Глава 4

Незадолго до полудня два Директора школы вышли из своего кабинета и направились в театр, чтобы поприветствовать новых учеников.

— Если Аладдин был в твоем списке Зла, как он оказался в моей школе? — спросил Райен, широкоплечий и загорелый, с растрепанными кудрями.

Рафал — его волосы-колючки были такими же бледными, как и его кожа, — посмотрел на него.

— Спроси стимфов.

— Это твои птицы, и ими управляешь ты, — напомнил ему брат.

— До сегодняшнего дня так и было, — проворчал Рафал. — Они настаивают, что отправили Аладдина именно туда, куда полагалось.

— Этот вор и мошенник — всегдашник? — удивился Райен.

Рафал кивнул.

— Я попытался еще раз записать его к себе, но Сториан стер его имя из списка Зла и вернул его тебе.

Директор Школы Добра уставился на брата-близнеца.

— Значит, это все Сториан придумал.

— Похоже, перо в первый раз отменило наше решение, — задумчиво сказал Рафал.

— Оно считает, что мы ошиблись? — ответил Райен. — Мы не ошибаемся, оценивая души.

— То немногое, в чем мы друг с другом согласны.

Он ухмыльнулся брату, но Райен остался задумчив.

Они шли по школе, скромному за́мку размером примерно с особняк или загородную виллу. Братьям нравилась атмосфера маленькой школы — в ней произрастало чувство общности, а не грандиозные эгоистичные амбиции.

Ученики Школы Добра жили в восточном крыле, а Школы Зла — в западном. Всегдашники и никогдашники ходили на большинство занятий вместе, в гостиных тоже можно было находиться и тем, и другим. Поначалу думали, что нужно обозначить границу между Добром и Злом резче — но, поскольку Райен и Рафал защищали школу вместе, несмотря на противоположность своих душ, они хотели здорового соперничества между учениками. И при этом равновесие в Лесу все равно поддерживалось. Именно поэтому Сториан назначил Директорами близнецов: их братская любовь была сильнее, чем верность той или иной стороне. Пока их любовь оставалась сильной, а Добро и Зло были в равновесии, это равновесие отражалось в сказках Сториана. Иногда в конце побеждало Добро. Иногда — Зло. И эти победы и поражения заставляли обе стороны стремиться к совершенству. Перо двигало мир вперед — по одной сказке за раз.

А какое место во всем этом занимала Школа? В сказках Сториана говорилось о выпускниках знаменитой академии, и именно поэтому юные всегдашники и никогдашники так старательно учились. Они надеялись, что когда-нибудь, уже после окончания Школы, перо расскажет именно их историю и сделает их легендой. Вдоль стен в кабинете Директоров стояли целые шкафы с этими историями — «Принц-лягушонок», «Мальчик-с-пальчик», «Умная Мария», «Златовласка», — все когда-либо написанные сказки были посвящены бывшим ученикам.

Когда Директора подошли к обеденному залу, Рафал заметил, что брат по-прежнему молчит.

— Неужели этот мальчишка-вор стоит таких раздумий?

Райен посмотрел на него.

— Перо не зря перевело его в другую Школу. Что, если Аладдин действительно злой… но перо считает, что я могу сделать его добрым? Что, если он — мое испытание?

— Превратить никогдашника во всегдашника? — нахмурился Рафал. — Это невозможно.

— Но мы же оба согласны, что этот мальчишка не добрый, а мы никогда не ошибаемся, оценивая души, — ответил Райен. — Но если я смогу сделать его добрым… если смогу превратить во всегдашника…

— Что тогда тебе помешает сделать то же самое со всеми злыми душами? — саркастически спросил Рафал, ожидая, что Райен засмеется.

Но брат не засмеялся. Он лишь улыбнулся — словно действительно именно об этом и думал.

Рафал похолодел.

— Но как же равновесие?

— Это же испытание Сториана, верно? Вот его и спрашивай, — отшутился Райен, затем заметил, как помрачнел брат. — Я всего лишь шучу, Рафал. Душу нельзя изменить. Либо мы ошиблись, и он действительно добрый…

— Мы никогда не ошибаемся, — вставил Рафал.

— …либо ошибается перо, и мои попытки превратить его во всегдашника провалятся, — сказал Райен.

— Причем провалятся катастрофически, — добавил Рафал и посмотрел на брата. — Но ты все равно попытаешься?

— А ты бы не попытался, если бы считал, что Сториан на твоей стороне? — поддразнил его Райен и слегка толкнул локтем в бок.

— Может быть, — ответил Рафал и отстранился, словно принимая безмолвный вызов.

Оба брата заявят права на одного ученика.

Ученика, которого еще даже не видели.

Они дошли до театра. Райен посмотрел на своего близнеца — теперь уже он пребывал в задумчивости.

