— А язык ты знаешь?

— Могу разговаривать, нас заставляли для иностранных клиентов учить. Писать не могу.

— Эльстер, я правильно понимаю, что ты просишь меня, незнакомого тебе человека, бросить все, сесть на корабль, отвезти тебя на Альбион и устроить работать к своему отцу, с которым я в не лучших отношениях? С чего ты взяла, что я соглашусь?

— Ты хороший человек, Уолтер. Просто поверь мне: эта история не такая, какой кажется, — загадочно ответила Эльстер, вытирая слезы рукавом.

— Ну, тогда расскажи мне.

— Я не могу. Пока ты ничего не знаешь — тебя никто не тронет, к тому же… Уолтер, такие тайны — большая ответственность. Тебе придется делать выбор, и этот выбор тебе не понравится. Уолтер, послушай, это всего пара недель и деньги, зато ты… ты человека спасешь. Они меня убьют, когда поймают, Уолтер.

— Ты трижды назвала меня по имени, — проворчал он, отпивая остывший кофе.

— Что?

— На уроках дипломатии меня еще в детстве учили, что если ты хочешь чего-то добиться от человека, нужно трижды назвать его по имени.

— Я в школе не училась, — хмуро посмотрела на него Эльстер. — Я умею читать, писать и знаю десяток дрянных стишков про любовь, для эстетов.

— Дипломатии не учат в школе, — тяжело вздохнул Уолтер. — Впрочем, это не важно. Где твои вещи?

— Какие вещи?

— У тебя что, ничего нет?

— Уолтер, напомнить тебе, откуда я сбежала? Хорошо, что у меня вообще была одежда!

— А где наряд чародейки?

— В море утопила.

— А где ты его взяла?

— Сперла, — просто ответила Эльстер.

— Ты… украла у чародейки одежду? — ошеломленно спросил Уолтер.

— Мне было очень надо, — просто ответила она.

— Но… у чародейки?

— Очень надо, Уолтер, — она выделила голосом первое слово, будто оно все объясняло.

— Может, ты и на корабль как-нибудь сама, раз тебе «очень надо»? — не удержался он от подначки.

— Я хорошо прячусь и быстро бегаю. Если меня найдут на корабле — мне придется очень много молиться, чтобы убежать по воде.

— Прелат говорит, что у вас нет души и Спящему вы не снитесь, — не удержался он.

— А у меня один мужик был, клирик, он говорил, что я — самое совершенное Его творение, — лениво отозвалась Эльстер.

Уолтер смотрел, как она ест, и представлял себе разговор с отцом.

Когда Уолтеру было шесть лет, он постоянно приносил домой бездомных котят и щенков. Это было увлекательной игрой — бдительные гувернантки следили, чтобы «молодой лорд» не подбирал с земли «всякую дрянь». Но он подбирал, и иногда ему даже удавалось принести их к матери или отцу. Он доставал из-за пазухи котят, из карманов — птиц с перебитыми крыльями, а один раз, к ужасу матери и всех гувернанток, принес живого крысенка. Удивительно, но именно крысенок — белый, с умными черными глазками-бусинками — и остался жить в поместье. Его забрала Атаро, и Уолтер был уверен, что она его убьет. Но вечером она позвала Уолтера к себе в комнату и показала ему проволочную птичью клетку, где в ворохе тряпок спал крысенок. Он вырос в огромного белоснежного крыса, никогда не убегал и любил Атаро, как не всякая собака любит своего хозяина. Уолтер видел, как крыс сидел у нее на плече, когда она читала, и водил мордочкой вслед за ее пальцем, скользящим по строчкам.

В двенадцать лет Уолтер впервые привел домой друга. Это был бездомный мальчишка по имени Хег. Пятнадцатилетний брат Уолтера, Джек, тогда не дал друзьям даже зайти в дом. «Уолтер, что скажет отец?» — тоскливо спросил он, и почему-то Уолтеру в тот момент стало стыдно, будто он сделал нечто противозаконное и отвратительное. «Мэдисон, выведите пожалуйста… молодого джентльмена с территории поместья и уже за оградой дайте ему подаяние, за которым он пришел», — спокойно сказал Джек мажордому. Хега Уолтер больше никогда не видел. Но попыток облагодетельствовать кого-то не оставлял.

Когда Уолтеру исполнилось пятнадцать, он впервые влюбился. Его семья с ужасом ждала этого события, потому что никто не рассчитывал, что он увлечется белокурой мисс Анной Сеймур или меланхоличной мисс Мери Лэньон, и даже на отличающуюся эксцентричностью мисс Хелен Борден никто не ставил. Всем было понятно, что Уолтер опять свяжется с кем-то не из своего круга.

Джейн Бродовски работала на швейной фабрике. Ровесница Уолтера, смешливая, рыжая, как белка, она курила самокрутки, не умела танцевать вальс, зато плясала пальку так, как никто на памяти Уолтера этого не делал. Именно ради нее он выучился играть мелодию этого танца на гитаре, впервые исполнив нечто кроме нудных романсов и баллад, которые ему с большим трудом прощали как причуду.

