов, от заказа оберточной бумаги до дня вручения подарков.

— Мы прекрасно справимся, дорогая, — с нежностью говорит мама. Однажды Ханна подарила ей на день рождения разноцветный органайзер, и теперь она рисует в нем каракули, болтая по телефону. Мама систематизировать не любит. В магазине она ведет тетрадку в твердом переплете, полную только ей понятных записей, типа «Вилки — 68» или «Грег?».

В дверь звонят, и у меня сводит желудок. А если это… А вдруг…

— Я открою! — выпаливаю я. Мама с Ханной переглядываются, но мне все равно. Я бегу вниз, едва не слетая с каблуков, и прокручиваю, что скажу.

Привет, Райан.

А, это ты, Райан.

Привет тебе, путник.

Но у самого порога сердце обрывается. Сквозь матовое стекло видна седая шевелюра, и стоит мне отворить дверь, как раздается ворчливый скрипучий голос:

— Да поживее давай, нечего держать меня на пороге!

Великолепно. Это дядюшка Нед.

Через час Райана все еще нет и в помине, а дядюшку Неда впору прирезать.

Мне всегда хочется его пристукнуть, на каждом семейном сборище. Вместо этого приходится вежливо ему улыбаться, потому что он папин брат и единственный, кто остался из родни по той линии. К тому же мама переживает, когда мы на него наезжаем.

Мы сидим в гостиной. Маминых друзей собралась целая толпа, и все беззаботно болтают. Играет музыка, все уплетают колбасные рулетики, и в воздухе висит сигаретный дым: мама никогда не заморачивается просьбами курить на улице. Папа всегда курил дома, и хотя мама сама никотином не балуется, в других едва ли это не поощряет.

— В магазине все хорошо? — спрашивает дядюшка Нед.

— Неплохо. — Мама бросает на него взгляд поверх бокала шампанского. — Весьма неплохо.

— Ничего удивительного, — заявляет дядюшка Нед. — Майк был настоящим мастером во всем, за что ни брался. Он тебя на всю жизнь обеспечил, Джоанна.

— Так и было, — кивает мама с нежной задумчивостью во взгляде. — Он продолжает жить в своем магазине, я так считаю.

— У него деловая хватка была, — растолковывает дядюшка Нед маминой подруге Пиппе, хотя та в магазинах разбирается не меньше его. — Он знал, что нужно людям, понимаете? Вот голова была! Джоанне только и остается, что продолжать в том же духе.

Во мне все кипит. Я знаю, магазин создал папа, но что за фигню дядюшка Нед несет? Что последние девять лет мама просто плыла по течению?

— Боб очень помогает, — кивает мама на Боба, нашего финансового менеджера, возвышающегося над буфетным столом. Он тянется за колбаской, передумывает, зависает над пирогом с заварным кремом и наконец кладет на тарелку пару чипсов (Боб Стринджер: Самый Осторожный Человек в Мире).

— Боб! — восклицает дядюшка Нед так, словно это слово все объясняет. — Славный старина Боб. Это он тебя на плаву держит.

Меня опять корежит. Боб, конечно, выручает, но отнюдь не он поддерживает нас «на плаву».

— Боб крут, — говорю я, — но и мама…

— В каждой организации нужен глава, — прерывает меня дядюшка Нед. И повторяет с ударением: — Глава дома. А поскольку бедняга Майк нас покинул… — Он сочувственно треплет маму по руке. — Ты отлично держишься, Джоанна.

Я вижу: маму передергивает от его прикосновения, но она сдерживается. Поневоле и я терплю, хотя внутри все кипит. Раньше я, бывало, срывалась, но без толку, — только мама расстраивалась.

Я по-настоящему психанула на прошлое Рождество, когда дядюшка Нед вздумал поучать маму за ланчем. Тогда я ему и выдала. Он побагровел и завел «после-всего-что-я-для-вас-сделал»… Мама разрядила обстановку, заверив его, что я ничего такого в виду не имела.

Я и тогда не сдалась. Утащила маму, все еще наряженную в бумажный колпак, на кухню, перечислила там все услышанные несправедливости и выдала:

— Как ты это терпишь? Ты сильная женщина! Ты всем руководишь!

Я надеялась ее растормошить, но не тут-то было. Она выслушала меня, слегка морщась, и наконец сказала:

— Дорогая, он же не имел в виду ничего плохого. Это все пустяки. Когда нужна помощь, твой дядя всегда рядом.

— Да, но…

— Помнишь, как он помог мне с арендой, когда умер твой папа? Я была совершенно разбита, и тут подоспел Нед. Я всегда буду благодарна ему за это.