— Знаешь, Рафал, с тех пор как мы были подростками, ты стал куда угрюмее.

— Мы уже сто лет как подростки, — ответил Рафал.

— Именно, — сказал Райен. Затем он уперся ладонями в деревянные двери и распахнул их.

Глава 5

Как и большинство детишек из Бескрайних лесов, Аладдин считал, что в Школе Добра его ждут драки на мечах, красивые девочки и ночные проделки в общежитиях.

Чего он не ожидал, так это обилия правил.

— Правило номер десять, — сказала профессор Мэйберри, декан Школы Добра, элегантная темнокожая женщина, стоявшая настолько прямо и произносившая согласные звуки настолько резко, что у Аладдина аж ягодицы сжимались. — Ученики Школ Добра и Зла приглашаются на Снежный бал — зимние танцы в сочельник. Все всегдашники обязаны туда пойти…

— А всем никогдашникам рекомендуется не идти, — проворчал худой как скелет мужчина, стоявший рядом с ней. Его кожа была странного серого оттенка, волосы — скорее седые, чем темные, брови — густые и очень черные. Профессор Хамбург, декан Школы Зла. — После первого курса вас разделят на три группы в зависимости от учебных успехов. Первая группа — Лидеры, вторая — Последователи, третья — могрифы.

Аладдин зевнул и дернул галстук-бабочку. Ему было жутко скучно, а еще он злился, что его запихнули в совершенно абсурдную одежду с оборками и фалдами, словно он цирковая обезьянка какая-то. (И вообще, что это за слово такое — могриф?) Он оглядел театр — такой же вычурный, как и школьная форма, с резными деревянными скамейками и окнами-розетками — и задумался, как вообще ребята из Школы Зла выносят весь этот пафос. И в самом деле, примерно пятьдесят никогдашников сидели по другую сторону прохода, так же разодетые в пух и прах, как и ученики Школы Добра; двадцать пять мальчиков-всегдашников с его стороны очень внимательно слушали деканов, как и двадцать пять девочек-всегдашниц, сидевших позади него. Одна из них привлекла его внимание — маленькая девочка, едва достававшая до пола ногами. На веках у нее были ярко-розовые тени, в черных волосах — фиолетовые ленты, щеки румяные. Аладдин попытался заглянуть ей в глаза, но она смотрела на профессора Мэйберри.

— Правило номер одиннадцать. Вход в кабинет Директоров строго воспрещен, — объявила декан Школы Добра, — равно как и в кабинеты всех учителей…

«Если бы я хотел жить по правилам, то остался бы в Шазабе», — проворчал про себя Аладдин. Он бы уже загадал три желания, заполучил царевну и дворец, и все знали бы его имя. Он похлопал по лампе, лежавшей в кармане сюртука. Ему и секунды не довелось провести в одиночестве с тех пор, как он выиграл ее у Салима. Какой смысл держать при себе лампу, если не будет ни единой возможности ее использовать?

Аладдин посмотрел на никогдашников — на первый взгляд они были одеты так же, как всегдашники, но потом он пригляделся и увидел, что те уже начали тайком вносить в форму изменения: резали рукава, прорывали дырки в рубашках, хвастались шрамами, татуировками и оружием, которое удалось тайком пронести.

«Нарушители правил», — подумал Аладдин.

Вот эти люди ему по нраву.

Он снова повернулся к девочке с фиолетовыми лентами.

— Хочешь, покажу тебе кое-что?

Девочка не обратила на него внимание, по-прежнему не сводя глаз со сцены.

— Правило номер двенадцать, — тем временем произнесла Мэйберри. — Вам запрещено покидать спальни после девяти вечера…

— Смотри, смотри, — настойчиво проговорил Аладдин и сунул руку в карман. — У меня волшебная лампа.

— Ну да, конечно, — фыркнула девочка, даже не посмотрев в его сторону.

Высокий светлокожий мальчик с рыжими волосами, сидевший рядом с Аладдином, усмехнулся.

— Удачи тебе. Это Кима, принцесса Мейденвейла. Все парни хотят пригласить ее на Снежный бал, включая Гефеста.

Он кивком показал на дальнюю часть скамейки, где сидел мускулистый смуглый парень с бритой головой и ярко-зелеными глазами. Остальные мальчики-всегдашники осторожно косились на него, мечтая снискать одобрение, хотя сам Гефест вообще не подозревал об их существовании.

— А это значит, что у тебя нет ни единого шанса, — предупредил Аладдина рыжий мальчик.

В этом он был неправ, потому что теперь, когда у Аладдина была волшебная лампа, он мог пожелать все, что угодно, — в том числе победить Гефеста в борцовском поединке или пойти на Снежный бал с принцессой Кимой. Но, с другой стороны, это казалось еще более неправильным: теперь, когда Аладдин мог завоевать принцессу с помощью лампы, он твердо решил сделать это без ее помощи.