— Зато трону я, — вперед вышел Марил. — Ты обещал мне свою дочь, а теперь, как я посмотрю, готов отдать ее поганому колдуну.

— А я пообещал князю спасти его город, — спокойно ответил колдун. — И хотя я не думал охлаждать пыл каких-то северных князьков, полагаю, тебе не захочется иметь дело со мной. Убирайся.

— Ты слишком много думаешь о себе, бесовское отродье, — зло выплюнул Марил. — Однажды найдется воин, который поразит тебя.

— Неужели ты желаешь расправиться со мной? — удивился колдун. — Как я посмотрю, здесь собрались одни храбрецы, только, видно, дальше оскорблений ваша смелость не простирается. Брось меч, господарь, — сказал он Марилу, рука которого уже сжала рукоять. — Твое оружие на мне и царапины не оставит.

Морена, следившая за их словесным поединком, думала о том, что ждет ее в колдовской обители. Не понимала княжна, зачем она колдуну понадобилась; союз с ее отцом не мог принести ему никакой выгоды — а она сама?.. Ничего особенного в ней не было. Да, недурна собой, но разве колдун не видел на своем веку достаточно красавиц, разве не насладился женщинами вволю? Сколько он прожил уже, думала она, должно быть, не одну сотню лет! Когда разговор, наконец, закончился и колдун приблизился к Морене, она почувствовала, что жар заливает ей щеки.

— Пойдем, красавица, путь длинный. Как ты понимаешь, без венчания обойтись придется, негоже колдуну в богову церковь ступать.

Глаза княжны были устремлены в пол; она вся дрожала.

— Не смущайся, девица. У меня на расправу рука легка, сбежишь — найду. В остальном тебе нечего бояться.

Он бережно взял ее за руку. Выходя из зала, Морена так и не нашла в себе силы в последний раз взглянуть на отца.

II

Едва колдун с Мореной покинули зал, Марил приблизился к князю.

— Неужели ты допустишь, чтобы дочь твоя пошла в услужение к этому исчадию? Чтобы стала она колдуновой женой?

Хогард поднял на него взгляд, полный горя.

— Я дал ему слово, — просто ответил он. — В обмен на помощь в войне я согласился отдать ему Морену, таковы были его требования. Ты же сам знаешь, каково выбирать между долгом и велением сердца.

— Прости, князь, но ты неправ. Неужто ты не захочешь вернуть свою дочь? Неужто не испробуешь все возможное и невозможное, чтобы снова увидеть ее, услышать ее певучий голос и звонкий смех?

— Я бы все отдал за это, господарь, только что мой отеческий пыл, мое оружие и мои люди значат против могущественного колдуна? Он оставит от них лишь пепел, а даже если и решит даровать им свое помилование, они вовек его не одолеют. Морена останется в его власти.

— Знаешь, князь, когда я был еще несмышленышем, жила в нашем доме одна женщина, нянька моя. Была она из деревенских, но справлялась с любой грубой работой, да и меня очень любила, исполняла многие мои прихоти, хотя подчас могла быть и очень строга. Отцу она нравилась за некую простоту свою, искренность, бесхитростность; выносливая баба была, сильная, что и говорить! Да и я к ней привязался, было дело. Нянчила она меня несколько лет; помню, какие чудные колыбельные она пела, какие сказы сказывала, заслушаться можно! …Ты прости, князь; понимаю, не до бесед тебе сейчас, но, поверь, иначе ты отнесешься к речам моим, ежели дослушаешь до конца.

Хогард кивнул только. Он не стал прерывать Марила, хотя тот был прав — мысли его блуждали далеко. Покои теперь почти опустели; еще во время словесного поединка северного владыки с колдуном многие поспешили откланяться и удалиться восвояси — заморский ведун внушал им первобытный ужас. Несколько бояр сидели на скамейке в углу; вино в кубках было давно выпито, серебряный кувшин стоял подле них, забытый и неприкаянный, — после пережитого налить еще они не решались, смиренно внимая словам господаря. Покои приобрели тоскливый, одинокий вид, будто поблекли в одно мгновение; их покинула княжна, покинул синеокий колдун, и теперь не для кого было мерцать и переливаться.

— Слыхал я, князь, от няньки своей, — продолжал Марил, — что есть на свете средство, способное погубить любого чародея и чернокнижника. Средство это простое — меч серебряный. Хранится он в землях далеких, за северным морем в скале, пройти к которой можно, ежели пересечь одну долину. Зовется та долина Мертвой.

— Хорошо сказываешь, господарь дорогой, — прервал его Хогард, — да только где я возьму храбреца, который горазд будет на эдакие подвиги, чтобы спасти мою дочь.

— Думаю, долго искать тебе не придется. — Марил усмехнулся. — Храбрец этот перед тобой стоит.

— Неужто Морена тебе так дорога, что ты готов жизнью рисковать ради ее спасения?

— Ты обещал мне ее в жены, князь, а значит, я ее получу, — голос Марила был тверд. — Дружина моя мне в помощи не откажет, а ближе к делу я сам разберусь. Нечего мне, северному господарю, бояться какого-то ворожея.

— Знаешь только, что смутило меня в поведении колдуна? — Хогард нахмурил мохнатые брови. — Он пообещал мне уберечь мою землю от ханского войска, с чего бы ему проявлять такую милость и защищать мой народ?