Естественно, что его увлечение никто не оценил. Уолтер помнил, как тяжело вздыхал Джек, пытаясь его образумить: «Уолтер, мы наследники древнего альбионского рода. Мы не можем ставить свои чувства и увлечения превыше долга перед своей семьей, как ты не понимаешь?»

Зеленоглазый Джек, умница-Джек, надежда рода Говардов. Рассудительный и мудрый, отрешенный, как истинный аристократ, с безупречными манерами, долгие годы прекрасно справлявшийся с ролью наследника рода. Такой, каким хотел бы видеть Уолтера отец. Такой, каким Уолтеру никогда не стать.

«Что теперь скажешь, папа?» — думал он, собирая саквояж перед отъездом.

Ему тогда было не важно, что скажет папа. Потому что он уезжал навсегда, поджигал все мосты, и даже из самого себя вытравил все, что делало его Уолтером Говардом. Оставил только имя, не сумев от него отказаться. Хотя оно и не подходило ему: «полководец» — большое имя, решительное. Для тех, кто умеет принимать решения, исходя из долга, а не из чувств.

«Как Джек?» — прошипел ехидный внутренний голос.

Что угодно, лишь бы не быть «как Джек».

Джейн Бродовски отец Уолтера предложил денег, чтобы она навсегда исчезла из жизни Уолтера. «Итак, сынок, твоя “вечная любовь” стоит примерно столько же, как три дня твоего обучения в колледже», — сказал тогда он, показывая сыну сумму в чеке. Унизительно маленькую сумму и унизительно беспощадную.

С тех пор Уолтер не пытался никого приводить домой. Заводил романы со студентками из Колледжа Изящных Искусств, отвратительно вел себя со знатными наследницами, строя из себя высокомерного сноба, презирающего всех вокруг.

И вот на его кровати сидит девушка с неровно обрезанными волосами, девушка в краденой одежде и с крадеными минутами свободы. Механическая «пташка» из лигеплацкого борделя. И просит его прийти к отцу и сообщить, что он снова взялся подбирать на улицах «всякую дрянь».

Путешествие на Альбион займет десять дней по морю и шесть — на дирижабле, с пересадкой во Флер. Хенрик даст ему отпуск и, может быть, даже не сдаст его комнату. Это будет стоит Уолтеру половины его сбережений, и после уж точно придется экономить и снимать похмелье с помощью виски с яйцом и перцем.

Эльстер задумчиво разглядывала что-то на дне чашки из-под кофе.

Был ли отец Уолтера плохим человеком? Ричард Говард, офицер и ветеран войны на Севере, суровый и не терпящий нарушений этикета и церемониала?

Что с ним стало после казни Джека и бегства второго сына? Сквозь время побег уже не казался Уолтеру правильным решением.

Всю жизнь он был вторым. «Джек и наш второй сын», — слышал он с детства. На Джека — вся надежда, он — всеобщий любимец и пример для подражания. Уолтер — просто еще один мальчик, который вечно позорит отца и старшего брата.

Когда Джека арестовали, отец пришел к Уолтеру и сказал, что теперь он — наследник рода Говардов и что ему предстоит исправлять ошибки брата. Что на него теперь ложится еще больше ответственности, чем лежало на Джеке. Уолтер высказал все, что думал о своем новом положении, о Джеке и о роде Говардов. Вечером он забрал личные сбережения и несколько вещей и купил билет на корабль в Лигеплац.

Ему сказали, что это зеленый остров, где находится несколько резиденций влиятельных людей Кайзерстата. Что там красивые пляжи, развитая инфраструктура и люди, которые не задают вопросов. Уолтеру подходило. Язык он знал прекрасно и говорил почти без знаменитого альбионского акцента, четко проговаривая все звуки. Язык был похож на чеканный марш: Кай-зер-стат. Ли-ге-плац. Уолтеру нравилась несхожесть с мягким и полупрезрительным языком Альбиона. Даже его имя здесь звучало резче и злее — Вальтер.

Эльстер. «Сорока». Совсем не похоже на большинство других слов на этом языке. Мягче, плавнее, и даже любимая на Кайзерстате «р» в конце мягко вибрировала, а не обрубала слово. Эльстер, которой нужна помощь. Эльстер, которая выбрала из сотен тысяч людей на Лигеплаце именно того, кто никогда не мог пройти мимо бездомного котенка, и кого сумма в чеке для Джейн Бродовски ничему не научила. Того, кому, пожалуй, стоило наконец поговорить с отцом.

— Поехали, — просто сказал Уолтер. — Только сначала я соберу вещи и куплю тебе все, что нужно в дорогу. Ты не будешь воровать ни пока мы вместе, ни в доме у моего отца, если я устрою тебя туда, ни там, куда я тебя устрою, если к отцу не выйдет. Ясно?

— Уолтер! — обрадованно взвизгнула она, вскакивая с кровати и обнимая его за шею.

«Четверть века прожил, а из меня как вили веревки, так и вьют», — усмехнулся про себя Уолтер, обнимая Эльстер, которая не думала его отпускать.