— Я знаю, но…

— Он создал для нас выгодные условия, — твердо продолжает она. — Можно сказать, выбил. Он сделал больше, чем может показаться. Конечно, он неидеален, но у кого из нас нет недостатков? У нас у всех есть маленькие смешные причуды.

Я бы не назвала отъявленного женоненавистника маленьким смешным чудиком. Но в конце концов сдалась: все-таки Рождество, а кому охота огорчать маму в праздник?

С тех пор я на своем не настаивала. По какой-то причине маме приятно видеть дядюшку Неда в радужном свете. Она не хочет с ним ссориться. Во многих отношениях она сильная женщина, но тут дает слабину.

И я знаю, почему. Потому что дядюшка Нед — член семьи. Он — живое напоминание о папе. А это для нее дороже всего остального.

— Как на личном фронте, Нед? — спрашивает она, с обычной своей непринужденностью меняя тему разговора. Дядюшка Нед недавно развелся, причем в третий раз. Ума не приложу, что женщины в нем находят, но жизнь вообще штука загадочная.

— Ох уж эти девчонки, Джоанна, — покачивает он головой. — Попадаются иногда симпатичные, но надо же столько болтать! Хоть затычки в уши вставляй.

В который раз я задумываюсь, откуда у папы такой братец. Папа в чем-то бывал старомодным: считал, что роль мужчины — добытчик, не любил плохих слов. Но он уважал маму. Уважал женщин.

Однажды мама после нескольких рюмок сказала мне, что дядюшка Нед пошел в моего прадедушку, а у того был «тяжелый характер». Но в подробности она не вдавалась. А я прадедушку почти не помнила. И для меня дядюшка Нед — одна из неразрешимых семейных загадок, вроде невесть куда подевавшегося ключа от сарая.

— Ты найдешь кого-нибудь, — миролюбиво говорит мама. — А как рыбалка?

Нет! Только не это! Все, теперь дядюшку Неда несколько часов не остановить.

— Ну, — начинает дядюшка Нед. — Был я тут на днях на реке… А, Джейк! — Он отвлекается при виде племянника. — Как дела, мальчуган?

Слава богу. От шестичасовой байки про форель мы избавлены.

— Весьма неплохо, дядюшка Нед. — Джейк ослепительно улыбается. — Наклевывается несколько выгодных сделок. И на этой неделе я еду в Олимпию на Глобальную финансовую конференцию. Бывали там?

Конечно, не бывал. Дядюшка Нед служил в страховой компании администратором в уокингском отделении и не добрался даже до центрального офиса, что уж говорить о Глобальных конференциях! Но он в жизни этого не признает.

— Славные были деньки, — говорит он со смешком, словно катался туда каждый год. — Сделки, выпивка, все такое. Ты же сам знаешь, что на этих конференциях творится, да, Джейк?

— Аминь, — отзывается Джейк, поднимая бокал.

Ну и болтуны. Я-то знаю, что брат едет на эту конференцию только потому, что у кого-то из его приятелей оказалось лишнее приглашение.

— Чего только не бывало у нас на фирме, — говорит дядюшка Нед, выпуская клубы дыма. — Я бы такого мог рассказать…

Он взмахивает сигаретой и сшибает стоящий рядом бокал. Тот разлетается на осколки, и дядюшка раздраженно морщится:

— Пусть кто-нибудь из девчонок приберет.

«Кто-нибудь из девчонок»? Я вся подбираюсь, но тут мама берет Николь за руку.

— Дорогая, — произносит она. — Ты не поможешь?

— А как с администрированием? — обращается дядюшка Нед к Джейку. — Все хорошо?

— Превосходно, — категорично объявляет Джейк. — Столько возможностей открывается!

— Это тебе не пустой звук, — соглашается дядюшка Джейк.

Они разглагольствуют о квалификации и перспективах, но я уже не слушаю. Я смотрю, как Николь убирает осколки. Она безнадежна. Взяла метелку и бестолково машет во все стороны, глядя в мобильник. Она вообще видит, что делает? Разбрасывает стекло по всей комнате. Стекло! Кто-нибудь пораниться может!

Мои пальцы выбивают дробь. Ноги постукивают по полу: шаг вперед, наискось, назад, вперед наискось… Нет, не могу больше.

— Дай сюда. — Я выхватываю у нее из рук метелку. — Осколки нужно завернуть в бумагу.

Я хватаю пустую корзинку из-под хлеба и собираю осколки руками.