— Не могу знать, князь, — ответил Марил учтиво, — не могу знать. Да, и хочу извиниться перед тобой, не должно мне было угрозами выманивать у тебя княжну обратно; в конце концов, сделка с колдуном была мерой вынужденной, и я, будучи сам владыкой обширных земель, понимаю это.

— Рад, что между нами не осталось теперь недопонимания, — сухо ответил Хогард.

В искренность слов Марила, как и в чистоту его намерений, Хогард не верил. Наверное, он отдал бы все на свете, чтобы вернуть любимую дочь, но возлагать ее спасение на плечи северного господаря ему не хотелось. В глубине души он понимал, что такая рискованная затея не впечатлит и не обрадует даже самого верного из его приближенных, да и он сам вряд ли решился бы отправить своих соратников на верную смерть. Еще ни одному лихому воину не удалось вернуться из Мертвой долины живым — собственно, отсюда и пошло в народе такое ее название. Князь и сам с детства слышал подобные рассказы, но никогда не придавал им значения — его это не трогало, он не горел желанием попробовать свои силы в подобном путешествии. Теперь же, казалось, у него появилась надежда на воссоединение с Мореной, и, хоть цена этому воссоединению оказалась страшна, — он готов был ее заплатить.

«Если Марил настолько жаждет совершить этот подвиг, пускай, — думал Хогард. — Может быть, он привезет мне дочь, а может быть, пропадет в гиблых землях. На все воля Божья».

— Неужели не дашь ты мне на подмогу своих людей, князь? — прервал Марил размышления Хогарда. — Ведь я лишь во имя дочери твоей отправляюсь в этот опасный путь; думал я, ради Морены ты на любые подвиги готов.

— Знаешь, гость дорогой, — холодно ответил ему Хогард, — кабы был я уверен, что удача будет сопутствовать тебе, отправил бы с тобой хоть целое войско. Но не полагаешь ли ты, что я пошлю своих людей на верную смерть? То, что ты рассказал мне о серебряном мече, может быть, и правда, но я также немало наслышан о той долине. Я не смею отговаривать тебя от этой затеи, ведь ты сам понимаешь, каков может быть исход. Я благодарен тебе, господарь, за то, что готов ты принять любые муки за мою дочь, но помни — это твой выбор. Если потеряешь ты лучших своих людей или, не дай бог, сам найдешь свою гибель на этом пути — не кори меня, не поминай лихом, и княжну, которой не суждено было стать твоей невестой, не кляни.

— Может быть, и суждено, князь, — Марил смотрел сурово и решительно. — Только я сначала доказать должен своим подвигом, что достоин ее. Колдун еще получит свое.

— Ты так уверен в победе, что ничего не боишься. Поверь мне, я, может, и воевал поменьше твоего, но заслуг боевых у меня все же немало, да и пожил я достаточно, довольно повидал на белом свете. Повторюсь, ты волен поступать как тебе угодно, но не хотелось бы мне, чтобы ты сгинул, желая вызволить из колдуновых силков мою дочь.

— Не хочешь ли ты этим сказать, князь, что досадно тебе будет ощущать вину за мою гибель?

— Возможно, господарь, — уклончиво ответил Хогард.

Хотя он и не доверял Марилу, при мысли о его кончине в душе Хогарда и вправду рождалась горечь. Все-таки молод был еще северный господин, молод, силен, хорош собой; кто знал теперь, может быть, он и стал бы любящим мужем для Морены. Уж заморский владыка все лучше хитрого безродного чародея.

— Если ты принял уже решение, — сказал Марилу Хогард, — нет более причины продолжать нашу беседу. Пожалуй, я дам тебе свою дружину, чтобы охраняла и оберегала тебя в пути, но на корабль твой они не поднимутся, в море северном придется тебе положиться лишь на самого себя и своих соратников.

— Благодарю тебя, князь. — Марил улыбнулся едва заметно; улыбка задержалась на пару секунд на его губах и нырнула, пропадая, в белую бороду. — Оставайся с миром. Угроза твоему городу, надеюсь, миновала, а уж об остальном я позабочусь.

— Самоуверен ты, господарь, уж прости мне мои слова. Да пребудет с тобой Господь Бог.

Они поклонились друг другу — и Марил вышел из зала, сопровождаемый двумя своими сподвижниками.

Хогард в глубоких раздумьях сидел на троне, затем налил себе в кубок вина из стоящего подле кувшина и сделал глоток. Вино полилось в его распаленное беседой горло, утешило, прояснило мысли. Итак, Марил был прав, угроза миновала; Хогард предпочитал не ведать о том, что сделал колдун с ратью хана. Дочь его, по всей вероятности, отъехала уже далеко-далеко от Златограда. Он вспомнил, какой она была в последние минуты своего пребывания дома, вспомнил ее тугую косу с вплетенными самоцветами, тяжелый венок из ценных каменьев, платье — воздушное, неземное, как и она сама, — расшитые туфельки. Вспомнил он ее затравленный взгляд, как у загнанного олененка, дрожащие губы, белую руку, зажатую в руке колдуна… Хогарду стало дурно. Казалось, не было ничего в мире дороже этих последних минут, проведенных вместе, а ведь Морена даже не соизволила посмотреть на него, когда уходила навсегда из этой комнаты, — до того, должно быть, ее сковали страх и стыд. Что ждало ее на чужбине, в колдуновых владениях, какая участь — может быть, много страшнее той, что была уготована ей отцом…