2

Плакат

Утром Коля увидел Петербург и дом Марфуши в ярком весеннем свете. За окном уходили к горизонту крыши, снег шумно таял. Марфуша и мать ещё спали, за круглым столом завтракали остатками ночного пира отчим-главред, он представился как Тонываныч, и его сынок, третьеклассник Боря. Бородатый толстенький Тонываныч аккуратно разложил по блюдечкам еду от бабэ, поговорил с Колей про деревенскую жизнь. Ему всё было интересно — как в деревне работают, что едят, чем развлекаются. Казалось, что, увидев Колю, он решил написать статью в газету и для этого прямо сейчас берёт интервью. Коля впервые разговаривал с таким солидным дядькой, было приятно и волнительно. После вчерашних злоключений он был готов полюбить Марфушину семью всей душой. Тонываныч дал визитную карточку, там он был сфоткан с котом Василием. Боренька сказал, что опаздывает «на запись к Кирюхе», допил чай из блюдечка, достал из холодильника какие-то продукты, вежливо спросил, можно ли угостить соседа огурцами бабэ, сложил их в мешочек и с деловым видом куда-то пошёл.

Тонываныч предположил, что «девочки» будут спать до обеда, посоветовал Коле побродить по «выцветшим линиям» и «осмотреться». У «Василеостровской» Коля купил новый рюкзак, кошелёк и телефон, вышел на набережную. Теперь белое пространство Невы и сфинксы не казались ему чужими и пугающими, ведь всё устаканилось, он попал в добрую семью, его спасут, если что.

Из Марфушиной приоткрытой двери били лучи солнца. Она сладко спала с открытым ртом, одеяло на полу, пижама в цветочек. Задыхаясь, словно брошенный в траву окунь, Коля переждал возбуждение в книжном углу с диванчиком и красным торшером. Проснулась, весело вышла, пахла потом и карамелью. Решили пойти на Невский — она будет рисовать канал и Спас, а гость Северной столицы «осматриваться». Коля повесил на плечо этюдник.

На лестничной площадке этажом ниже встретили удивительного человека: в потрёпанном кресле сидел завёрнутый в плед красавец, его усы и волосы были закручены на бумажках, он курил папироску, вставленную в мундштук.

— Кирюша, здравствуй! — Марфа чмокнула красавца в щёку.

Кирюша внимательно смотрел на Колю, у которого тут же испортилось настроение. Пустив несколько высококлассных колец, он взял Марфушину руку и поцеловал.

— Привет, Ведрун! Это называется «папильотки». Сегодня у меня гоночный турнир, потом званый ужин. Рябчики и бланманже. Это не кулёльки твоей бабушки.

— Коля, не обижайся! Кирюша шутит, я ему рассказывала про ролку и про тебя, помнишь, ты в Новый год всех насмешил кулёльками? Такого слова ведь никто не знал.

Коля забыл уже про кулёльки с сахаром, теперь снова запереживал.

— Деревенщина! — Кирюша, казалось, хотел уничтожить Ведруна.

— Ну а вы кто такой?

— Я знаменитый гонщик, король турника и Ютуба. А ты дерёвня. Огурцы у твоей бабушки потрясающие.

— Не дразни моего гостя! Коля, пойдём!

Пунцовый от волнения Коля не слышал, что там ещё обидное кричит вдогонку красавец с папильотками, — в этюднике гремели умбра, кадмий, газовая сажа.

У Румянцевского садика Марфа спросила:

— Ты ревнуешь, сердишься?

— Да с чего?

— Это Кирюха Завирюха, он мне как брат. Не обижайся. Мы не пара. Ты сам потом увидишь. Он хороший. Он добрый, но дерзкий. Мы не пара.

Коле думалось, что где-то он видел этого Кирюху Завирюху.

На десятке доехали до Невского. После деревенской тишины Коле были непривычны все эти гудки, смех, голоса, почти гром для его уха. Марфа предложила Коле погулять, пока она работает, потом собирались есть пышки. Коля обошёл церковь, послушал уличных музыкантов. «Интересно, что император ел на второй завтрак перед смертью?»

Подошла девушка с большим плакатом, попросила подержать: ей надо было отлучиться на две минуты. Нырнула в подвальное заведение. Коля стоял с плакатом, глазел на публику, на него тоже глазели. На плакате было что-то написано. Прохожие читали и реагировали неоднозначно. Кто-то показывал Коле большой палец, кто-то средний и указательный, кто-то только средний. «Интересно, что на плакате-то?»

Девушки всё не было. Подошла старушка в шляпке, с сумками, стала плевать в плакат, попадая Коле на ботинки, села рядом на поребрик, достала какую-то еду, поела и удовлетворенно закричала: «Фашисты! Пидарасы!»

Надвинулась тень, кто-то дёрнул Колю за локоть, плакат вырвали, заломили руку и пригнули к луже. Было больно, Коля вскрикнул, колени промокли. Похожие на мангалоров полицейские тащили его к машине. В толпе скандировали: «По-зор! По-зор!» Девушка выбежала из подвальчика, тоже закричала: «Позор!» — подняла плакат и стала стоять с ним дальше.

В отделе полиции на Колю зашипел человек в форме:

— Хочешь, чтобы всё развалилось?

— Не хочу.

— Чтобы у нас было как на Украине?

— А как на Украине?

— Не учитесь, не работаете, у пенсионеров на шеях сидите. Сидишь у бабушки на шее?

— Сижу…

Склонился над бумагой, прошипел: «Паз-зор».

За неимением родителей побеспокоили главреда, Коле было мучительно слышать, как капитан, крутя в руках визитку с котиком, зло и внятно объясняет в трубку: «Организация акций до восемнадцати лет запрещена».

Тонываныч приехал быстро, круглый живот под кожаной курткой обтягивала футболка с президентом и надписью: «Вежливые люди». Главред разбирался с полицией: бабэ грозил штраф в особо крупном размере, чуть не пятнадцать тысяч. У Коли от волнения закружилась голова. Вскоре уже главред нападал, а стражи порядка оправдывались. В конце концов, решили, что имела место быть защита несовершеннолетнего пикетчика от агрессивно настроенных граждан. Протокол сунули в мусорное ведро, Колю отпустили.

Вечером Марфушина семья собралась за столом. Колю все утешали, наливали борщ, главред пил водочку и посмеивался в усы, он задумал пост в «Фейсбуке» про злых полицейских. Коля спросил у Тонываныча: «А как сейчас на Украине?»

— Ты сам что об этом думаешь?

Коля ничего не думал, он годами ролил на чердаке, за обедом слышал из телика обрывки фраз про киевский майдан и «самопровозглашённую Донецкую республику», дядя реагировал эмоционально, что-то матерно объяснял дикторам, даже плюнул в экран, бабэ вытерла передником, но Коле всё это было не так интересно, как духи и нежить подземелья Анор.

Главред раскраснелся. Тоныванычу не нравилось, что Коля, да и все Марфушины сэхэшатики, замкнуты в своём художественном мирке. Петербург волновали протесты, окружающая действительность казалась такой интересной, захватывающей, драматичной, а эти фантазёры были всем довольны, считали, что жизнь хороша и спокойна. Ладно Марфа — под крылом состоятельных родителей, но деревенский Коля — неужели он не видит страданий русского народа?

Коля ничего не видел. С дядькой строили баню, ели шашлыки, ловили вот таких карасей, на чердаке сеть была отличная, не рыболовная, а МТС.

— А Кирюха рвётся на войну, на любую войну. — Главред пыхтел и подпрыгивал на стуле. — Вроде добрый парень, а сколько в нём скрытой агрессии. Записался в школу стрелевой пульбы. И ведь взяли его, глазом не моргнули. Наверно, дал на лапу. «Зачем тебе это?» — спрашиваю. «Хочу, — говорит, — пойти в атаку». — «На кого?» — «На врага, который не дремлет». И зубами скрежещет! Коля, у тебя есть враги?

— Какие?

— Ясно. А Кирюха ими окружён. Он их выдумывает себе и окружающим. Ему лишь бы повоевать. Вот запланировал сведение счётов в Кулёмах.

— Папочка, не приведи господь!

— Антон Иванович, кто сведёт счёты в Кулёмах?

— Кирюха Завирюха.

— Папочка, Коля из Кулём!

— Наверно, это другие Кулёмы. Не может быть такого совпадения. Ты из каких Кулём? Чудеевских?

— Да. Но мы в деревне живём. Кулёмы — районный центр. Я там нечасто бываю. Мы туда ездим ботинки покупать.

— Гм. В церковь ходишь?

— Захожу иногда, но я неверующий.

— Ладно, думаю, до этого дело не дойдёт.

— До чего не дойдёт-то? Загадками говорите.

— Забудь. В каждой церквушке свои погремушки.

— Вот видишь, какие мальчишки разные. — Главред повернулся к жене. — Хорошо, что бодливой корове бог рогов не даёт.

Марфушина мать отмахивалась и стучала ложкой по дну суповой тарелки. Ей не нравилась злободневность, воротило от международных отношений. Её центром вселенной был Андреевский рынок, самой важной темой — судак. Какой он сегодня — «свежий», «свежайший» или «как для себя»?

— Интересно, кто идёт в менты? Что за ребята? Провинциальные? Городские? Коля, доедай котлету, а то не примут в полицейский колледж.

— А я и не хочу. Спасибо, очень вкусно.

— Почему не хочешь? Будешь следователем, криминалистом.

— Раньше я хотел поступить на исторический. А сейчас разработчиком компьютерных игр мечтаю стать.

— Правильно, будь разработчиком. Лучше придумывать страшилки, чем в них участвовать. Вот ты подросток. Тебе хотелось бы сделать мир лучше?

— Да он и так хорош.

— Чем хорош? Тебе сегодня мусора чуть руку не сломали.

— Не сломали же. Мусора — это полицейские?